Траектория чуда - Аркадий Гендер

— Конечно, — секунду поскрипев мозгами, ответил я.

Фотографироваться не придется, фотокарточек полно дома со времени последней эпопеи с загранпаспортами. Задача только в том, чтобы без Галины их найти.

— Отлично, — потер руки Шуляев. — Заодно подпишете все необходимые формы. Во сколько примерно вы будете?

Так, раз что-то подписывать, значит, Галина должна сама быть? Значит, завтра все-таки шлепать за ними на дачу?

— Прямо с утра, — пообещал я, хоть мне еще ничего самому не было ясно. — Кстати, во сколько у видных московских адвокатов начинается утро?

Шуляев весело рассмеялся:

— Поздно начинается, особенно по понедельникам. Но Яна будет, как всегда, к десяти. Она все сделает, я ее предупрежу. Вы с ней, кажется, уже знакомы.

"Ага, значит эту брюнетку ростом с Эйфелеву башню зовут Яна, — отметил про себя я. — Интересно, она у этого жука только как секретарша, или и для других целей тоже?" Словно в подтверждение моих подозрений, "этот жук" Шуляев мерзенько осклабился.

— У вас очень хорошая секретарша, Вадим Львович, — опять настолько же неожиданно, насколько и органично втекла в наш диалог тетка Эльмира, и сразу снова обратилась к своему собеседнику: — Так о какой, как вы сказали клаузуле вы говорили, Серж?

Ого, она его называет уже просто по имени! Во тетка дает! "Кстати, о чем это они там?" — привлеченный незнакомым словом, заинтересовался я.

— Клаузула — в интересующем нас контексте — это юридический термин, означающий наличие в официальном документе какой-либо оговорки, — с энтузиазмом продолжил было свой прерванный рассказ мсье Серж, но тут произошло неожиданное.

Шуляев, видимо, полностью разочаровавшись во мне как в партнере по части выпить, в этот момент как раз делал из своего бокала добрый глоток. Но давно известно, что пьянство в одиночку — губительно. В подтверждение этой истины коньяк, видимо, попал Шуляеву не в то горло, и адвокат вдруг согнулся пополам и страшно закашлялся. Благородный напиток полился у него изо рта и из носа так, что я еле успел убрать ноги, чтобы не попало на брюки. Я кинулся на помощь и принялся хлопать Шуляева по спине. Подскочила с неожиданной резвостью тетка Эльмира, и даже мсье Серж участливо приподнялся на стуле. Но Шуляев уже был в норме и вытирал платком нос и налившиеся слезами глаза.

— Мои извинения, друзья, — произнес он, складывая платок и убирая его в карман. — Теперь я знаю, что такое слишком много выпить.

Я неожиданно для самого себя громко расхохотался. Черт, а адвокат не только над другими но и над собой посмеяться может! Явный плюс ему в моих глазах. Но мой смех никто не поддержал. Тетка сочувственно гладила Шуляева по плечу, а тот в свою очередь как-то странно смотрел на Бернштейна. Мне даже показалось, что в течение тех нескольких секунд, что длился этот взгляд, между ними произошел некий немой, но при этом вполне отчетливый диалог, понятный только им двоим.

— Да, много пить вредно, — серьезным тоном произнес мсье Серж, зачем-то тоже вынул платок и принялся вытирать им рот.

— Боже, уже начало первого! — тут же, как по сигналу, подхватилась тетушка Эльмира. — Глеб, мальчик, не пора ли нам?

— А на посошок? — как будто финал вечера — дело решенное, воскликнул оживший Шуляев.

— Мой посошок всегда при мне, — демонстрируя свою трость с набалдашником, задребезжал в несколько неестественном смехе Бернштейн.

Его шутку поддержали все. Улыбнулся и я, но мне было как-то не по себе. Что-то странное и непонятное мне произошло только что. Я опять почувствовал себя за болвана. Но тут в бокалы опять разлили вино и коньяк. Шуляев, поостерегшись, себе плеснул чуть, мне же долил содержимое бутылки до конца. Я не возражал — не допить такой нектар богов было преступлением. Выпили и начали прощаться. Мсье Серж и тетка Эльмира только что не обнимались, как будто были знакомы тысячу лет. Меня же последняя ударная доза коньяка снова погрузила в расслабленное состояние, и я поручкался с Бернштейном более, чем вяло. "До встречи в Женеве!" — сказал он мне на прощание, и мы втроем покинули кабинет.

На улице было уже не по-летнему свежо. Я поежился, зевнул и начал осматриваться в поисках какого-нибудь средства передвижения а-ля частник. Но тут выяснилось, что Шуляев живет где-то по Профсоюзной, и без проблем подбросит тетушку на своем Мерседесе с водителем до дома. А поскольку оказалось, что для каждого из нас предусмотрительно было заказано по таксомотору, то разрешилась и моя транспортная проблема. По знаку ливреистого швейцара под козырек отеля, урча, подкатил неведомо откуда взявшийся черный английский метрокэб, с виду похожий на мини-катафалк.

