Четыре урока у Ленина - Мариэтта Шагинян

_______________

* Л е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 107.

* Л е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 83. (Подчеркнуто Лениным. - М. Ш.).

Он обрушивается на тех, кого называет влюбленными в мелкое кустарничество, напоминая им о широте и героизме прошлого: "Вы хвастаетесь своей практичностью, а не видите того, знакомого всякому русскому практику факта, какие чудеса способна совершить в революционном деле энергия не только кружка, но даже отдельной личности. Или вы думаете, что в нашем движении не может быть таких корифеев, которые были в 70-х годах?"*

_______________

* Т а м ж е, с. 107.

Он размаскировывает "экономистов" в самом главном - в неумении из-за пренебрежения к теории правильно решать даже п р а к т и ч е с к и е задачи: "Эти люди, которые без пренебрежительной гримасы не могут произносить слово: "теоретик", которые называют "чутьем к жизни" свое коленопреклонение пред житейской неподготовленностью и неразвитостью, обнаруживают на деле непонимание самых настоятельных наших практических задач... это буквально такое же "чутье к жизни", которое обнаруживал герой народного эпоса, кричавший: "таскать вам не перетаскать!" при виде похоронной процессии"*.

_______________

* Т а м ж е, с. 105 - 106.

Он дает, наконец, ужасный по своей беспощадности портрет русского "экономиста":

"Дряблый и шаткий в вопросах теоретических, с узким кругозором, ссылающийся на стихийность массы в оправдание своей вялости, более похожий на секретаря тред-юниона, чем на народного трибуна, не умеющий выдвинуть широкого и смелого плана, который бы внушил уважение и противникам, неопытный и неловкий в своем профессиональном искусстве, - борьбе с политической полицией, - помилуйте! это - не революционер, а какой-то жалкий кустарь"*.

_______________

* Т а м ж е, с. 127.

Читаешь эти страстные бичевания - и в памяти невольно встает латинская классика, речи Цицерона против Катилины - по их построению, гневу, ледяному огню. Но Ильич - это Ильич, он не менее беспощаден к себе самому.

Выше я назвала произведения Ленина этих лет, 1901 - 1903, особенно интересными для чтения. Они особенно интересны потому, что Ленин, страстный полемист - в противоположность многим другим писателям-полемистам и даже в противоположность жанру литературной полемики, - с величайшей редкостью, почти в единичных случаях допускал то, что мы называем "л и ч н ы м и м о м е н т а м и", - ссылку на какой-нибудь случай из собственной жизни, пример личного опыта, противопоставление себя: "а вот у меня", "а я в таких случаях", "мне приходилось" и т. д. Искать что-нибудь личное у Ленина - все равно, что искать иголку в стоге сена. По его книгам нельзя составить не только биографии, но даже хотя бы странички из его биографии. Однако в годы 1901 - 1903 эта поразительная скупость на все личное вдруг п о к и д а е т Ленина.

Тотчас же после грозного обвинения в адрес "экономистов" он обращает это обвинение против себя: "Пусть не обижается на меня за это резкое слово ни один практик, ибо, поскольку речь идет о неподготовленности, я отношу его прежде всего к самому себе"*. И дальше буквально пронзает читателя место, совсем непохожее на обычные страницы Ленина, место, содержащее внезапный, полностью открытый перед нами "личный момент", не защищенное ничем окно во внутренний мир Ильича:

"Я работал в кружке*, который ставил себе очень широкие, всеобъемлющие задачи, - и всем нам, членам этого кружка, приходилось мучительно, до боли страдать от сознания того, что мы оказываемся кустарями в такой исторический момент, когда можно было бы, видоизменяя известное изречение, сказать: дайте нам организацию революционеров - и мы перевернем Россию! И чем чаще мне с тех пор приходилось вспоминать о том жгучем чувстве стыда, которое я тогда испытывал, тем больше у меня накоплялось горечи против тех лжесоциал-демократов, которые своей проповедью "позорят революционера сан", которые не понимают того, что наша задача - не защищать принижение революционера до кустаря, а п о д н и м а т ь кустарей до революционеров"*.

_______________

* Л е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 127.

* В. И. Ленин имеет в виду возглавлявшийся им кружок петербургских социал-демократов ("стариков"). На его основе в 1895 году был создан "Союз борьбы за освобождение рабочего класса". - Примечание редакции Собраний сочинений, т а м ж е, с. 498.

* Л е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 127. (Подчеркнуто Лениным. - М. Ш.).

В разгаре борьбы на все четыре стороны он, как мы видим, не щадит и себя, не ищет смягчающих выражений, беспощаден, свиреп на слова, бьет наотмашь. Не менее беспощаден он и к "сползающим" теоретикам - будущим меньшевикам. Плеханов в те годы - еще огромный авторитет для него, учитель. Но вот перед нами первый проект Программы партии, предложенный Плехановым. Слева - двенадцать параграфов этого проекта, справа замечания Ленина. Только два из двенадцати, очень коротеньких - седьмой в семь строк, десятый в пять строк, - остались у Ленина без критики; зато к первому параграфу Ленин делает пять замечаний, ко второму - пять, к третьему - три, к четвертому - два, к пятому - пять, к шестому - четыре, к восьмому - два, к девятому - одно (но какое!), к одиннадцатому - три, к двенадцатому - пять, - итого тридцать пять замечаний. В них поражают своей резкостью такие выражения: "весьма непопулярно, абстрактно", "к чему повторение?", "слишком узко", "надо назвать прямее. Непопулярно", - а всю десятую страницу параграфа девятого Ленин убил единственным словечком "nil" ("nihil") - ничто, пустышка*. Можно себе представить, как обиделся Плеханов!

