Генерал-адмирал. На переломе веков - Роман Злотников

В июне мы торжественно заложили серию броненосных крейсеров и броненосцев. Крейсеров строили сразу четыре, а броненосцев — два. На Черном море. По поводу последних у меня были некоторые сомнения. Какие-то странные они получались в моем представлении. Те же броненосные крейсера, только с более толстой броней и более крупнокалиберной артиллерией, ну и с меньшей скоростью хода. А так — один черт. Я представлял себе броненосцы как-то слегка иначе… Впрочем, во время обсуждения проекта на Морском техническом комитете я больше молчал, а после посмотрел схему бронирования уже построенных броненосцев. Там с броней, пожалуй, было еще похуже. Может, так и надо? Ладно, в это лезть не будем. В этом я понимаю куда меньше, чем большинство членов МТК, а они, как мне хотелось надеяться, понимают в этом поболее себя самих из другого варианта реальности. В конце концов, в моей истории не было никакой опытовой станции и флот плавал куда меньше нынешнего. Да и технологические возможности русских заводов были слабее как минимум на треть. А может, даже наполовину… Вот более совершенную систему перезарядки главного калибра — это да, я пробил. С учетом ее выходило, что наши броненосцы должны стрелять процентов на сорок быстрее, чем самые современные английские, которые еще только закладывались на стапелях. Ну, если сведения, которые раздобыл мой Департамент морской и береговой информации, не были целенаправленной дезой. Минимальное время между выстрелами для главного калибра составляло менее минуты. Хотя боевая скорострельность, несомненно, должна была быть существенно ниже…

Лето промелькнуло незаметно. К августу мы утрясли с Николаем и Шишкиным все мои пожелания по Испании и вышли на испанского министра-президента Кановаса. Он слегка обалдел, а затем ухватился за наше предложение обеими руками. Испания сидела в глубокой жопе, и обещанный нами «золотой дождь» показался Кановасу манной небесной. Тем более что Гуам испанцам был на хрен не нужен. Что же касается более чувствительной для них темы — Филиппин, так там мы просили только аренду, не более. Так что процесс пошел.

А в начале сентября я велел Бурову, который теперь руководил Департаментом морской и береговой информации, успев за это время вырасти в чине до капитана второго ранга, подобрать для меня из числа его подчиненных шестерых офицеров. Достаточно молодых, но уже опытных.

Я принял их в своем дворце на набережной Фонтанки.

— Присаживайтесь, господа, — радушно предложил я, когда они появились в моем кабинете.

Пока молодые люди рассаживались на широком диване, я задумчиво смотрел на них. Интересно, как они отреагируют на мои слова? Ведь здесь еще практически не существует агентурной разведки…

— Господа, — начал я, когда все расселись. — Я хочу обратиться к вам с просьбой, которая, возможно, покажется вам неожиданной… Но сначала я собираюсь задать вам несколько вопросов. Итак, первый: сумеете ли вы отличить японца от китайца?

Все шестеро недоуменно переглянулись.

— Ну а, скажем, китайца от корейца?

Ответом мне снова было молчание. Я вздохнул:

— Плохо, господа, очень плохо… Россия заканчивает строительство железной дороги на Дальний Восток. То есть мы становимся первой страной, которая будет способна торговать с Китаем, Кореей и даже Японией без оглядки на Англию, а также сумеет предоставить такую же возможность любому другому государству мира. Неужели британцы никак на это не отреагируют? А в Департаменте морской и береговой информации, призванном противодействовать британской морской мощи, никто даже не имеет представления о том, что творится на нашей азиатской окраине.

— Ваше высочество, — подскочил один лейтенант, — прошу прощения, но нам не ставилась такая задача!

Я вздохнул:

— В том-то и беда… Ну да ладно. Пока еще есть время хоть что-то исправить. И в связи с этим мой второй вопрос. Служить Родине можно по-разному. Кто из вас готов поступиться карьерой, славой, чинами, уйти в безвестие, но для того лишь, чтобы наилучшим и самым нужным Родине образом исполнить долг офицера и дворянина?..

