По зову рода (СИ) - Журкович Андрей

Понимая, что, когда придут холода, шансов найти хоть что-то не будет совсем, ведун собирал всё, что можно есть без исключений. Корень болотного рогоза, приходился в этом вопросе как нельзя кстати. Камышей, растущих в болотистых разливах безымянной реки росло предостаточно, поэтому пока не встал лёд Казимир старался хотя бы один раз в день приносить в дом пару пучков. Именно там, стоя по пояс воде и выдёргивая на поверхность толстые стебли рогоза, ведун впервые повстречал людей.

— Будь здоров, труженик! — раздалось за спиной Казимира.

Обернувшись, он увидал двоих мужиков, по-видимому, возвращавшихся с охоты. На плече одного висела уже успевшая распушиться к зиме лисица, к поясу второго была примотана пара уток. Казимир тотчас сглотнул слюну, глядя на птицу. К тому времени, он не ел мяса больше месяца.

— И вам не хворать, — поспешно ответил он, махнув рукой.

— Ты чей будешь? — ожидаемо вопросил тот счастливый обладатель лисицы, черноволосый, заросший густой бородой мужик с красным носом. — Что-то я тебя раньше не видывал.

«Можно подумать, ты всех на свете видывал, — мрачно подумал ведун, мысленно готовясь к неприятностям. — Видишь же, что я не охочусь, не перебегаю ваших дорожек, стал быть».

Глаза говорившего очень выразительно следили за движениями Казимира, тотчас оценив его вооружение — острогу и поясной кинжал.

— Ничей, — спокойно ответил Казимир.

— Как это ничей? — не унимался чернявый.

— Я сирота. Живу один, во-о-н там, — Казимир махнул рукой в направлении своего убежища. — Вёрст шесть ниже по реке.

— Беглый чтоль? — вступил в разговор второй мужичок.

Его светлые, похожие на Казимировы, волосы торчали из-под шапки, соломенной копной. Жидкие усишки и бородёнка, молодое и открытое лицо.

— Нет, — твёрдо ответил ведун, глядя ему в глаза. — Я бродячий ведун. Годину здесь, другую там. На всё воля богов, а я лишь их служитель.

Мужики переглянулись.

— Ну, бывай, коль так, — растерянно молвил чернявый. — Доброго, значится, улова!

— Спасибо на добром слове, — Казимир низко поклонился. — Ежели нужна будет помощь знахарская или ещё какая по моей части… заходите, буду рад!

Мужики, покивав, удалились.

— Вот и познакомились, — пробормотал под нос ведун и принялся дальше таскать водянистые корни камыша.

Глава 10. Невинное дитя

Снежная вьюга завывала за окном, норовя прорваться сквозь плотно запертые ставни. Ветер бушевал, разыгравшись не на шутку, словно решил сегодня во что бы то ни стало ворваться в уютное убежище отшельника. Казимир лежал на кровати, вытянув ноги, прижимая ступни к печи, и рассеянно шкрябал ножиком деревянную заготовку. С приходом зимы, работы поубавилось, а собирательство уже не могло принести ничего путного. От того ведун скучал, стараясь не растрачивать силы понапрасну. Еды было очень мало, но всё-таки он не голодал. Чтобы не маяться от скуки Казимир начал заниматься резьбой по дереву, это успокаивало и позволяло проваливаться сквозь время, не замечая его ход. Раньше ведун никогда не занимался этим ремеслом, справедливо считая себя бесталанным, но теперь, когда делать было нечего, открылся неисчерпаемый простор для доведения свежеиспеченного увлечения до совершенства. Казимир вырезал свистульки в виде птиц, ложки, кружки, тарелки, навершия для дорожного посоха, словом всё, что душе было угодно.

Очередной неистовый порыв ветра заставил ставни рассерженно трепетать, а внутрь помещения коротко пахнуло морозной свежестью. Ведун раздражённо покосился на оконце с дрожащими ставнями, слегка покачав головой.

— Всё-таки надо заколотить их изнутри, — медленно произнёс он, не открываясь от работы. — Если ночью распахнутся, я задубею быстрее, чем ты успеешь вскипятить воду.

— Ежели тебе для того, чтобы чувствовать себя спокойно надобно вбить во что-нибудь гвоздь, — сварливо отозвалась изба, — могу предложить прогуляться, да остудить буйну головушку. — После чего добавила и вовсе грозно. — Погода сейчас подходящая!

— У тебя раны зарастают, как на живом теле, — парировал Казимир, не обращая внимания на колкости Стояна. — Где, скажи на милость, след от топора, которым в меня кинул староста? Молчишь? Был напротив окна, а теперь, смотри-ка… нет его!

