Магония (ЛП) - Мария Дахвана Хэдли

Ногти чёрные, пальцы жёлтые, чешуйчатые. На всех – золотые кольца, связанные между собой. Они соединены ещё с чем-то под одеждой. Я вижу бегущие по рукам совы цепочки.

Что-то типа привязи? Она заключённая?

Я тоже?

В какой мы стране? В раю? Стоп, какой, блин, рай? Я в него не верю!

– НА ПОМОЩЬ! – снова ору я.

– Тише, – произносит сова тёплым, но нетерпеливым тоном. – Позволь Дыханию принять тебя, если и дальше хочешь так вопить. Птенец, ты не новорожденная. От тебя у меня уши болят. Успокойся.

В груди громыхает. И оттуда – прямо из лёгкого – доносится высокая нота. Я вспоминаю птицу в своей комнате. Жёлтую птицу. Которую я проглотила.

«Четыре рассвета, – говорит птица в моей груди голосом совершенно нормальным, за исключением того, что он ЗВУЧИТ ИЗ МОЕГО ЛЁГКОГО. – Ты проспала четыре рассвета».

Резко втягиваю воздух и готовлюсь к тому, что сейчас задохнусь от перьев.

Но нет. Я могу дышать. Пробую. Медленно вдыхаю и так же медленно выдыхаю. Раньше я никогда так не могла.

На секунду перестаю рыдать и прислушиваюсь. Никаких привычных для больницы запахов и звуков отчаяния, никаких людей, старающихся переварить скорую смерть их ребёнка с помощью дерьмового кофе в приёмной.

Мои крики, кажется, не испугали сову. Она смотрит на меня спокойно, проверяет пульс. Попробую вопросы.

Если это глюки, она ответит как медсестра. А если рай…

– Вы ангел?

Сова смеётся:

– Так ты умеешь быть вежливой. Мы уж начали сомневаться. Оказавшись на борту пять дней назад, ты только и делала, что вопила, уверяла всех, что мертва и что это какая-то неправильная смерть, а потом вновь потеряла сознание.

Кажется, у меня слегка учащается дыхание. Задаю вопросы между вздохами, но не кашляю. Я должна кашлять.

– Где я? Что произошло? Что это за фигня? Что вы за чертовщина? Я В АДУ? Почему вы птица? Это костюм? Вы настоящая? Вы медсестра? Я в больнице? Я на корабле?

Сова глядит на меня, склонив голову, и на лице её такое выражение, словно у нас с ней уже был подобный разговор. Она расправляет на мне одеяло. Оказывается, я голая.

Перед глазами всплывает морг. Вдруг я в морге? Лежу замороженная в ящике? Я не чувствую себя мёртвой. Наоборот – безумно живой.

– Птенец. Тебя доставили на борт в ужасном состоянии из-за экстренного призыва Дыхания, когда я и другие ростре «Амины Пеннарум» не сумели убедить тебя перейти мирным путём. Ты бы умерла там, внизу, в ловушке той кожи, если бы Милект не нашёл тебя. Это не ад и не рай. И я не чертовщина, я Ведда. Привет, тоже очень рада с тобой познакомиться. Я не птица, я ростре. И конечно, это не костюм. Это мои перья.

Ну да, теперь всё понятно.

Это какой-то срыв. Мой мозг затопило обрывками из всего, что я когда-либо читала: Милтон, Уильям Блейк, «Моби Дик». Плюс диснеевские фильмы, которые приходилось смотреть в больнице, и рождественские передачи, и позы новомодной йоги, что погружают твой мозг в некое космическое состояние свободы, и я. Не. Знаю. Что. И. Думать.

«Устраивайся, – наставляет птица в моей груди. – Гнездо. Кормление».

– Она и правда голодна, – небрежно отвечает Ведда моей грудной клетке. – Так долго спать – неестественно.

Затем наклоняется и пытается мне что-то скормить, проливая еду на лицо. Я не открываю рот, но она стучит ложкой по моим губам, и я наконец сдаюсь и пробую что-то вроде псевдоовсянки.

Откуда-то дует ветер. Словно океанский бриз. Звуки, которые я поначалу приняла за пиканье аппаратуры, и не пиканье вовсе. Это птицы. Птицы поют, ухают, пищат.

– Зачем вы здесь? – спрашиваю сову.

– Я твой стюард. У всех офицеров на борту «Амины Пеннарум» есть кураторы из пернатого класса. Ты совсем ничего не знаешь, детёныш, и многому должна научиться. Ты слишком долго отсутствовала.

Игнорирую слова о «долгом отсутствии».

– В каком мы океане? В Тихом? Это круизный лайнер? Плавучий госпиталь?

Ведда снова смеётся:

– Ты взошла на борт упавшим с мачты птенцом, слишком юным, чтобы летать. Но сейчас, думаю, ты поправляешься. Сплошные вопросы. Давай наденем на тебя форму. Ты достаточно провалялась в постели. Тебе нужен свежий воздух и упражнения.

– Я в норме, – говорю неловко. Ложь. – Я сама могу одеться. И поесть тоже. Мне не нужен стюард.

Ведда вздыхает:

– Во имя Дыхания! Я тоже не горю желанием одевать птенца, но на нас с тобой лежит ответственность, так что давай ты не будешь всё усложнять и позволишь мне сделать свою работу. А потом сможем перейти к делам поважнее.

Она так напоминает медсестру. Сухая и нетерпимая. Внезапно всплывает хорошее воспоминание: смех медсестёр посреди ночи, я слышу их в коридоре где-то возле моей палаты. О боже, где я? Что со мной произошло?

Ведда вручает мне плотную синюю куртку, брюки, рубашку и нижнее бельё из какой-то мягкой ткани. А затем дёргает меня, пока я полностью не одета. Вот вам и крики, мол, сделаю всё сама. Я чувствую себя такой слабой, что даже не могу застегнуть пуговицы, которые, скорее, смахивают на крючки.

– И всё же, – начинаю без всякой надежды, – что такое ростре?

– Тебя забрали ещё совсем крошкой. Ты ведь ничего не помнишь?

– Забрали.

Сова кивает, будто «забрали» – такая обыденность. Но это не так.

– Ростре, детёныш, это те, кого люди внизу назвали бы птицами. Вот только ростре – это птицы, которые не всегда птицы. Мой вид путешествует как по небесам подводников, так и здесь. Не все птицы, что ты видела внизу, как мы. Лишь некоторые.

Думаю о птицах: вороны, сороки, воробьи. Представляю целую стаю гусей, что превращаются в существ вроде Ведды, но на поверхности озера. Подобное встречается в сказках. И древних мифах.

Думаю обо всех пернатых на моей лужайке в тот день… когда бы он ни был. Устойчивый кусок воспоминаний – море птиц, все на меня пялятся, верёвка за окном…

И вообще, подводники? Что ещё за подводники?

Ведда натягивает мне на ноги сапоги из серой кожи.

– Вот это, к примеру, сделано из кожи голубей, – сообщает она. – Не ростре.

Чудесно. Чувствую трепетание их умолкших сердец через их мёртвую кожу.

Не-а. Нет, невозможно. Я трясу головой.

– Ты готова, птенец? – спрашивает Ведда, вновь распушая свои перья.

– К чему?

– Пришло время познакомиться с командой.

– Но я…

– Капитан! – кричит она. – Аза Рэй Квел проснулась!

Птицы возле каюты верещат, и с каждым странным свистком я осознаю, что шум, который слышу, – это язык. Они спорят о том, кто войдёт ко мне первым.