Парень с крутым нравом - Кирилл Максимов

– Нет, не приходилось.

Через открытую дверь было видно, как в холле кучкуются воспитанники детского дома, нарядные, радостные.

У Ольги зачирикал мобильник, висевший на груди.

– Да, поняла, – коротко бросила она в микрофон и тут же отключилась. – Разведка доложила, что машины уже подъезжают. – Латушко заглянула в корпус и крикнула: – Дети, наш спонсор уже едет!

Мальчишки и девчонки вывалили на крыльцо встречать гостя. Три джипа подкатили к клумбе. Один автомобиль Князев сразу узнал – в нем приехал Довлатов. Второй он видел впервые, а вот третий, с поцарапанным правым крылом, показался ему знакомым. Правда, номер на нем был другим. Так что, скорее всего, это являлось простым совпадением.

Довлатов и Порошин выбрались из машин. Вышла и охрана, трое молчаливых субъектов в темных костюмах.

Ольга взмахнула рукой, и воспитанники дружно прокричали:

– Здравствуйте!

Спонсор заулыбался, приветственно поднял над головой руки, соединенные в замок.

– Заносите подарки, – сказал он охране и легко взбежал на крыльцо.

Довлатов не отставал от него.

Подарки оказались техникой. Леонид Владимирович привез с собой пару компьютеров, плазменный телевизор, акустическую систему.

– Прошу всех пройти в зал, – крикнула Ольга и подтолкнула Богдана, чтобы он заходил.

Дети повалили в раскрытые двери зала, не слишком большого, мест на сто пятьдесят. Правда, в нем была самая настоящая сцена с плюшевым занавесом.

– Рассаживайтесь! – командовала Ольга. – Мальчики и девочки отдельно. А вы, Богдан, садитесь где хотите. Вас это правило не касается, только воспитанников.

Спонсора и Довлатова Латушко усадила прямо на сцене. Для них было приготовлено что-то вроде стола президиума, на котором стояли бутылки с минералкой и стаканы. Леонид Порошин раскрыл кейс, извлек из него забавные меховые заячьи уши на дужке-пружинке, одну пару вручил Довлатову, вторую надел себе на голову, отчего тут же приобрел дурацкий вид.

Довлатов покрутил это украшение в руках и положил перед собой.

– Нет, Илья Петрович, я настаиваю. Вы должны надеть уши. Мы же с вами в гостях у детей, и все должно быть очень весело.

– Не знаю. Я как-то не привык, – промямлил Довлатов.

– Нет, вы отвыкли. В детстве вы надевали карнавальные костюмы на школьных утренниках. – Порошин говорил нарочито громко, чтобы его слышали во всем зале.

– Надевал, – вынужден был признаться Довлатов.

– А какой костюм у вас был?

– Зайчика, – тихо произнес Илья Петрович.

– Дети! – крикнул в зал Порошин. – Все слышали, какой костюм был у Ильи Петровича в детстве?

– Нет! – донеслось из зала.

– Тогда дружно попросим его сообщить это нам, и погромче!

– По-гром-че! По-гром-че! – стали скандировать воспитанники.

– Зайчика! – с отвращением в голосе произнес Довлатов.

Шум в зале сменился хихиканьем.

Порошин вскинул руку и сказал:

– Вот так вот, дети! В нашей стране мальчиков было принято наряжать зайчиками, а девочек – снежинками. Вот и выросли у нас мужчины-трусы и ледяные женщины.

Шутка была рассчитана явно не на детей. Но воспитанники детских домов взрослеют рано. Поэтому слова Порошина они встретили громким смехом.

– Надевай, Илья, чтобы никто не подумал, что ты трус.

Довлатов нацепил дурацкие заячьи уши.

Порошин, не дожидаясь приглашения, вышел к микрофону и сказал несколько правильных фраз о трудном детстве, в частности своем. Мол, оно должно быть счастливым независимо от наличия у мальчиков и девочек полноценных родителей. Затем охранники вынесли на сцену подарки. Это вызвало шквал аплодисментов.

– А теперь можно начинать концерт-конкурс, – выкрикнул Порошин. – Мои помощники раздадут всем присутствующим в зале блокноты и ручки. Делайте пометки, кто из конкурсантов вам больше понравился. Победителей должны определить вы, зрители. Все будет честно.

По залу пошли охранники Порошина. Они раздавали мальчикам синие блокноты и ручки, а девочкам – розовые.

– Смотрите не перепутайте! – пошутил Леонид Владимирович.

Князеву тоже вручили синий блокнот с ручкой. На сцену поднялась Ольга Латушко и стала вызывать конкурсантов.

