Газета Завтра 339 (22 2000) - Газета Завтра Газета

Как это ни смешно, но первым делом, решив строить жизнь по— своему, он завел... кур.

Не путайте с фермерством или натуральным хозяйством. Он завел кур для какого-то одному ему известного научного эксперимента. В районной библиотеке случайно натолкнулся на фолиант по птицеводству, съездил в Ярославль и купил выводок породистых цыплят.

Сорокалетний, умный, сильный, в последнее время непьющий москвич, конечно, глупо смотрелся стоящим на корточках в теплом углу за печью перед загородкой из старой рыболовной сети и подчищающим тряпочкой помет на полу.

Он с губ цыплят выкармливал и выпаивал. Больше половины выжили.

Летом он уже под кустом сирени соорудил загон из металлической сетки. Корм сам готовил. Смешивал в строго научных пропорциях. Молол. Витаминные добавки подсыпал.

А когда куры стали нестись — яиц не ел. Не мог. Отдавал соседке-старушке. Но перед тем каждое взвешивал с точностью до миллиграмма, помечал в журнале против ФИО несушки. Анализировал привес в зависимости от кормления и повадок хохлаток...

Конечно, это глупо! Смешно! Не стоит внимания. Выглядит презренным ввиду задач, стоящих перед нацией. Не решает ни одного коренного вопроса, над которыми бьются лучшие патриотические умы России. Десяток кур — глупейших, кстати, созданий — какая низость, пошлость во времена эпохальных сдвигов и социальных катастроф!.. Ну а если эти десять кур спасли жизнь человека? Одного, конкретного, живого, пропадающего в битве гигантов?

Да и куры, надо сказать, красивейшие у него были! Золотисто-коричневые. С воронеными головками. Просто райские птицы. По мне, так они вовсе не глупые, а скорее простоватые. Дай им Бог здоровья, думал я. Другое дело, что, зная природу и извивы русской души, а также натуру моего друга, я ожидал охлаждения пыла у исследователя к затее, которой он отдавал все силы, талант, ум.

Знаем мы, что следует в русском сценарии следом за таким воодушевлением... В очередной раз приезжая к нему, боялся увидеть под кустом сирени окровавленный чурбан с сечкой из куриных перьев.

В самом деле, куриный период жизни моего друга вскоре закончился. Но не массовой казнью подопытных — банальной их распродажей.

После чего мой друг, будто сам уподобившись птице от долгого с ней сожительства, начал клевать клювами пальцев... клавиши старенького пианино в школьном зале.

Он тогда задался целью — музыке научиться.

Сорок лет человеку. Даже на расческе никогда не играл. И слуха-то, кажется, никогда не обнаруживал. И вот дома — на аккордеоне, взятом у бабушки-соседки (память о дедушке). А вечерами — в школьном зале на пианино. Много часов в день... И на этом порыве он еще одну зиму перемог. В результате стал играть на уровне третьего-четвертого класса музыкальной школы.

Бросил музыку — занялся бегом. С полгода совершал кроссы по пригородным лесам до умопомрачения.

А в только что прошедшую зиму по уникальным рисункам XVIII века, найденным в районном музее, в своей комнате изготовлял антикварную мебель: два кресла с узкими спинками и полированный столик...

Не хотелось бы мне завершать трехлетнюю, выдержанную сугубо в национальных мотивах историю его мирского скитничества заимствованным, заморским хеппи-эндом. Никогда бы я не пошел на это, если бы кропал классический рассказ. Но занимаясь здесь документальным описанием единственной и неповторимой судьбы или ее части, вынужден следовать за фактами.

Дочка от неудачного брака моего друга недавно удачно вышла замуж. За австралийца. И нынешней весной папочка получил из-за океана три тысячи баксов. И приглашение на три месяца погостить у зятя.

В марте я проводил его в Шереметьеве-2. Скоро должен вернуться. Порасспросим...

В финале этой истории, какую фонограмму подложить? Какую мелодию намурлыкать под шумок компьютерного вентилятора? Мотив преодоленного трагизма нашей жизни так слабо разработан в русской музыке!

2.НА КОНЦЕРТЕ "ЛЮБЭ"

"Скоро дело делается, да не скоро сказка сказывается".

