Мистер Фо - Джон Кутзее

- Зачем вы рассказали мне эту историю? - спросила я. - Не хотите ли вы сказать, что пришло время отправить меня на виселицу и что вы мой священник?

- Вы вольны видеть в этой истории любой угодный вам смысл, - ответил Фо. - Для меня ее мораль заключается в том, что наступает время, когда мы должны отчитаться перед миром и тем самым навсегда внести покой в нашу душу.

- По-моему, мораль в том, что последнее слово принадлежит людям, располагающим большей силой. Я имею в виду палача и его помощников, больших и мелких. Будь я на месте той ирландки, я не чувствовала бы себя спокойной в своей могиле, зная, кому будет доверено истолкование моей последней исповеди.

- Тогда я расскажу вам другую историю. Одна женщина (это уже другая женщина) была осуждена на смерть - забыл, за какое преступление. Чем ближе был роковой день, тем в большее отчаяние приходила она, потому что ей не удавалось найти человека, на чье попечение она могла бы оставить свою дочь, совсем еще дитя, находившуюся с ней в камере. Наконец кто-то из тюремщиков, сжалившись над ее горем, посовещался с женой, и они решили удочерить ребенка, признать его своим. Когда осужденная увидела своего ребенка в надежных руках приемной матери, она сказала тюремщикам: «Теперь вы можете делать со мной что угодно. Я бежала из вашей тюрьмы, здесь осталась только моя оболочка». (Видимо, она уподобила себя бабочке, покидающей кокон в момент рождения.) Это старая история, теперь с матерями не поступают столь жестоко. Тем не менее у этой истории своя подоплека: есть много способов достичь вечной жизни.

- Мистер Фо, я не обладаю искусством рассказывать по любому поводу притчи, извлекая их подобно фокуснику из рукава. Выло время, признаюсь, когда я хотела стать знаменитостью, видеть, как люди на улицах поворачивают мне вслед головы и шепчут: «Вот идет Сьюзэн Бартон, жившая на необитаемом острове». Но это пустое тщеславие, оно давно меня покинуло. Посмотрите на меня. Я не ела два дня. Одежда моя превратилась в рубище, мои волосы всклокочены. Я выгляжу как старуха, старая грязная цыганка. Я ночую у чужих порогов, на церковных папертях, под мостами. Неужели вы верите, что это нищенское существование мне в радость? Отмывшись и надев новое платье, получив вашу рекомендацию, я могла бы хоть завтра подыскать себе место поварихи, приличное место в приличном доме. Я могла бы вернуться к благополучной жизни во всех смыслах этого слова, к той жизни, начать которую вы мне советуете. Но такая жизнь унизительна. Это существование предмета неодушевленного. Даже шлюха, переходящая из рук в руки, остается живым существом. Волны подхватили меня и выбросили на остров, год спустя те же волны принесли корабль, который спас меня, а я до сих пор остаюсь в неведении, как несмышленое дитя, относительно подлинной истории этого года, того, как выглядит эта история с точки зрения великого Божественного промысла. Вот почему я не могу успокоиться, вот почему я следую за вами как тень и проникаю в ваши убежища. Разве я пришла бы сюда, если бы не верила, что вы - тот единственный человек, которому суждено поведать миру мою подлинную историю?

- Вы, конечно, знаете миф о Музе, мистер Фо. Муза - это женщина, богиня, которая по ночам посещает поэтов и одаривает их вдохновением. Поэты потом рассказывают, что Муза появляется в минуту самого глубокого отчаяния, она прикасается к ним своим священным пламенем, и тогда их безжизненные до той поры перья устремляются в полет. Когда я писала для вас свои воспоминания и убеждалась в том, что остров под моим пером превращается в пустое, унылое, безжизненное место, я мечтала о Музе мужского рода, юном божестве, являющемся по ночам к писательницам и дарующем их перьям возможность летать. Но теперь я кое-что знаю. Муза - это богиня и родительница одновременно. Мне было не суждено стать матерью собственной истории, и все же я должна была дать ей жизнь. Эта миссия была предназначена не мне, но вам. Но зачем я все это говорю? Разве от мужчины, который ухаживает за женщиной, ждут оправданий? Зачем же требовать это от меня?

Фо ничего не ответил. Он подошел к занавешенному алькову и вернулся с вазой.

- Это миндальные вафли, испеченные по итальянскому рецепту, - сказал он. -Увы, ничего другого не могу вам предложить.

Я попробовала одну. Она была такая воздушная, что мгновенно растаяла у меня во рту.

- Пища богов, - сказала я,

Фо улыбнулся и покачал головой. Я протянула вафлю Пятнице, он не спеша взял ее с моей ладони.

- Скоро придет мальчик Джек, - сказал Фо. - Я пошлю его за ужином.

Наступила тишина. Я смотрела в окно на крыши домов.

