Истории, которых не было - Ирина Вячеславовна Корсакова

поговорить с одним и то случайно. Да, и разговором это назвать можно с большой натяжкой. Я засыпал кучей плохо сформулированных вопросов полуживой организм, под завязку укомплектованный алкоголем, а он твердил, как заевший винил: «Ты думаешь, что ко всему привык, но тут-то и начинается самое…». Последнего слова я так и не разобрал, хотя парень честно пытался выговорить его раз тридцать.

Мы помолчали, на этот раз мирно, без напряга. Содружественно, так.

– Я прямо перед смертью стих написала. Первый и последний, думала – забылся, а сейчас всплыл. Хочешь прочитаю?

– Конечно, хочу!– я замер, не донеся сигарету до рта, боясь спугнуть внезапную откровенность, один из тех жалких непрочных крючочков, которыми мы цепляемся за окружающих.

– Только он, это…, короткий.

Ненужно откашлявшись, Динька продекламировала:

«Для заблудившихся в осенних сквозняках,

Лишенных дара доходить до края,

До точки невозврата, до сгоранья –

Попкорн и клоуны в облезлых париках»

– Вот.

– Хорошо. Я никогда ни строчки не срифмовал, но читал много. «До точки невозврата…», пророческое получилось, да?

– Тут даже попкорна нет. И кинотеатров, и книг, и интернета. Много чего нет, а ведь, не запрещено. Долбаного телевидения не существует, Господи, как я соскучилась по настырной тупой рекламе прокладок с крылышками!

– Да, это поначалу напоминало мне тайный тоталитаризм.

– Типа, все запуганы неизвестными в темных очках на одинаково-невыразительных лицах?

– Типа того, да. Но со временем становится ясно, что запретов, действительно не много. Максимум прав, минимум возможностей.

– Почему?! Почему ничего не делается?!

– Само?

– Почему само? Общество! Люди для людей!

– Хм…, общество за твою работу дает тебе самое необходимое, плюс свободу выпендриваться, как пожелаешь.

– А кто решает, что мне необходимо, елки зелёные?!

– Ты и решаешь. Эдакое натуральное хозяйство. Есть клочок земли, а там хочешь – репу сажай и корову паси, хочешь – открывай художественную галерею.

– Законно! Но что-то в этом, все равно, не правильно. Зачем, к примеру, мы нужны местным? Ради каких пирогов с вареньем они корячатся, обслуживая совершенно бесполезных чужаков? Мы не производим, не развлекаем.

– Да, уж, ни хлеба от нас, ни зрелищ. Этим вопросом я подробно занимался.

– Со свойственным тебе занудством.

– Со свойственным, со свойственным. Однако, ответа не нашел. Во всяком случае, того, что мы с тобой назвали бы ответом. Подробных объяснений о непосредственной пользе нашей работы, с таблицами и статистическими данными, похоже, не существует. В жанре устного народного творчества ходит версия, про перераспределение некоей энергии, которая, мол, без этого находится в коктельном состоянии не пригодном для употребления. А взаимодействие с клиентами, как бы отделяет молоко от бананового сиропа и каждому достаётся своё кушанье по вкусу. Но, судя по тому, как напоминают сии опусы фантастику второй половины двадцатого века, они, скорее всего – творения наших соотечественников.

– Точно, у местных с воображением напряженка.

– В том-то и дело. «Печники» (понравилась мне твоя обзывалочка) живут в твердой вере, что все заранее кем-то продумано и устроено правильно, а человек должен соответствовать. От того и не любят, когда мы из философских соображений пытаемся заняться, сельским хозяйством, например, отлыниваем, то есть, от основной деятельности. Религиозные фанатики разумного мироздания, скептиков нет.

– Тупые!

– Почему «тупые»? При социализме и у нас и у вас в Союз существовало же государственное планирование. На тех же специалистов, и, исходя из этого, рассчитывалось количество учебных мест в ВУЗах. Так? Были в этом, согласись, свои плюсы.

– Да! Но были и несогласные! Правы они или не правы, плевать! А тут все…

– Мёртвые какие-то,– попытался я пошутить, но гомерического хохота не последовало.

Почему, интересно, у многих людей работа мысли сопровождается непременными мимическими катаклизмами. Энергичное пережевывание нижней губы вкупе с упертым в коленку взглядом и сморщенным, как печеный баклажан, лбом не красил даже такую симпатичную девочку. Что ж ты мучаешься так, бедолага. Делись уже скорее с дядей, на какого просветленного учителя ты напоролась. И я хорош! У ребенка на физиомордии написано, что он вляпался в очередной «тайный» «Клуб самоубийц» и не знает, как сказать. С другой стороны – что делать в такой ситуации. Отозваться пренебрежительно, мол, попадаются необразованные идиоты, мечтающие самоуничтожиться и реинкарнироваться большой дружной кодлой неизвестно где? Опасно, авторитет какого-нибудь сопливого гуру может оказаться сильнее моей увядающей харизмы. Отопрется ото всего, выслушает с круглыми глазами и ищи тогда ветра…

В той бригаде недоумков, которая пыталась завербовать меня у frontwomen были такого гипнотизирующего размера вторичные признаки, что я три часа терпеливо выслушивал сектантские откровения её поклонников, запивая их прохладным мутноватым пивом, за что мне была молчаливо позволено любоваться её топмодельными формами, удивительно сочетавшимися с взлохмаченной головой и пламенным взглядом первохристианской пророчицы. Их космогонические версии не отличались, прямо скажем, оригинальностью.

– Ты понимаешь? Ты понимаешь, – брызгая слюной, объяснял мне один из адептов, – люди веками ищут способ путешествовать между мирами, а он вот он, буквально, под рукой. РРРаз, и ты в другой вселенной!

– Или обратно в своей!

– Тоже здорово!

– В облике жука-короеда.

– Надо рисковать! Вселенная не может быть настолько убога! Человек, по определению, путешественник, в самом широком смысле этого слова!

– Почему бы не пожить здесь, осмотреть достопримечательности, насладиться местной кухней, а потом, не торопясь, продолжить путь, а? Если уж у нас в запасе вечность?

– А если – нет? Недаром умерших в юности называли любимцами богов, у них было больше времени, понимаешь?! Зачем сидеть на этой убогой перевалочной станции, когда можно вскочить на подножку проходящего поезда и умчаться навстречу приключениям!

Устав от обилия восклицательных знаков, я по-английски слинял из уютного кабака, тихо матеря неубиваемую породу свидетелей Иеговы и продавцов Орифлейма, и сожалея только о том, что, как бы не сложилась дальнейшая судьба моих новых знакомцев, я наверняка не увижу больше их пышногрудого духовного лидера. Но то я – старый, хитрый, упрямый осёл, а то – пацанка-малолетка.

Потерплю, чувствую – скоро расколется.

– А где ты, кстати, так загорела?

– Прямо, очень кстати! Я два дня как с моря вернулась, отправили меня в принудительный отпуск, я, было, уперлась, а потом подумала: «Какого хрена отказываться! Халявные бабки, времени – завались, море, солнце, загорелые спасатели!»

– Ну, и как?

– Нормально. Море обалденное. На вид тяжелое, сине-зелёная ртуть с декоративными барашками, но в нем, не плещешься, даже, а летаешь. Жаль медленно. Ты был?

– А как же! Куда еще в отпуск ехать?

Всё бы им молодым «быстро». О чём ни разу не пожалел, так это об отсутствии скорости, наоборот – приятно. Ложишься и дрейфуешь легко и лениво, как сбежавший целлофановый пакет.

– Классно отдохнула,