Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - Елена Арсеньева

Собственно, неудивительно, что она ее не заметила, ведь была чуток не в себе из-за всеобщего внимания. Тогда дежурная писины могла лысую запомнить… Выходит, «черная дама» живет где-то в районе Тоннера, не нарочно же девица потащилась в бассейн, чтоб Алёну выслеживать. Зачем ей? Браслетика козырного тогда на писательнице еще не было, так что повода ее преследовать не имелось…

Или все же имелся? Но какой?!

Черрррт, четвертый стакан вина – явно перебор. Мысли путаются, и язык заплетается. А ведь главный вопрос так и не задан!

– Мсьедам[28], – промямлила Алёна, – вы не слышали, какое несчастье случилось на днях в Талле?

Красные лица бургундцев мигом посерьезнели.

– О, конечно, – кивнул папаша Моро. – Всех замучила вопросами полиция. Особенно нас с Манон, потому что именно в нашем доме снимала комнату та девушка, уборщица.

– Такая миленькая особа, – огорченно сказал Жак Бланкет. – У нее очаровательная улыбка! Я не верю, что малышка замешана в какой-то преступной афере.

– А я верю, – с грозным выражением обернулась к нему мадемуазель Манон. – Иначе почему бы она уехала так внезапно? Оставила записку: «Я должна срочно съездить в Париж, у меня неприятности» – и исчезла!

– Ну, насколько мне известно, девушка оставила не только записку, но и деньги в оплату за жилье, – заметил папаша Моро и украдкой подмигнул Бланкету. – Так что была в полном праве уехать куда и когда угодно.

– А кстати, вы не знаете, откуда она? – с самым невинным и безразличным видом спросила Алёна.

– Не знаю, откуда, но знаю, что шлюха, – проворчала Манон.

– Девушка из Парижа, – ответил папаша Моро, ухмыльнувшись словам дочери. – Она рассказывала, что учится в Школе искусств в Лувре, а во время ваканс (надо заметить, что французы никогда не употребляют слово «каникулы», говорят только vacances!) устраивается на работу в разные замки, чтобы, так сказать, приобщаться к красоте.

– Не удивлюсь, если приобщается она именно для того, чтобы уменьшать количество этой красоты. И из каждого замка что-нибудь тащит. У нее внешность типичной авантюристки, – сурово заявила Манон.

Папаша Моро снова подмигнул Бланкету.

– Ну, не знаю, все мечтают о лучшей доле, даже авантюристы, – философски проговорил тот. – Девочка хотела найти работу получше, не уборщицы, но это было невозможно.

Можно себе представить. Французская провинция оскудевает людьми именно потому, что здесь не найти работы, вот все и перебираются в крупные города. Обычное развитие капитализма!

– Вообще-то, странно, – сказала Алёна, – что, работая в Талле, она поселилась в Троншуа. Это ведь не очень близко!

– В Талле не найдешь жилья, – пояснил Жак Бланкет. – Здесь, в округе, масса народу поступает именно так: живут в одном месте, работают в другом. Большинство обслуживающего персонала замка, несколько гидов живут в Тоннере, многие – в Монбаре, ну а у нас жила одна Чжэн.

– Чжэн? – удивилась Алёна. – Вроде бы китайское имя, верно?

– Конечно, – фыркнула Манон. – Девчонка ведь и не француженка. Она китаянка!

Вторая половина XIX века, Китай

В дворцовом хранилище книг Лан Эр наткнулась на записки Ли Чжу – путешественника, некогда побывавшего за тысячи, тысячи ли от родного края – в стране под названием Франция. Было это давно, за несколько поколений до рождения Лан Эр. В ту пору в той стране властвовала правительница с именем, которое Лан Эр, как ни пыталась, не смогла прочитать. Ли Чжу ставил рядом иероглифы благополучия и несчастий, пытаясь передать ее имя. Видимо, такой она и была: приносила людям несчастья ради своего благополучия. Несколькими десятилетиями позже, когда во дворце появились люди, сведущие в европейских языках, Лан Эр узнала имя правительницы: Екатерина Медичи. В ее стране титул звучал так: королева. Она свела в могилу очень многих своих сановников, в основном тех, кто с ней спорил, как именно нужно поклоняться их главному божеству. Ради уничтожения своих противников королева однажды вывела на улицы сотни единомышленников, и те всю ночь жестоко убивали приверженцев иной веры. Кроме того, Екатерина Медичи прославилась как большой знаток ядов. У нее были помощники, разделявшие с ней это увлечение. Правильное звучание их имен Лан Эр тоже узнала много позже. Их звали Козимо Руджиери, мэтр Рене, Тихо Браге. Все они были великими учеными своего времени – например, Тихо Браге занимался исследованием звезд и их движения. К таким людям Лан Эр относилась восторженно. Может быть, Тихо Браге видел среди звезд Серебряную Фей, которой якобы была обязана своим происхождением Слива Мэйхуа?

