Кронос - Николай Шмелёв

Ночь. Тишина. Из океанских глубин медленно поднялся подводный ракетоносец. На мостике появился заспанный Комбат, огляделся по сторонам и, достав бинокль, продолжил уже в оптику разглядывать горизонт. Раздался длинный протяжный звонок, извещающий о боевой тревоге. Открылись ракетные шахты, обнажив головы огромных бутылок шампанского. Каждая пробка, размером с ковш экскаватора, вполне гармонировала с десятиметровым телом стеклянной ёмкости, наполненной газированным напитком. Прозвучала короткая команда, и все двадцать четыре пробки, разом покинули штатные места, вследствие чего, при отдаче утопив сам подводный крейсер. Хлебая под водой растекающуюся газировку, с лёгкой примесью соли, Комбат ощутил привкус «Солнцедара», и подумал о том, что всё-таки, не следовало давать общий залп.

Кащею снились все яйца мира, вместе взятые. Были в его коллекции, колыбели новой жизни всех цветов и расцветок: большие и маленькие, пёстрые и однотонные. Страусовые скорлупки приносили устойчиво-сильное чувство уважения, но особую гордость вызывали яйца динозавра. Далее, ему привиделся необитаемый остров, на котором стоял дуб-начальник, с большим кованым сундуком, висевшем на шее и поддерживаемый, с помощью огромной цепи. С ненавистью, глядя на Кащея немигающим взглядом, он поднял крышку, не спуская с оппонента глаз, и достал из великоразмерной шкатулки медицинскую утку. В ней торчало яйцо. Раздавив его, с видимым наслаждением, начальник поднял руку вверх, держа между пальцами иглу. Этого Кащей, уже не видел, находясь в скрюченном положении. Отпустив крышку сундука, начальник взял иглу в две руки, намереваясь сломать. Крышка с грохотом упала, подняв тучи пыли, а игла с треском лопнула. «Сказок начитался, — простонал Кащей, держась обеими руками ниже пояса»… Остров поднимался вверх, всё выше и выше, скрываясь между облаков. Босс костлявого, размахивал руками, и по характеру жестов, несложно было понять, что он имел ввиду. Кащей остался стоять один, посреди большой долины, так и не догнав начальника в росте, но весьма в этом преуспев. Он стоял, как столб и снилось ему, что кругом никого нет. Он один — среди пустыни, но даже там, как-то неуютно чувствовать себя возвышающимся над мелкой суетой, где даже в туалет сходить не получится, чтобы при этом, не показать всему миру своих выдающихся достоинств. Но Кащею нестерпимо хотелось по маленькому, и делать было нечего, как справить нужду. Едва первые капли импровизированного дождя коснулись земли, он с ужасом обнаружил присутствие посторонних — он не один: его окружали пигмеи, лилипуты и карлики, которых, изначально, видно не было. Орошая, таким образом, близлежащие окрестности вместе с обитателями, податель дармовой влаги, не скупился на отпускаемые литры, чем вызвал гнев последних. Кто не успел утонуть — кусали его за ноги: толкались, пинались и лезли под штаны. В общем, вели себя, как последние дикари, несмотря на то, что он извинился… Солёное море простиралось, насколько хватало глаз, бурля и пенясь, на гребне волн…

Пифагор спал мирным сном, упорядоченно вздымая и опуская грудь. Сны его были так далеки, что не определялись расстоянием, но временем, поскольку в своих сновидениях, он жил в Древней Греции. Линейки, циркули, транспортиры, и прочие чертёжные принадлежности, штабелями лежали во дворе, как доски на просушке. Самая нужная вещь, как всегда, находилась в самом низу охапки, и ни в какую не желала выползать на свет. Наконец-то привезли, заказанный у плотника циркуль, выполненный в оригинальной манере — из неотёсанных брёвен ливанского кедра. Оценив масштабы произведённых работ, Пифагор расплатился с исполнителем медной монетой, имевшей такие же размеры, как у измерительного инструмента. Весила разменная денежка тонны две — не меньше. Загнанных волов, транспортировавших прибор, зажарили, а сам циркуль пошёл на дрова, для приготовления жаркого. Средиземноморское небо сияло лазурью, а море дышало теплом субтропического климата, подогреваемого гигантским костром, в котором сгорал нелепый инструмент…

