Кровавое Крещение «огнем и мечом» - Виктор Поротников

Киевская дружина стала пробиваться туда, где колыхался на ветру среди хаоса из сверкающих на солнце щитов и копий белый стяг польского князя с красным орлом, расправившим крылья.

Владимир вдруг преисполнился желанием вызволить Мешко из вражеского окружения, совершить ратные подвиги у него на глазах и тем самым отблагодарить его за гостеприимство, за уступчивость в переговорах о выдаче бужанам их соплеменников, оказавшихся в рабстве. Грохочущий железом клинков смертоносный вихрь закружился вокруг Владимира, едва его дружина врубилась в плотные ряды мазовшан. Увидев совсем близко от себя смерть и кровь, Владимир мгновенно растерялся, оказалось, что в душе он готов сражаться с врагами, но совсем не готов убивать неприятелей своей рукой. Владимир наносил удары мечом, но эти удары были слабы и неточны. Те из мазовшан, которые оказывались перед Владимиром, без труда отражали его натиск. И только расторопность киевских дружинников всякий раз спасала Владимира от беспощадно разящих вражеских мечей и топоров.

В какой-то миг воевода Блуд даже прикрикнул на Владимира, который слишком вяло действовал щитом, совершенно не заботясь о своей защите. Какой-то мазовшанин в кожаном панцире и горшкообразном медном шлеме, налетев на Владимира, рубанул его мечом сверху вниз. Владимир отпрянул назад. Вражеский меч, лязгнув по краю его щита, своим острием рассек ему щеку до крови. Ловкий мазовшанин занес было меч для нового удара, и в этот миг воевода Блуд разрубил ему голову надвое. От ужасного зрелища разлетевшейся на куски человеческой головы, из которой брызнули по сторонам клочья окровавленных мозгов, у Владимира закружилась голова. Он сполз с седла на истоптанный снег, чувствуя сильнейшие рвотные позывы. Его руки и ноги стали будто ватными. Упав на колени, Владимир исторг из себя приторно-горький поток рвоты. Ему было так худо, что он не замечал, как рядом падают наземь сраженные воины, мазовшане и русичи, как бьются в сугробах раненые лошади.

Немного придя в себя, Владимир сплюнул горечь, заполнившую его рот. Подняв глаза, он увидел рядом с собой Судишу, Блудова сына, который прикрывал его своим щитом. Панцирь на Судише был забрызган кровью.

— Такое бывает с непривычки, княже, — ободряюще произнес Судиша. — Все бывалые ратники прошли через это. Ну как, полегчало?

Владимир молча кивнул и встал, опершись на свой меч. Ему было стыдно перед Судишей за то, что он так расклеился при виде свежей крови. Владимир перевел дух. Что ж, сейчас он докажет Судише, что не лыком шит! Вскочив на коня, Владимир хотел было опять ринуться в гущу сражения, однако Судиша решительно удержал его.

— Остынь, княже! — промолвил Судиша. — Не пристало тебе головой рисковать впереди всех. Тебе подобает быть подле своего знамени.

— Где Добрыня? — спросил Владимир, убрав меч в ножны и не споря с Судишей. У него пропало всякое желание биться с врагами лицом к лицу.

— Вон там твой дядя! — Судиша указал рукой туда, где виднелись знамена новгородской дружины, вставшей неколебимой стеной на пути у мазовшан. — Гляди-ка, княже, новгородцы не гнутся перед мазовшанами!

Не имея возможности прорваться к левому флангу польского войска, киевская дружина предприняла попытку соединиться с новгородцами, до которых было гораздо ближе. Находясь в плотном кольце своих гридней, Владимир мысленно твердил себе: «Придет время, и я буду стоять в сече впереди своих воинов, как мой отец. Покуда это время еще не пришло! Судиша прав, я должен поберечь себя, иначе Киев останется без князя!»

Владимир чувствовал, что вся храбрость из него улетучилась, что все его существо переполнено самым обычным страхом перед смертью, которая была повсюду на этой заснеженной равнине, забитой войсками, увязнувшими в кровавой бойне. Где-то полякам и русичам удалось потеснить мазовшан, где-то мазовшанам удалось окружить и рассеять часть воинства Мешко. Решающего перелома в этой битве никак не наступало, хотя время уже перевалило за полдень.

Страх то и дело сжимал Владимиру сердце будто клещами. У него на глазах пали от вражеских мечей и копий многие его дружинники. Мазовшане сражались с поразительной храбростью, а все их отступления на деле оборачивались обычной уловкой, призванной расстроить плотную линию русской рати. Полки то перемешывались в кровавой сумятице, то расходились в стороны, подобно изнемогающим от ярости псам, чтобы опять и опять сойтись стенка на стенку, топча окровавленный снег, усеянный порубленными мертвецами.

Неожиданно в суматохе битвы киевская дружина оказалась бок о бок с дружиной познаньского князя Собеслава. И вот, когда русичи и поляки сдерживали очередной натиск мазовшан, какой-то познаньский дружинник, направив своего коня на Владимира, ударил его копьем с такой силой, что пробил ему щит. Падая из седла, Владимир узнал того, кто нанес ему этот предательский удар, — это был Збышек, сын Собеслава.

На Збышека бросился Судиша, выбив копье у него из руки. Однако Збышек не растерялся и, выхватив меч, поразил Судишу прямо в горло. Обливаясь кровью, Судиша свалился наземь рядом с Владимиром.

Среди киевских дружинников раздались крики: «Измена! Измена!.. Ляхи закололи князя Владимира!»

Увидев умирающего сына, воевода Блуд вне себя от бешенства зарубил первого попавшегося под руку польского воина. Киевляне последовали его примеру, круша мечами познаньских ратников. Блуд хотел убить и князя Собеслава, но тот повернул коня и ударился в бегство. Умчался прочь и Збышек, увернувшись от русских дротиков, пущенных ему вслед.

Одержимый местью, Блуд повел киевскую дружину в погоню за познаньской конницей, не обращая внимания на мазовшан и на трубные сигналы со стороны конного полка Мешко, взывающего о помощи.

Слух о том, что в сече пал князь Владимир, быстро распространился среди русских полков. Добрыня дал приказ к отступлению. Лишившись поддержки русской рати, покинуло поле битвы и воинство Мешко. Победа осталась за мазовшанами.

Глава восьмая

Малгоржата

Поражение под Влоцлавеком больно ударило по самолюбию Мешко, которому пришлось волей-неволей вступить в переговоры с мазовецкими князьями — этими грязными язычниками! — чтобы договориться с ними о мире на их условиях. Для Мешко это был вынужденный и унизительный шаг, так как он хотел развязать себе руки для войны с познаньским князем. К этой войне Мешко исподволь готовился давно, ибо его раздражало то, что князь Собеслав желает поставить Познань вровень с Гнёзно. Более того, Собеслав позволяет себе о чем-то договариваться с поморянами и лужицкими сербами за спиной у Мешко.