Отей - Жан Фрестье

Я оставил ее на пересечении двух улиц. Взглянул на часы. До девяти часов Алина не стала бы волноваться из-за нашего отсутствия. Даниэль повернулась ко мне:

– У меня вся кожа горит.

Я представил себе ее взгляд, если бы она сейчас вдруг оказалась у меня дома и стояла бы, раздетая, в моей ванной; ее мокрое лицо с гримаской, похожей на улыбку, напоминало бы своей важностью то, каким оно могло бы быть во время занятий любовью. Я бы взвешивал в своих белых от пены руках ее груди, отчего их кончики брызгали бы по воде, точно маленькие косточки.

Я обнял ее. Я больше не видел ее лица. Вес ее тела сводил весь внешний мир к нескольким сухим и легким линиям. Между плечом и шеей Даниэль я видел мужчин, которые, вытирая лоб, выходили из кафе на углу. Какая-то женщина на краю тротуара отвесила оплеуху своему мальчугану. Дальше другая женщина в светлом платье спускалась по ступенькам в метро. Она исчезла. Так быстро, что не оставила никакого следа в моей памяти. Я не смог бы сказать, ни как она была одета, ни по каким приметам я ее узнал. Она прошла мимо меня, и после нее не осталось ничего, кроме светлого пятна, ничего, кроме факта самого по себе, но столь важного, что все детали, оттесненные на периферию моего смятенного сознания, стали неуловимыми.

Я выпрямился. Даниэль доверчиво смотрела на меня.

– Ты уже недалеко. Выйдешь из машины и пойдешь домой.

Она не возражала. Она продолжала улыбаться. Эта отдаляющая приключение свобода разочаровала ее, но вместе с тем принесла облегчение. Она подставила мне щеку, вышла на тротуар, обернулась, чтобы помахать на прощанье рукой. Я еще нашел в себе силы ответить; но потом волнение, которое я сдерживал в ее присутствии, охватило мои конечности: руки и ноги стали тяжелыми и неуклюжими. Я был раскручен на центрифуге и выброшен вне себя. Во мне ничего больше не осталось. Я был обезумевшее нечто, вокруг которого вращается реальность. Я искал вокруг себя какую-нибудь устойчивую точку, какой-нибудь ориентир, но не находил ничего стабильного. Я теперь даже не знал, в каком направлении находился Нейи. На какое-то мгновение мне показалось, что я никогда не смогу отыскать Нейи. Сейчас я заблужусь и не смогу доехать до Ирэн. Наконец-то мне удалось найти проспект, который двигался в одном направлении со мной. Именно его-то я и искал. Он на всех парах мчался к лесу. Проспект-экспресс. Он несся мимо остановок. Ну что ж, придется выскакивать на ходу. Меня выбросило на тротуар в ста метрах от Ирэн. С разбега я сделал несколько шагов. Уже почти наступила ночь. Внезапно зажглись фонари. Все сразу. Я вздрогнул. Вернулся обратно на перекресток, на широкий проспект.

Далеко впереди, около газетного киоска, Ирэн готовилась пересечь улицу. Маленький силуэт, грациозный и вселяющий уверенность, занял все поле моего зрения. Она приближалась. Ее долгое отсутствие шагало рядом с ней. Время, в течение которого мы были разлучены, вырастало одновременно с ее силуэтом и пугало меня. Я сделал несколько шагов к ней навстречу, но словно ступил в какую-то пропасть на неровную поверхность, которая показалась мне глубокой, но только на горизонтальной плоскости. Ирэн подняла голову, узнала меня.

– Не стойте здесь, нас могут увидеть. Я взял ее руку:

– Почему же ты не сообщила мне, что вернулась?

– Я вернулась только вчера. Вам нельзя здесь оставаться.

Она взволнованно следила за перекрестком. Я взял ее под руку:

– Садись в машину.

– Не могу. Уезжайте, умоляю вас.

– На одну минуту. Ты не можешь побыть со мной одну минуту?

– Уезжайте. Сейчас придет муж. Он остановился, чтобы купить газеты. Через секунду он будет здесь.

– Но когда же мы увидимся?

– Я вам позвоню. Она обернулась:

– Ну вот и он. Нет, не уезжайте. Теперь стойте на месте. Он вас видел. Я что-нибудь придумаю.

Поверх плеча Ирэн я увидел, как к нам идет незнакомец, который уже три года занимает так много места в моей жизни. Он сложил газету, которую начал было читать на ходу. Он приближался к нам. У него было безмятежное, улыбающееся лицо, точно такое, каким оно должно было быть, если бы я не являлся любовником его жены или, точнее, если бы он не был мужем Ирэн. На первый взгляд я не обнаружил в нем ничего примечательного; я мог бы сто раз встретиться с ним на улице и так и не догадаться, кто он такой.

– Я как-то раз обращалась к доктору из-за какой-то ерунды, о которой даже не стоило вам говорить, – сказала Ирэн.

Она повернулась ко мне так, словно мы беседовали об этом не далее как вчера, а между тем это было так давно, что я уже позабыл о той консультации.

– Мое недомогание полностью прошло. Поэтому я к вам больше не приходила.

– Пойдемте с нами, – сказал муж Ирэн. – Мы живем в двух шагах отсюда. Может быть, вы хотите пить? Сегодня было так жарко.

Он посторонился, пропуская меня в калитку. Ирэн шла впереди меня. С большой осторожностью я ступал по гравию садовых дорожек, словно хотел заставить его поскорее забыть о моем присутствии, так, как если бы я проник сюда тайно и боялся, что сработает сигнализация.

Меня ввели в маленькую гостиную. Ирэн исчезла. Муж был здесь, он сидел рядом со мной. Он приобрел человеческие очертания. Я узнавал его по словесному портрету, который набросала мне его жена: большой и сильный, вздернутый нос, нежный взгляд. Так вот он, наш охотник за девочками. Секрет его успеха объяснялся этим контрастом: детское лицо и мужественное тело. Мы сидели лицом к лицу. Я говорил, чтобы скрыть свое смущение, и в то же время боялся, как бы не вырвалась наружу правда, о которой я не переставал думать. Я следил за каждым своим словом и одновременно пытался сохранить естественность речи, хотя ее темп никак не поддавался контролю. Я вымотался смертельно, как рабочий на перегруженном конвейере. Я бросался в погоню за своими словами, после того как они срывались с языка, мне приходилось составлять из них фразы, которые я через мужа адресовал Ирэн. Я ждал ее появления с нетерпением и тревогой.

– Мы вчера вернулись из Италии. А во вторник снова уезжаем.

– Вы много путешествуете?

– Да, особенно в это время года. Зимой я остаюсь в Париже. Отпуск беру в августе и сентябре.

Я подумал о зиме, о том времени, когда мы с Ирэн могли видеться почти ежедневно и когда взаимопонимание между нами возрастало. Я подумал о снеге, о покрытой льдом дороге. Здесь, напротив мужа, я был посреди лета. Я вспотел под рубашкой. Я видел, как блестят капельки пота у меня на ладонях. Я боялся не мужа, я боялся Ирэн. Никогда еще она не казалась мне такой далекой. Я чувствовал, как с каждой минутой увеличивается дистанция между нами. В сравнении с этим Италия была пустяком. Существовали поезда, самолеты. Но здесь, в доме ее мужа, ни один коридор, ни одна лестница не вела к Ирэн. В отсутствии больше не было ступенек.