Далее Пифагор смотрел сон про то, как он идёт по огромному полю, жутко напоминающее монтажную плату. Со всех сторон торчали детали, провода и другие, не менее важные принадлежности электротехнического и радиомонтажного хозяйства, которые вибрировали и гудели, не оставляя сомнений в том, что всё это функционировало. «Матрица — туды его, в схему!» — беззлобно выругался Пифагор. Затрясшийся рядом кварц, заставил его шарахнуться в сторону, и замахнуться на металлический ящик, имитируя праведный гнев, а заодно — пнуть его ногой. Прямо по курсу виднелся процессор, расставивший свои лапы, как паук или, точнее сказать — сороконожка. Голубое свечение, и такого же цвета шары, перемещающиеся по ногам микросхемы, говорили о том, что чип запитывается от шины высокого напряжения. «Огни Святого Эльма» гуляли, где хотели, по всей протяжённости ножек: сверху вниз, снизу вверх, а не только на острие шпиля. Не во сне, а наяву, Пифагору уже приходилось наблюдать такое на военном корабле, когда вдоль высоковольтного кабеля, идущего по мачте, перемещались огни, как от электросварки. Из-за каждого угла стали выползать вирусы, с огромными зубами и недвусмысленными намерениями. Сняв с плеча антивирусное оборудование, Пифагор долго отстреливался короткими и длинными очередями, пока его не загнали в дисковод, включив центрифугу. Лазер снизу подогревал и подсвечивал фонтан…

Сутулый сидел в кабачке, по виду, явно заграничном. Вследствие сновидения, изображение резкостью не отличалось, а имело расплывчатые контуры, да ещё не стоящее на месте, а гуляющее, как волны на реке. На замызганном столе сиротливо примостилась одинокая миска с похлёбкой, которую ему предстояло употребить, но подсознание противилось, такому подношению. В дурно пахнущем жутком вареве плавала муха, в обнимку с тараканом. Муха честными глазами взирала из супа на Сутулого, заискивающе улыбаясь. Таракан просто спал. Проснувшись, усатый откусил кусок от плавающей картошки, и снова погрузился в мир сновидений. Уже, будучи спящим, он дожёвывал корнеплод, причмокивая и смачно отплёвываясь. «Нахлебники, чтоб вас! — подумал Сутулый, тяжело вздыхая». Больше ему ничего не снилось, кроме не докопанной могилы, двух мужиков с лопатами, и одного, с измерительной рулеткой… Сняв мерки с пациента — закипела исправительная работа.

Бульдозер, во сне, тащил за собой плуг. Монотонно и с натугой гудя, на самом деле он храпел, имитируя вспашку целины. Сидя за рычагами мощного трактора, который нёсся, по необозримому полю, со скоростью гоночного автомобиля, Бульдозер с удовлетворением отметил, что такими темпами, работа скоро закончится. Земля из-под плуга вздымалась высокими фонтанами, оседая назад тяжёлыми комьями, которые, с глухим стуком, раскалывались при падении. Попадающиеся на пути столбы и деревья — он игнорировал, а так же асфальт… Расправившись с целиной, настало время обеда. Привиделось ему озеро, заполненное борщом и приправленное сметаной. Молочные реки с кисельными берегами, несли свои воды прямиком на кухню. Придорожная растительность, увешанная пряниками, манила под свою кондитерскую тень. Бульдозер, в поварском колпаке и фартуке, половником регулировал направление движения речных потоков, распределяя место для каждой порции, по степени жирности. Огромная статуя на берегу была отлита из леденцов, расход которых, он подсчитывал до утра. Внимательно оглядев творение неизвестного скульптора, Бульдозер с огорчением отметил отсутствие некоторых деталей: «Руки откусили — жульё голодное! А если бы это был мужик?!» Пар от реки застилал всю панораму, и поднимался до неба, ограничивая и без того, скудный обзор.