Через несколько месяцев после этого разговора четверо молодых англичан объявились в нескольких английских портах — от Лондона до Бомбея, — дабы отплыть оттуда в Китай и Японию. Двое из них должны были на некоторое время осесть в Гонконге и Сингапуре, а остальные ехали дальше. Навстречу им, с другой стороны Тихого океана, двигались два молодых американца…

Осень прошла ожидаемо. Не сказать, чтобы спокойно, но все было в пределах нормы. Я смотался на Черноморский флот, который сейчас активно крейсировал в Средиземном море в связи с резким осложнением ситуации в Турции, затем проехался по Кавказу, посетил свои нефтяные промыслы, потом поднялся по Волге до активно расширяющегося своего же нефтеперерабатывающего завода в Чистополе. Место было выбрано с учетом последующей постройки нефтепровода до альметьевских промыслов, до которых у меня все никак не доходили руки. Затем я снова вернулся в Петербург, где погонял своих морпехов, а потом заехал к Мосину, и тот представил мне третий образец ручного пулемета. Ну, на совсем уж ручной он не тянул, поскольку весил более десяти килограммов, зато был способен выпустить всю ленту емкостью пятьдесят патронов одной длинной очередью. У предыдущих образцов при таком режиме огня просто перегревался ствол и заклинивало затвор; этот же можно было запускать в производство. В конце ноября на заседании ГАУ его приняли на вооружение, хотя многие недоумевали, зачем русской армии аж два разных пулемета.

В ноябре я сформировал и отправил на Филиппины военно-морскую комиссию, призванную оценить возможности Испании защитить свои передаваемые в аренду России заморские территории, и на этом основные дела года завершились.

Рождество и святки прошли относительно спокойно. А в конце, февраля меня отыскал Боткин, только что вернувшийся из Европы.

Я еще год назад закинул ему удочку насчет нашей совместной работы. Подготовительный этап разработки пенициллина подходил к концу. Здание медицинской лаборатории неподалеку от Магнитогорска, совсем рядом с опытовой станцией Тимирязева, нынче разросшейся в целую сельхозакадемию, уже строилось (пусть господа ученые ходят в гости друг к другу и обмениваются идеями). На моей стекольной фабрике вовсю разворачивалось производство лабораторной посуды и линз для микроскопов. А команда Курилицина начала подбор персонала. Так что проект можно было запускать уже в 1896-м. Но Боткин находился на стажировке в Германии, и я не хотел его оттуда срывать. Хотя провести кое-какие предварительные телодвижения все-таки решился. Поэтому, едва от Канареева поступили сведения о том, что Боткин объявился в Петербурге, я немедленно пригласил его на обед. Ну, чтобы прельстить доктора предстоящей работой и привести его в соответствующее расположение духа. А то очень уж Евгений Сергеевич любит демонстрировать свою независимость.

Обед прошел ожидаемо приятно. Все-таки беседа с образованным человеком из числа мастеров-практиков — это истинное удовольствие. Но именно с практиком, доказавшим делом свой профессионализм. Терпеть не могу философствующих интеллигентов! А после обеда, когда мы наслаждались дижестивом и кофе, Дима вкатил на тележке в столовую большую коробку и торжественно поставил ее рядом с доктором.

— Что это? — спросил Боткин.

Я улыбнулся:

— Подарок. В благодарность за ваше прекрасное лечение.

Боткин посмотрел на меня и этак брезгливо поджал губы:

— Я… извините, не беру…

— А вы посмотрите — вдруг понравится? Я ж не просто так, я столько времени думал и искал то, что, как мне кажется, должно вас непременно порадовать.

Боткин пару секунд сверлил меня напряженным взглядом, а затем протянул руку и подвинул к себе коробку. Я его понимал. Ну что может подарить этот богач и баловень судьбы, великий князь? Какой-нибудь глупый сервиз или блюдо… Коробка еле слышно звякнула. На лице Евгения Сергеевича нарисовалась разочарованная гримаса (ну вот, так он и думал), с каковой он и вскрыл коробку… а в следующее мгновение на лице доктора включилось ошарашенное выражение. Именно включилось. Вот так, сразу — мгновение назад его лицо демонстрировало крайнее разочарование, а мгновение спустя уже служило яркой иллюстрацией полного ошеломления. Хоть в учебник актерского мастерства вставляй в качестве пособия по эмоциям человека.

— Что это? — хрипло произнес он.

— Это малый больничный медицинский набор, — сообщил я. — Четыре автоклава, три десятка шприцов четырех типоразмеров, пять стетоскопов, три набора хирургического инструмента… ну и еще кое-что по мелочи. Если мои консультанты не ошиблись, одного такого набора хватит для оборудования средней земской больницы.