— Вполне можно было бы прокатиться и на чем-нибудь попроще, — проворчал я, соображая, во сколько обойдется мне поездка на этом катафалке, но Шуляев толкнул меня в бок, и успокоил классической фразой из анекдота советского периода:

— Халява, сэр!

— Это хорошо, а то я еще не вступил в права наследования, — ответил я.

— Слушай, Глеб, перестань выделываться, — пьяненько задышал мне в ухо, интимно обняв за шею, Шуляев. — С твоими бабками вопрос — решенный. Даже в Женеву ты летишь, по сути, уже за свой счет. Кстати, в Швейцарию глупо лететь одному, или там с женой. Визу сделаем в лучшем виде! Если не с кем, хочешь, уступлю тебе Яну, а?

И Шуляев гаденько подмигнул мне. Не с моим, конечно, кобеляжным опытом ломаться, как целочке, но меня немного передернуло. Может быть, потому, что подтвердились мои предположения про мультифункциональность Шуляевской серетарши?

— Я подумаю над твоим любезным предложением, — ответил я Шуляев, с трудом удержав себя от того, чтобы назло адвокату сразу не согласиться.

Мы попрощались с адвокатом и расцеловались с тетушкой, условившись созвониться завтра, и я помахал ручкой увозившему их Мерседесу. Отчего-то вздохнулось. Я забрался в огромные недра метрокэба.

— У вас нет на кассете песенки Игги Попа "В катафалке"? — постучал я в стеклянную перегородку, разделяющую пассажирский салон от кабины водителя.

Тот не понял моего мрачного юмора.

— Нет, к сожалению. Хотите, включу Авторадио, — приветливо откликнулся молодой парень в фирменной таксистской кепке.

— Лучше уж милицейскую волну, — пробурчал в ответ я.

Водитель весело рассмеялся каламбуру, и мы отбыли.

Глава 6. Что такое одиночество

Воскресенье

Большую часть ночи я спал, как обрубленный. Утром же, после того, как рассвело, меня начало похмельно потряхивать, и я принялся крутиться и ворочаться, то всплывая из состояния тяжелого оцепенения, то опять погружаясь в него, как в ледяную ванну. Когда я, наконец, разлепил глаза, и с трудом сфокусировал взгляд на часах на стене, более длинная из двух стрелок как раз чуть сместилась вправо от положения "вертикально вверх", приоткрыв свою более короткую и толстую сестрицу. Боже, начало первого! И Боже, как болит голова! Вроде и выпили то — тьфу, пару бутылок шипучки на всех, да ноль семь коньяку мы пополам с Шуляевым. Ну, пусть мне досталось побольше, потому что тому под конец приплохело, — все равно не доза, приходилось и вдвое принимать на грудь. Вот что значит — перенервничавши да с устатку. Правда, наверное, приехав уже во втором часу ночи домой, все-таки не нужно было допивать все, что обнаружилось в холодильнике. Хорошо, что это «все» оказалось всего лишь бутылкой пива и граммами ста водки. Соорудил себе, блин, коктейльчик! Теперь вот пожинай плоды своих изысканий по смешению всевозможных алкогольных напитков в собственном желудке! Да, но почему такая несправедливость, — льешь гадость в желудок, а болит потом голова? Вяло скрипя больными мозгами над этим парадоксом, я натужно встал с кровати.

Душ и чищенье зубов несколько улучшили мое самочувствие. Теперь начало жутко хотеться есть. Вот чего тебе вчера не елось, когда стол ломился от вкусностей, приготовленных лучшим шеф-поваром Москвы? Я притащился на кухню и занялся поисками съестного. Хотя ясно было, что все запасы Галина увезла на дачу, а в магазине я не был, я все-таки тщился найти в пустом, как коробка из-под обуви, холодильнике, хоть какой-нибудь харч. Но ищущий да обрящет! Я был вознагражден маленьким куском плесневелого сыра и еще более скромным по размеру хвостом копченой колбасы. Скромный улов, но что делать! Еще бы хлеба кусок, и можно было соорудить вполне приличный бутерброд, которым в студенческие годы был бы сыт целый день. Хлеба не было, но зато в хлебнице лежал порядком подзасохший пирожок, видимо, принесенный из садика и не доеденный Юлькой. Пирожок был надкушен с одного конца, и было видно, что внутри у него какой-то джем химически — красного цвета. Чем не хлеб? Я соединил вместе сыр, колбасу и пирожок, и молча сжевал это произведение антикулинарного искусства со странным вкусом плесневелого джема, запив его холодным чаем, оставшимся в Галининой чашке от вчерашнего завтрака. Голодные спазмы отступили, зато сразу кинуло в холодный пот и затошнило. Черт, надо же было умудриться так перебрать! Я доплелся до спальни, опять завалился в постель и в изнеможении закрыл глаза. Но теперь полезли еще и мысли.