Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский

— Смилуйтесь, ради Николы Чудотворца! Я укажу вам Димитрия.

Его отпустили.

— Вот Димитрий Иванович, — сказал он, указывая на мнимого Нагого. — Он потому не объявился сразу, что не знал, рады ли вы будете ему.

Указанному Дмитрию нетрудно было смекнуть, что ему удобнее назваться этим именем и воспользоваться почетом и выгодами царского звания, чем упорствовать в прежнем своем самозванстве — выставлять себя Нагим: от него могли потребовать во что бы то ни стало указания, где царь, а в случае упорства, пожалуй, подвергнуть и пытке. Сообразив все это, он принял повелительную осанку и грозно прикрикнул на Стародубцев, истязавших Рукина. Те, пораженные решительным видом Лжедмитрия, повалились ему в ноги и закричали:

— Виноваты, государь, не узнали тебя! Помилуй нас! Рады тебе служить против недругов твоих.

С колокольным звоном стародубцы повели «царя» в город (замок), где устроили ему жилище, принесли дорогие подарки и деньги.

Из Стародуба разосланы были грамоты по северским городам; все русские люди призывались на службу своему царю. Отправлены были грамоты и в Москву.

С Божьей помощью, говорилось в них, Дмитрий спасся от убийц, благодарит московских людей за то, что они помогли ему добыть престол, и просит их, чтобы в другой раз посадили его на царство.

В северской земле, где давно уже ходили слухи о спасении Дмитрия и ждали его с нетерпением, скоро набралось несколько тысяч охотников послужить ему.

Гулящего люда, как сказано, в северском крае, а также в Литве, на русских окраинах было вдоволь. Эти свободные силы, не привязанные ни к какому делу, искали выход. Нужен был только благовидный повод для похода, а охотников до разгульной походной жизни и добычи было много среди вольнолюбивых жителей русской и литовской украины; притом же удачный поход Лжедмитрия I, обогативший иных сподвижников его, соблазнял многих. Вот почему нетрудно было навербовать себе сильное полчище и второму Лжедмитрию. Но он вовсе не походил на первого: тот, конечно, был убежден в своем царственном происхождении и в своем праве на престол, хотя убежден ложно, обманутый другими и названный Дмитрием, а этот был сознательный обманщик, в полном смысле слова — самозванец. Человек он был ловкий, сметливый, но развращенный, нерешительный и подозрительный; он постоянно опасался, что его выдадут… Случайно назвавшись Дмитрием, он пытался при первых же действиях своего полчища, когда начались распри и несогласия, бежать, но его не пустили: он нужен был тем, которые думали действовать его именем.

Со всех сторон стекались к самозванцу военные силы: из Литвы явился знаменитый наездник Лисовский, бежавший от смертной казни; прибыли со своими отрядами несколько именитых польских панов — охотников до боевой жизни. Целыми сотнями являлись шляхтичи: тут были должники, бежавшие от заимодавцев, были преступники, спасавшиеся от наказания, промотавшиеся и проигравшиеся люди. Весь этот сброд смотрел на войну как на ремесло, как на средство нажиться.

Явились на службу к самозванцу и запорожцы. Донских казаков привел Заруцкий. Таким образом собрались очень значительные силы. Это полчище всяких проходимцев и хищников под знаменами самозванца хлынуло на Русскую землю.

Гетманство, или главное начальство над военными силами, взял на себя поляк князь Рожинский.

Весть о том, что царь Дмитрий жив и идет с большой силой отнимать свое царство у Шуйского, быстро разнеслась по Русской земле. Самозванцу сдавались город за городом: сдались Карачев, Брянск, Орел. Отсюда разосланы были грамоты, увещавшие народ отступиться от Шуйского и не верить другим самозванцам, которые тогда появлялись один за другим в разных местах.

Весной 1608 года самозванец двинулся из Орла к Москве. Под Волховом царское войско было разбито, и Лжедмитрий быстро двинулся к столице. В это время только что кончились здесь переговоры с польскими послами и заключено было перемирие на три года: Шуйский обязывался отпустить в Польшу Мнишека с дочерью и всех поляков, задержанных в Москве после мятежа 17 мая, а король должен был отозвать всех поляков, приставших к самозванцу, и вперед не верить и не помогать никаким самозванцам. Королевские послы известили Рожинского и товарищей его об этом условии перемирия, но те и внимания не обратили — заявили, что ничьих приказов слушать не намерены.