— Слушай, а чего тогда мелочиться-то? — вскипела изба, аж сотрясаясь от негодования. — Давай ты прямо из меня настрогаешь своих дудочек! У меня же всё равно новые брёвна отрастут!

— Ну, положим, новые не отрастут, это ты выдумываешь, — спокойно ответил Казимир, критически оглядывая на предмет симметрии получившуюся свистульку-петушка. — А от четырёх дырок по бокам от ставней, тебе хуже не станет. Строил же тебя как-то Огнедар.

— То-то и оно, что Огнедар моего мнения, стал быть, тогда не испрашивал! А я, может быть, до сих пор не могу забыть той боли!

— Вот тут ты слегка перегнул, — усмехнулся ведун. — А я-то уж почти начал верить в твои страдания.

— Всё равно не дам, — мрачно отозвался Стоян. — Шутки что ль? По любой прихоти, колотить в живое тело железяки.

Казимир на силу сдержался, чтобы хохотнуть.

— Почему же по любой? Я же не говорю, чтобы каждую зиму наглухо заколачивать окно. Нужно один раз справить две петли для засова. Четыре дырочки и можно забыть о стучащих ставнях!

— Не каждую зиму! — воинственно передразнила ведуна изба. — Не шибко ты спешишь, как я погляжу, снимать с меня проклятие!

Казимир не выдержал и расхохотался, тотчас пожалев об этом. Стоян мстительно накалил огонь в печи, обжигая прислонённые к стенке ступни ведуна. Шипя от нежданной боли, ведун осторожно коснулся пальцами зудящей кожи. На первый взгляд обошлось без серьёзных ожогов, однако ведун не спешил делиться этой новостью с разбушевавшимся духом.

— Скажешь тоже! Проклятие! Уж больно грозно звучит твоя клятва за собственные шалости.

— Хоть горшком назови, только в печь не ставь, — невпопад ответил Стоян.

— Ты меня сильно обжог, — сообщил Казимир, с притворным ужасом осматривая ступни. — Теперь точно приколочу петли для засова.

— У тебя гвоздей нет, — с плохо скрываемой надеждой отозвалась изба, поспешно добавив: — Ой, там кто-то идёт по льду… Кажися, к нам!

Казимир от неожиданности присвистнул. С тех пор, как он облюбовал остров на реке «Незнакомо какая», конечно, мимо хаживали всякие. В основном охотники, хотя пару раз проплывали купчишки из тех, кто победнее. Они проскальзывали на юрких плоскодонных лодочках, ни охраны тебе, ни толкового груза. Ведун тотчас смекнул, что это редкие одиночки, которые пытались заработать хоть что-то в обход крупных торговых путей. Появиться на большой реке в таком корыте, мог только сумасшедший. Лихому человеку хватит одной стрелы, чтобы нехитрый скарб и жалкие трудовые крохи сменили хозяина. Поэтому они выбирали окольные пути, там, где не будет посторонних глаз, полагаясь на великий авось.

— Сказывай, кто и сколько? — ведун заметно занервничал.

Взгляд скользнул по внутреннему убранству избы, единственная комната выглядела как кладовая, не развернуться, не пройти. В который раз коря себя за то, что с осени не стал браться за рытьё погреба, Казимир наспех поправил висящие пучки корений и трав, проверил котелок с кипящей ухой в печи, и поспешно замёл под кровать стружки от деревянных поделок.

— С каких это пор у нас тут хлев? — нахально осведомилась изба, воинственно скрипя брёвнами.

— Ни с каких, уберу я! — крикнул ведун, притопнув ногой. — Кто там идёт? Говори быстрее!

— Вообще-то у нас окно имеется… — хрипло хихикая, заявил Стоян. — Пока не заколочено, гляди, дивись, сколь душеньке угодно!

— Вместо четырех гвоздей… будет восемь, — отрывисто бросил Казимир, накидывая соболиный полушубок.

Решительно отдёрнув дверцу в полу, ведун спустился вниз, зябко поёживаясь. С приходом зимы, он старался лишний раз не совать нос на улицу, отчего тело очень быстро привыкло к комфорту. Холод пробирал пуще прежнего, и осеннее стояние на рыбалке в промерзающей воде нынче казалось чем-то очень далёким и не вполне всамделишным. На полянку через высокие сугробы как раз вышли две фигуры: одеяния у них были одинаковыми — медвежьи тулупы, подпоясаны широкими ремнями, головы укутаны платками так, что ничего окромя глаз не видать.