_______________

* Т а м ж е, с. 195 - 202.

Необычайно поучительны сейчас для мыслителя и особенно для писателя эти страницы Плеханова с карандашными поправками Ленина. Перед нами от этих поправок плехановские страницы вдруг потухают, стираются резинкой, предстают небрежным наброском ума равнодушного, руки неряшливой, как если б для учителя русских социал-демократов содержание Программы партии не требовало особо точной формы, а было чем-то вроде официального канцелярского документа. А каждое слово Ленина - алмаз по стеклу, неоспоримый урок мастерства точной прозы. О втором варианте Программы, предложенном Плехановым, Ленин дал еще более резкий отзыв. Перечислив "четыре основных недостатка", проникающих собою весь проект и делающих его "совершенно неприемлемым", он заключает свою критику словами: "Проект постоянно сбивается с программы в собственном смысле на к о м м е н т а р и й. Программа должна давать к р а т к и е, ни одного лишнего слова не содержащие, положения, предоставляя о б ъ я с н е н и е комментариям, брошюрам, агитации и пр."*.

_______________

* Л е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 238.

Если Владимир Ильич не мог, борясь за точность формулировок, пощадить даже Плеханова, можно представить себе, как не щадил его алмазный резец многословия и пустословия вокруг важнейших вопросов теории. Казалось бы, борьба с какими-то миллиметрами. Но проводится водораздел между теми, кого поздней размежует съезд на большевиков и меньшевиков. "От упрочения того или другого "оттенка" может зависеть будущее русской социал-демократии на много и много лет", - писал Ленин в "Что делать?" еще до переезда в Лондон*. Тот или иной "оттенок" мог просочиться в программу в одном-единственном слове, как это было, например, со словечком "выкуп" в споре, возвращать ли крестьянам "отрезки" с выкупом или без выкупа. В ранней моей юности, еще подростком, мне довелось в дачном вагончике швейцарской железной дороги услышать этот яростный спор между соседями двумя русскими эмигрантами, и долго потом допытываться, что же это такое таинственные "отрезки"... Ленин всей силой логики обрушился на слово "выкуп" в "Поправке к аграрной части программы" в апреле 1902 года. Он считал, что допущение этого слова д е г р а д и р у е т революционное значение возврата отрезков крестьянам до простой либеральной реформы. Он назвал выкуп равнозначным слову "покупка", а значит, носящим "специфический привкус пошло-благонамеренной и буржуазной меры". Он прибег к слову "пакость": "Ухватившись за д о п у щ е н и е нами выкупа, не невозможно испакостить всю суть нашего требования (а пакостников для этой операции найдется более чем довольно)"*. Вчитайтесь: одно только "допущение" (а не прямой закон о выкупе), в результате которого одна только "не невозможная" (вместо "возможная" или "неизбежная") порча программы - иначе сказать, одна лишь щель для п р о с к а л ь з ы в а н и я "о т т е н к а" в программу - может повлиять на всю дальнейшую судьбу русской социал-демократии!

_______________

* Т а м ж е, с. 24.

* Т а м ж е, с. 239 - 240. (Подчеркнуто Лениным. - М. Ш.).

Я привожу все эти примеры, потому что за "словесной" борьбой стояла жизненно важная ленинская борьба, - как говорится, не на жизнь, а на смерть - за бытие социализма на Руси. Весь лондонский период жизни Ленина прошел в этой борьбе. Но, кроме леса "уклонов", среди которого приходилось ему прорубать дорогу, стеной наступали на Ильича личные на него нападки. Человека, вошедшего в нашу эпоху безмерно деликатным и скромным, чутким и добрым, простым и равным - и любимым за это как никто другой на земле, этого человека в чем только не обвиняли! В антидемократизме, догматизме, насилии над чужим мнением, желании диктаторства, зажиме критики, "литературщине"* и даже horribile dictu* - в создании культа своей персоны! Но на личные нападки Ильич отвечал почти равнодушно и даже с иронией. Когда кто-то спросил у него, что представляет собой группа "Борьба", он ответил репликой в "Искре", что это бывшие сотрудники "Зари", несколько статей которых редакция отклонила. Тогда они выступили в печати, "жалуясь на наш "недемократизм" и ратуя даже... против Personencultus! Как опытный человек, вы уже из одного этого, бесподобного и несравненного, словечка поймете, в чем тут суть"*, - пишет Ильич и отсылает своего корреспондента посмотреть относительно "демократизма" в "Что делать?". Кстати сказать, "Personencultus"* - словечко немецкое. Переведя его у нас как "культ личности", мы лишили это слово его более узкого и мелкого смысла. В точности оно означает "персональный культ". Это далеко не совпадает со словом "личность", имеющим в нашем понимании более положительный и глубокий смысл, чем "персона", которая может и не быть личностью, а претендовать на культ по своему служебному положению. Применение этого немецкого словечка к Ленину было не только оскорбительно - оно было смешно по своей нелепости. Вот почему Ленин иронически назвал его "бесподобным и несравненным". Но личные нападки не могли все же, вплетаясь в идейную борьбу, не запутывать этой борьбы, не изводить и не мучить его. "Нервы у Владимира Ильича так разгулялись, что он заболел тяжелой нервной болезнью - "священный огонь", которая заключается в том, что воспаляются кончики грудных и спинных нервов"*, писала в конце лондонского периода Надежда Константиновна.