Но Ли Чжу поднимал на смех и Тихо Браге, и Козимо Руджиери, и саму королеву Екатерину Медичи. Путешественник называл их варварами, потому что они пользовались грубыми ядами, которые назывались у европейцев мышьяком и кантареллой и которые действовали очень быстро, отчего сразу указывали на отравителя. В противовес им Ли Чжу превозносил своих соотечественников, жителей Поднебесной, а также живущих через море обитателей маленькой островной страны Нихон, Родины Солнца. Именно у Ли Чжу обнаружила Лан Эр упоминание об алхимике Ге Хуне. Она начала искать его труды и труды нихонских ученых, нашла… и надолго потеряла покой от тех возможностей, которые теперь перед ней открывались. Ведь целью ее жизни было стать для императора единственной, не только в постели (этого она уже почти добилась с помощью премудростей, которым ее научила Сун Мэйхуа), но и на троне.

Но если Лан Эр ничем не интересовалась, кроме своих планов, то мысли императора довольно часто бывали весьма далеки и от любви, и от постели. Он-то как раз думал только о троне, потому что в то время жизнь в Поднебесной была далеко не безоблачной. В Китае шла Вторая опиумная война.

Еще с конца XVIII века, когда иностранная, в частности английская, торговля с Китаем сосредоточилась в руках Ост-Индской компании, большое распространение в Китае получила контрабандная торговля опиумом. Ост-Индская компания взяла в свои руки производство наркотика в Бенгалии и хотела узаконить сбыт опиума.

Тогдашний китайский император Даогуан осознавал всю пагубность опиекурения для своих подданных, приводившего к подрыву здоровья населения, разложению нравов, разорению ремесленников, упадку дисциплины в армии. Он потребовал от британских и американских торговцев прекращения опиумной торговли. А по его приказу у торговцев были конфискованы наличные запасы опиума – свыше 20 тысяч ящиков – и уничтожены.

Правительство Великобритании тотчас объявило эти действия незаконными и послало к китайским берегам эскадру. В апреле 1840 года англичане официально объявили Китаю войну, получившую название Первой опиумной войны.

Китайское правительство, боясь разгрома, пошло на уступки. Однако британцам так и не удалось добиться формальной легализации ввоза опиума в Китай, хотя контрабандная торговля фактически не запрещалась. Чтобы вообще легализовать ее, британцы и американцы развязали Вторую опиумную войну.

Тем временем в стране и так шла гражданская война! Образовалось Тайпинское государство, которое мечтало отъединиться от имперского Китая. Ослабленный заботами Сянфэн совершенно перестал обращать внимание на те вещи, которые творились в его дворце.

А между тем во дворце творились странные дела…

Началось все с того, что около маленькой калитки в заборе, окружавшем дворец (как известно, во всяком, даже самом высоком и неприступном заборе непременно сыщется маленькая потайная калиточка), порой появлялись мальчишки с какими-то узелками. Они стучали особым образом, и на стук появлялся молодой евнух по имени Бао, который узелки забирал, отдавая взамен мелкую монетку. Мальчишки убегали, а евнух украдкой нес узелки в павильон, где жила Лан Эр. Бао знал, что в узелках находятся большие жабы. Даже ему противно было заглянуть внутрь, а что делает с жабами любимая императорская наложница?! Говорят, их желчь как-то используют для приготовления приворотных зелий… Ну что ж, во дворце давно болтали: Лан Эр, дескать, опоила императора любовным напитком, то-то он без нее ни одной ночи не проводит.

Бао был влюблен в Лан Эр (да-да, и евнухи способны любить, пусть и безответно… а некоторые даже и не безответно, как мы узнаем вскорости), а потому не мог думать ни о чем другом, кроме как о любви. Но ему было страшно, что владычица его грез уподобляется старой, отвратительной ведьме из лесной хижины, потому Бао старался не смотреть, что делает с жабами Лан Эр.

Она же варила вовсе не приворотное зелье, а яд. Насаживала жабу на вертел над очагом и поджаривала. Как только кожа жабы начинала пузыриться, яд капал в специально подставленный поддон. Согласно научным трактатам, его следовало высушить и в таком виде хранить многие годы.

Однако Лан Эр понимала: всякий яд должен быть испытан. И вот она вдруг сделалась очень доброй и милой со всеми, кто ей только попадался во дворце, – и с придворными дамами, и со служанками, и с евнухами, и со стражниками, и с кухонными мальчишками. Раньше была заносчива и своенравна, а теперь просто не узнать ее стало! И для всех-то у нее припасен какой-нибудь маленький подарочек, какая-нибудь сладость, ею самой приготовленная. И так заботливо Лан Эр всегда о здоровье осведомляется, спрашивает, не болит ли что…