- Вы подыскали себе отличное убежище, - сказала я. - Настоящее орлиное гнездо. Я писала свои воспоминания в комнате без окон при свете свечи, бумага лежала у меня на коленях. Может быть, мое сочинение вышло таким скучным, потому что на моих глазах были шоры?

- Ну почему же скучным, - сказал Фо. - Хотя, пожалуй, оно чересчур монотонно.

- Оно не покажется скучным, если мы будем помнить, что оно правдиво. Но если ждать от него выдуманных приключений, то оно и впрямь скучно. По этой причине вы заставляли меня населить свой рассказ людоедами? - Фо в задумчивости покачал головой. - В образе Пятницы мы имеем перед собой живого людоеда, - продолжала я. - Видите, если судить по Пятнице, то людоеды не менее скучны, чем англичане.

- Они теряют всю свою живость, если лишить их человечины, - съязвил Фо.

Раздался стук в дверь, и в комнату вошел мальчик, который показал нам дорогу к этому дому.

- Привет, Джек! - сказал Фо. - Миссис Бартон, с которой ты уже знаком, останется с нами обедать, поэтому закажи, пожалуйста, двойную порцию. - Он достал кошелек и дал Джеку денег.

- Не забудьте про Пятницу, - напомнила я.

- И порцию для слуги Пятницы, разумеется, - сказал Фо. Мальчик ушел. - Я нашел Джека среди сирот и беспризорников, которые ночуют в поддувалах печей стекольных мастерских. Он уверяет, что ему десять лет, хотя он уже опытный карманник.

- А вы не хотите направить его на путь истинный? - спросила я.

- Сделать из него честного человека - значит осудить его на работный дом, - сказал Фо. - Неужели вы хотели бы засадить в это заведение ребенка, стащившего несколько носовых платков?

- Нет, конечно. Но вы сделаете из него висельника, - ответила я. - Почему бы вам не научить его грамоте и не определить куда-нибудь в ученики?

- Если бы я последовал вашему совету, то можете себе представить, сколько учеников, спасенных мною от улицы, спало бы здесь на полу! - сказал Фо. - Меня сочли бы за предводителя воровской шайки и самого послали бы на виселицу. У Джека своя жизнь, и ничего лучшего я ему не в состоянии предложить.

- У Пятницы тоже своя жизнь, - сказала я, - но я же не выставляю его на улицу.

- А почему, кстати? - спросил Фо.

- Потому что он беспомощен, - объяснила я. - Потому что Лондон для него чужой. Его же примут за беглого раба и снова продадут в рабство, например, на Ямайку.

- А может быть, его подберут соплеменники, станут кормить и заботиться о нем? В Лондоне больше негров, чем вы себе представляете. Пройдитесь в летний вечер по Майлэнд-роуд или по Паддингтону и убедитесь сами. Может быть, он будет счастливее среди своих? Играл бы себе на дудочке в уличном оркестре и собирал медяки. На улицах полно бродячих музыкантов. А я бы подарил ему флейту.

Я бросила взгляд на Пятницу. Ошибалась ли я, уловив искру понимания в его глазах?

- Ты понял, что сказал мистер Фо, Пятница? - спросила я. Он безучастно посмотрел на меня.

- Или же, скажем, если бы в Лондоне были биржи труда, - сказал Фо, - Пятница стоял бы в очереди с мотыгой через плечо, ожидая, когда его наймут садовником; все это можно проделать, не прибегая к помощи слов.

Вернулся Джек, он приволок поднос, прикрытый сверху салфеткой, от которого исходили аппетитные запахи. Он поставил поднос на стол и что-то прошептал мистеру Фо на ухо.

- Предоставь нам несколько минут, а потом пригласи их, - сказал Фо и добавил, обращаясь ко мне: - У нас будут гости, но давайте сперва поедим.

Джек принес ростбиф в соусе, трехпенсовый ломоть хлеба и кувшин эля. Нашлось только две тарелки, поэтому сначала поели мы с Фо, после чего я снова наполнила свою тарелку и накормила Пятницу.

В дверь постучали. Фо открыл ее. В полоске света я увидела девочку, которую бросила в лесу в Эппинге; за ее спиной, в тени, стояла женщина. Я замерла, точно громом пораженная, а девочка подбежала ко мне, обхватила меня руками и поцеловала в щеку. Озноб пробежал по моему телу, я подумала, что сейчас упаду.

- А это Эми, - сказала девочка. - Эми из Дептфорда, моя нянечка, когда я была маленькая. - В ушах у меня гудело, но я заставила себя поднять глаза на Эми. Я увидела худенькую женщину моих лет с приятным лицом и светлыми завитушками волос, выбивающимися из-под капора.

- Счастлива познакомиться с вами, - пробормотала я. - Убеждена, что вижу вас впервые в жизни.