Номера были самые разнообразные, не ограниченные каким-нибудь жанром. Кто-то читал стихи, иногда и собственного сочинения. Кто-то показывал акробатический номер или незатейливые фокусы. Звучали пианино, гитара.

Дверь в зал приоткрылась. Внутрь проскользнула женщина с огненно-рыжими волосами, в просторном балахоне-платье и в солнцезащитных очках. Она прокралась по проходу и опустилась рядом с Князевым.

Он покосился на незнакомку. Свободных мест хватало. Какого черта она села именно тут? После безумных приключений с Ольгой Латушко бывший десантник опасался новых неожиданностей.

– Богдан, ты что, меня не узнаешь? – прошептала незнакомка.

– Настюха, ты? – удивился Князев.

– Пришлось парик надеть и принять другой образ. Я как увидела, что на сцене Довлатов сидит, сбегала в номер и переоделась. Он же меня знает, может и Лешке заложить. Мне это надо? Ты не узнал, и он не догадается.

Богдану еще раз пришлось убедиться в том, что женщине очень легко изменить внешность. Мужчине проделать такое куда сложнее, даже прибегнув к накладной бороде и усам.

На сцену вышли Маша с Дашей, переодетые близняшками – в одинаковых платьях. Они разыграли очень двусмысленную сценку, в которой угадывались их лирические персонажи – две девочки-лесбиянки. Даже в выступлении они оставались верными самим себе. Правда, к их чести, ничего не прозвучало открытым текстом, лишь прозрачными намеками. Они просто говорили о том, какие все мальчишки противные и глупые, после чего пропели песню, абсолютно не вязавшуюся с предыдущим выступлением.

Вслед за ними на сцену поднялась невысокая девочка на год младше «близняшек». Она очень чувственно пропела старинный декадентский романс под собственный аккомпанемент на гитаре.

От Князева не укрылось, что Порошин даже всплакнул и незаметно, как ему, наверное, казалось, промокнул края глаз белоснежным носовым платком.

– Люблю самодеятельность, – шепнула Настя. – Эти дети куда искреннее профессиональных исполнителей.

– Вышла бы и сама что-нибудь спела, – посоветовал ей Богдан.

– Ага, чтобы Довлатов меня узнал? – окрысилась Бубликова.

– Ты же мастерица перевоплощений.

– Что есть, то есть, – признала за собой талант Настя.

Наконец концерт окончился, к микрофону подошел Порошин и объявил:

– Начинаем голосование. Каждый пишет на листке имена двух запомнившихся конкурсантов. Мои люди соберут ваши голоса, и мы их подсчитаем. Мы – это я и господин Довлатов, люди незаинтересованные. Все будет честно. Отдавайте голоса не своим друзьям, а тем, кто в самом деле вам запомнился. Пока идет голосование, я даю слово для выступления уважаемому Прохору Никаноровичу Дугову.

В зале воцарилась тишина. На сцену поднялся высокий сутулый мужчина с клочковатой бородой и длинными неряшливыми волосами. Он выглядел, как сказочный персонаж, отчего его имя-отчество сразу же показалось Богдану ненастоящим, не тем, которое должно стоять в паспорте, а сценическим псевдонимом.

Прохор Никанорович ровным, спокойным голосом принялся читать детям лекцию о том, как можно с помощью специальной методики предотвратить или снять жизненный стресс, выйти из фрустрации. Удивительно, но воспитанники детского дома слушали его внимательно, хотя, наверное, не понимали значения многих слов. Просто голос лектора звучал проникновенно, лился в уши, растекался по телу.

Даже Князев заслушался, но тут глаза заметили Ольгу Латушко, пробиравшуюся к нему по проходу.

– Настя, лучше тебе пересесть, – прошептал Богдан. – Директорша ко мне идет.

– Ты уверен?

– На все сто.

– У тебя с ней роман? – Бубликова усмехнулась.

– Потом поговорим.

Настя передвинулась к выходу.

Ольга села рядом с Богданом и сказала:

– Ну вот!.. Я почти отстрелялась. Знал бы ты, сколько сил забирает подготовка такого праздника. Я никогда еще так не уставала. – Она говорила так, словно была хорошей знакомой Богдана, почти подругой, хотя их ничего, кроме случайного, но крайне безумного и бездумного секса, не объединяло.

Фраза про усталость Ольги вызывала в голове Богдана определенные ассоциации. Князеву вспомнилась одна из любимых поговорок Насти Бубликовой: «Ночь, проведенная в одной постели, еще не повод для знакомства».

– Жаль, но в ближайшие несколько дней я не смогу к тебе приходить, – прошептала Ольга.

Богдан чуть скосил взгляд Настю. Та внимательно вслушивалась в разговор, если чего-то и не разбирала, то вполне могла догадываться, о чем идет речь.