Десять новых песен русской народной рок-группы делались в ее недрах два года — со времени последнего концерта в "Пушкинском". Десять песен о десяти маленьких человеках в поле русской музыкальной души оказались возведенными до великих лирических героев нашего времени. Необстрелянный солдат на войне. Стрелочник на заброшенном полустанке. Состарившийся лимитчик в Москве. Тетя Клава. Мелкий уличный хулиган. Задерганный оперативник... Невзрачные все, блеклые персоналии — если брать по жизни, по телевидению, где нам в герои генералов выводят. Министров. Неуловимых бандюг. А от разной мелкоты, вроде нас с вами, какой на телевидении и в жизни толк, какой интерес? Не видно нас ни в газетах, ни на экране. Нас как бы и нет — такое может сложиться ощущение. И холодком ужаса проберет.

"Любэ" возвращает нас самим себе. Мы преобразуемся в героев, достойных уважения, силой сочувствия, нет, скажу прямо — любовью к маленькому человеку композитора Матвиенко, поэта Шаганова, певца Расторгуева, с заметно подсевшим за прошедшие два года голосом, но, кажется, еще глубже понявшим нас за это же время.

Стоило потратить "честную сотню" за то, чтобы сотни мегаватт усилителей "Олимпийского" рассеяли бы в пыль все ваши сомнения в собственной значимости. И тысячами децибелов зацементировали бы прописную истину всякого русского искусства: маленькие люди — это самые большие и есть.

Конечно, при всем том горько было слышать, как свой чудный голос Расторгуев переводил по стрелке в самых потрясающих местах композиций на квинту вниз, а то и на октаву. Говорят, он приболел, простыл, переволновался. В этом случае не о чем рассуждать. Поправится — опять соловьем зальется. Ну а если случилась невосполнимая потеря?

Тогда возникает следующий вопрос: "Почему Кобзон не теряет "голосовых данных"? Я думаю от того, что не погибает вместе с каждым солдатом, о котором поет. Только воспевает его гибель. Как и многие присяжные защитники "обездоленных" в Думе. Неплохо зарабатывают на "выражении воли народа", как когда-то первые правозащитники СССР зарабатывали на правах человека в долларах и марках.

Расторгуев умирал с каждым погибшим комбатом и солдатом, о которых пел. Сжигал себя. Как Шукшин, Высоцкий. Гробил себя по соображениям какой-то глупой верности каким-то безвестным "Сереге, Кольке, Витьку". Скажи ему: твой талант, товарищ заслуженный артист России, нужен народу. Побереги себя. Боюсь, нарвешься на грубость. Вот Макаревич бережет себя и без таких просьб. Он понимает, что является достоянием "передовой интеллигенции"... Впрочем, конечно, дай им Бог всем здоровья.

Публику в "Олимпийском" собрали "Любэ" отменно свою.

На галерках с пятидесятирублевыми билетами буянила запыленная, уличная, нищая молодежь спальных районов Москвы. В амфитеатре на трехсотрублевых местах сидели как на подбор сорокалетние, те, кто в начале девяностых понял вместе с "Любэ", что "будем жить теперь по-новому", то есть те из них, которые выжили.

В партере по цене за 600 рублей откупила места молодежь побогаче, стильно одетая, рокенролльски организованная. А также деловые московские люди средней руки и среднего возраста. Все — по крайней мере в подавляющем большинстве своем — потомки бывших лимитчиков 50-60 лет минувшего столетия. Лица у всех провинциальные: калужские, рязанские, ярославские. Колоритные. Немного даже смешные. Очень родные.

Это был наш день. И "Колян" старался для нас. Излишне волновался. Оправдывался. Смущался. Просил строго не судить. Даже прощения просил.

Пел два часа. Перемешал новые песни со старыми. Потому вряд ли многие заметили, как повысился жанр новых, составивших альбом "Полустаночки". Из каких-то более крупных музыкально-смысловых блоков сложены эти новые песни. Каким-то особым, более мудрым образом распеты и аранжированы такие, и раньше у "Любэ" звучавшие понятия, как "война" и "любовь", и такие низкие, как "полустанок" и "ветер-ветерок". А темы Родины и смерти вообще развернуты на принципах классической оперы.

В новом альбоме песен — в известной, проверенной форме— немного. Тот же " Солдат" — совершенно бессюжетен, лишен подробностей, в отличие от "Комбата". Словесный строй напоминает либретто.

Слушаю этот новый альбом у себя дома. Кручу в руках "поясниловку" к кассете. И вижу в прикольном духе исполненное дополнение в скобках к песне об оперативниках (опера). Только наполовину шутка, думаю. Потому как некоторые песни вполне бы могли сойти за арии в рок-опере из народной жизни. Думаю, еще одно усилие — и команда "Любэ" может увенчать русский рок в классическом жанре. Уж коли Расторгуев одолел сольный концерт, то с несколькими выходами в главной партии вполне бы управился. А какие либретто на кэйборд просятся! Какие "Иваны Сусанины"!..