1 июня Лжедмитрий подошел к Москве и расположился станом в селе Тушине. В первой битве под Москвой, на реке Ходынке, самозванец потерпел неудачу; но все-таки положение Шуйского было неутешительно: не только ни один поляк не покинул Тушинского стана, но чуть ли не каждый день являлись сюда новые шайки и поляков и русских. Прибыл в стан между прочими и Ян Сапега, знатный польский пан, осужденный в своем отечестве за буйство. Толпы русских тоже со всех сторон стекались в Тушино. На службу к самозванцу являлись и знатные русские бояре: князья Трубецкой, Черкасский, Сицкий, Засекины и другие.

Узнавши, что Мнишек с дочерью возвращается в Польшу, самозванец послал отряд перехватить их на дороге. Это ему удалось. Мнишеку обещано было триста тысяч рублей и несколько городов, и этот продажный человек вместе с другими уговаривал дочь свою, чтобы она признала самозванца своим мужем. Та долго противилась, наконец волей-неволей должна была согласиться. Признание Мариной Лжедмитрия II своим мужем сильно ему помогло: многих колебавшихся еще признать его царем Дмитрием это убедило. Северные города стали один за другим сдаваться ему.

Сбродное полчище Лжедмитрия, водворившееся в Тушине, представляло пеструю смесь: тут были нарядные польские гусары в шишаках и кольчугах с длинными копьями в руках; были и запорожцы, вооруженные самопалами и копьями, узнаваемые с первого взгляда по красным шароварам да бараньим шапкам. Донцы и московские люди были одеты очень разнообразно, смотря по состоянию. Отличались они своими колпаками, высокими стоячими воротниками и длинными рукавами, собранными в складки, многие из них вооружены были луками и колчанами со стрелами. Из нескольких наречий, на которых говорили в Тушинском стане, чаще всего слышалась южно-русская речь: главные силы самозванца состояли из запорожских казаков, — их было тысяч двадцать и донских казаков тысяч пятнадцать. Затем было много московских людей. Посчитать их было трудно даже для вождей самозванца, так как беспрестанно то являлись новые шайки в Тушино, то уходили.

Наступила осень. Надо было подумать о зимовке. Скоро Тушино стало обстраиваться: из хвороста делали загоны для лошадей, рыли для простых воинов землянки и устраивали в них печи. Люди познатнее и побогаче ставили себе избы. Для «царя» и «царицы» соорудили просторные хоромы. Тушино стало походить на оживленный город. Торговцев сюда понаехало тысяч до трех. Все, что требовалось для разгульной, веселой жизни, продавалось в изобилии; пива, меда и водки было разливное море. Пьянство, дикий разгул, игра в карты, ссоры, драки, даже убийства — вот что наполняло жизнь тушинцев. Присутствие «царя» никого не стесняло. Польские вожди на него мало обращали внимания, называли его «цариком». Шайки поляков и казаков рыскали по окрестностям Тушина и Москвы, разбойничали по всем дорогам, грабили жителей, творили всякие бесчинства и возвращались в стан обремененные добычей. Самозванец не сдерживал хищников, да если бы и хотел, то был бы не в силах обуздать их своеволие. Тушино скоро обратилось в глазах народа в гнездо разбойников, и самого Лжедмитрия прозвали Тушинским вором. Монастыри, где хищники чуяли богатую добычу, служили сильной приманкой для них. Им не раз уже удавалось грабить монастыри, а над несчастными иноками всячески издеваться. Сапега с Лисовским задумали завладеть Троице-Сергиевой лаврой, которая славилась своим богатством. Василий Иванович, проведав о том, что поляки идут к Троице, выслал войско, чтобы помешать им, но Лисовский разбил эту рать наголову и забрал множество пленных. Эта неудача сильно повредила злосчастному Шуйскому, беды да невзгоды одна за другой обрушивались на него. Служилые люди стали самовольно разъезжаться из царской рати по своим поместьям, боясь, что тушинцы выместят на женах и детях их свою злобу за их службу Шуйскому. Многие задумывались, кому лучше служить: тушинскому ли «царику» или московскому «полуцарю». Шуйский, по словам летописца, сам видел, что над ним гнев Божий, и обращался то к молитве, то к гадальщицам, то беспощадно казнил изменников, то заявлял москвичам: