Сфагнум - Виктор Мартинович

— Так что, это, может, Путина майка? — допустил Серый. — Вдруг они с твоим дядькой обменялись?

— Может, и Путина, — согласился Шульга.

— Так ты б сохранил ее, продашь потом в музей Путина, — предложил Хомяк.

— Не, буду сам носить! — отмахнулся Шульга, показывая всем своим видом, что он настолько крутой, что может копать землю в майке Вовы Путина.

— Ну, смотри, — фыркнул Хомяк. Он решил, что при первой возможности украдет майку у легкомысленного Шульги и сам ее продаст в музей Путина.

Потом они все позировали у зеркала с лопатой, выясняя, кто из них «самый колхозник», и «самым колхозником» оказался Шульга, выглядящий, ввиду своей приблизительной интеллигентности, в меру изможденно, в меру костляво, в меру замученно — словом, ровно так, как выглядит большинство работящих мужиков в деревне.

Даже теперь, когда троица брела по заброшенному выгону к канаве, в Хомяке и Сером можно было безошибочно определить переодетых городских, а Шульга сливался с фоном и производил впечатление проводника-аборигена: походка, привычка поплевывать, даже то, как он время от времени зачарованно останавливался, чтобы выпустить газы, демонстрировало полную его гармонию с природой. Когда подошли к воде, солнце уже находилось в своем послеобеденном положении и жарило так, что прижимало к земле. Троица бросилась в воду, но тут было настолько мелко, что приходилось садиться, чтобы погрузиться хотя бы по пояс. От воды пахло тиной. Копать не хотелось. Хотелось прилечь в теньке и поспать, а потом проснуться, поужинать и опять поспать, но уже с новыми силами. Понимая, что ему нужно мобилизовать отряд, Шульга привстал и, расхаживая по берегу, как красный командир перед атакой, начал объяснять диспозицию.

— Вот, смотрите, пацаны, мы сейчас на перегоне, о котором баба Люба говорила. Тут так мелко потому, что здесь стада коров через канаву переправляли. Коровы заходили в воду и срали. Тут под илом — просто залежи коровьих срулей. Так что будете долго в воде сидеть, заболеете коровьим бешенством.

Речь подействовала: Хомяк и Серый кряхтя выбрались из окопа, но в атаку идти желания не проявляли.

— Соответственно, золотые монеты баба Люба нашла где-то здесь. Давайте задумаемся, ребята, где скорей она могла их найти? — обратился он к блаженно развалившимся на травке приятелям.

— Я ебу? — улыбаясь во весь рот, произнес Хомяк. В его устах эта фраза означала: «Я затрудняюсь ответить на этот вопрос ввиду его методологической неадекватности и спорной эмпирической обоснованности; более того, по причине весьма спорного символического капитала спрашивающего, я не желаю ломать над этим вопросом голову и предоставляю остальным высказать гипотезы на эту тему.

Хомяк смотрел на небо и удивлялся тому, какое оно бирюзовое, бездонное и прозрачное. Он не мог понять, как так получается, что простое отсутствие солнечного света ночью заставляет хрустальную субстанцию неба становиться черной и осязаемой, как так получается, что на дне этого неба живут созвездия, которые не видны днем: в этом была какая-то загадка и, быть может, кто-то из пацанов, Серый или Шульга, могли бы объяснить, в чем дело. Но обращаться к ним за разъяснением по поводу звезд казалось Хомяку занятием недостаточно мужским, и он молчал.

— Серый, а ты как думаешь, где нужно начинать копать? — не давал погрузиться в сон Шульга. — Друзья, активней, активней, мы ведь с вами собираемся клад искать!

Серый равнодушно пожал плечами. Он смотрел на птицу, летающую высоко-высоко в небе, и думал, что круто было бы уметь вот так же парить, едва двигая конечностями, под самым солнцем. И что, возможно, монахи в Шаолине так умеют, и именно поэтому им не нужно ни денег, ни тачек, ни женщин.

— Ответ на этот вопрос очень прост, — продолжал распинаться Шульга тоном школьного учителя. — Как призналась нам баба Люба, на канаву она приходила не поебаться, а постирать белье. Мы понимаем, что на самом перегоне она стирать белье не могла, так как он загажен коровами. Вместе с тем, мы видим, что на канаве есть течение, причем неплохое. Стало быть, если бы она стала ниже от перегона, она бы обнаруживала на своем выстиранном белье фрагменты коровьих какашек, извините меня, ребята, за это слово. Таким образом, мы приходим к выводу, что единственной нашей опцией являются берега выше по течению, то есть, образно говоря, до коров. Тут вода была чиста даже после того, как через канаву прошло стадо.

По плану Шульги, тут он должен был передать лопату подрагивающему от нетерпения Серому и по-царски указать, где копать. Но Серый продолжал лежать с отсутствующим видом: его не вдохновило. На Хомяка Шульга с самого начала не рассчитывал. Он понял, что ему придется действовать ровно так же, как действовали красные командиры — а именно, после пламенной речи, поднимать товарищей в атаку собственным героическим примером.

Когда они только подошли к канаве, ему больше приглянулся левый берег — он был выше, и в нем, глубоко за ласточкиными норами, можно было представить себе упрятанный, ожидающий уже несколько веков, клад. Правый берег был плоским, как блин: стирая белье на нем, баба Люба могла обнаружить напротив себя в глине блеск монеты. Но Серый лежал на безнадежном правом берегу, и потому именно тут начал раскопки Шульга, вонзив лопату прямо возле головы ленящегося. Он надеялся, что звук крошащейся под железом глины пробудит в Сером желание поработать, но тот только отполз, цепляясь за траву — так, чтобы комья земли, пыль и пыхтение Шульги его не очень тревожили.

Шульга попробовал кидать отвал в сторону Серого, как будто случайно попадая земляной крошкой ему в лицо, но и это не помогло: Серый ужом отполз еще дальше и вышел за пределы досягаемости. «Кто бы мог подумать?» — повторял про себя Шульга, раз за разом вбивая лопату в землю, подковыривая, сваливая. Земля была довольно мягкой, но без всяких следов деятельности человека. Не было тут ржавых гвоздей, фрагментов корда, истлевших кроссовок, бутылок из-под вина, пива, водки и ликера «Амаретто», которые встречаются в городской земле, стоит только ее тронуть лопатой. Береговая ткань была пуста: тут не присутствовали даже мертвые корни давно переваренных землей деревьев. «Не, ну кто бы мог подумать? — злился про себя Шульга, слыша отчетливый храп Серого. — Нашли, черти, самого спортивного!»

— Хомяк, может, ты все-таки покопаешь? — обратился Шульга с железом в голосе.

— Мне плечо болит, — отозвался Хомяк. — Я на нем лом тащил. Работай, Шуля! Ты же умный!

Изобразив траншею метров в пять длиной и в полметра глубиной, отчаявшись увлечь предприятием Серого, Шульга перебрался на высокий левый берег. Тут земля была более податливой, кроме того, тут у него появилась надежда: он все вспоминал про спящий за ласточкиными гнездами чугун. «А может, и не чугун, — говорил он себе, — а может, и сундук. Старый такой, с клепками». Яма постепенно оформлялась у него в неровный овал: он углубился по пояс и двигался теперь в сторону от перегона: каждый раз перед тем, как начинать копать, он вгонял в землю отточенный конец лома, надеясь услышать долгожданный лязг. На втором часу работы под ломом что-то ухнуло: металл уперся и не шел глубже.

— Есть! — невольно вскрикнул он, обнаружив, что и Серый, и Хомяк за ту долю секунды, которая прошла после обнадеживающего скрежета, успели проснуться, встать, отыскать глазами Шульгу, подойти к яме и нависнуть над ней.

— Там, внизу, — без сил выдохнул Шульга.

— Давай я покопаю, — неожиданно предложил Хомяк.

— Иди, отдыхай! — дал ему подзатыльник Серый. — У тебя ж нога болит. Или что тебе там сегодня болит?

— Пацаны, я сам уже управлюсь! — отказался от помощи Шульга. Вот он поднимает на вытянутых руках тяжеленный чугун, из которого сыплются золотые монеты. Вот он срывает хлипкую крышку, сделанную из кованого стального листа, вот, в полубессознательном от восторга состоянии, обнаруживает, что, помимо червонцев, тут лежат еще брильянты, жемчуга и корона, пусть там будет корона, но не такая, как у русского царя, а как в сказках — острозубая, из ажурного золота, чтобы самому можно было сфотиться в ней — перед тем, как отдавать барыгам.

Приятели прыгнули в яму и начали разгребать землю ладонями, вычерпывая ее там, где лом царапнул по твердому.

— Я ж сказал, сам! Вы мешаете! — пытался выгнать их Шульга: они могли испортить ощущение триумфа.

Тем временем под лопатой быстро мелькнула лысина обычного камня, мелькнула, да скрылась под осыпающейся вниз землей: еще была надежда, еще могло показаться, не может быть, что камень! Но несколько целенаправленных движений лопатой обнажили именно спрятанный под землей валун — около метра в диаметре и неизвестно, сколько в высоту.

— Камень? — вскрикнул Хомяк. — А кто тут кричал? Клад, клад!

— Хомяк, тут никто не кричал «клад, клад»! — оборвал его Шульга.