В понедельник я убит... - Алексей Кленов

Появился он минут через двадцать. Видно долго искал съезд с трассы к железке. И на мое удивление не один. Вместе с ним из машины выбрался мужик лет сорока, чернявый, плотный, с цепкими глазами опера. Кажется, встречал я его в коридорах управления. Ну, Никита, спасибо тебе за сюрприз. Ведь просил одного приехать. Ладно, хоть взвод ОМОНа не прихватил.

Выждав еще пару минут, и не обнаружив никакого подкрепления, я вышел из кустов, оставив пакет с покупками там же, и окликнул:

— Здорово, Никита. Почему не один? Я же просил!

Никита и его напарник разом обернулись на голос. Никита успокоил:

— Не пыли, Антоха. Это Серега Земсков, старший опер. Я тебе говорил о нем. Он старший группы по убийству Салихова. Познакомься…

Подойдя вплотную, я пожал руку Никите, и тиснул Серегину. Ладонь у него мелко подрагивала, и была неприятно потной. Я, дурак, не придал этому значения сразу. И поплатился. И не только я…

Вынув из кармана куртки диск, я подал его Никите, и прокомментировал:

— Вот здесь видеозапись. Суть пояснять не стану, все поймешь сам, когда просмотришь. Но это бомба, предупреждаю. Свалить с ее помощью Карена — как два байта переслать. И не только он погорит…

Многозначительно помолчав, я покосился на Земскова. Все же что-то меня в нем настораживало, не дремлет интуиция. А Никита, верно истолковав мой косой взгляд и молчание, заверил:

— Можешь смело говорить. Серега свой человек, проверенный.

Ну да, рекомендация Никиты дорогого стоит. Вот только смотрит на меня это Серега слишком уж благостно. Совсем не так, как должен смотреть опер на потенциального убийцу, за которым рысачит вторые сутки по всей области. Или верит Никите не меньше, чем он ему, и не подозревает меня всерьез? А-а-а… Ладно, чего тут фрейдизмом заниматься? Дело надо делать. Пока оно меня не сделало…

— Никита, помнишь историю с моим репортажем? Из-за которого я погорел.

— Это с вице-губернатором?

— С ним самым. Так вот. На записи разговор Карена с этим самым субъектом, которого ты таким хорошим словом назвал. А тема беседы, — хоть сейчас в генпрокуратуру отправляй. Так что ты поосторожнее. Тут такими разоблачениями пахнет…

Говоря с Никитой, я не придал значения показному какому то безразличию Земскова. И даже не насторожился, когда он ко мне в тыл зашел, как бы, между прочим, посвистывая и слушая меня краем уха. И спохватился я, только почувствовав ствол пистолета у себя под лопаткой. Никита по инерции еще спросил:

— Экземпляр один? Или копию сделал?

Только отвечать мне ему уже не хотелось. Понял — амба. Ах, Никита… Как же я в тебе ошибся то! Теперь только один выход — торговаться. И сделав над собой усилие, я криво усмехнулся, и выдал:

— А ты как думаешь? Я тебе копию и отдал. А оригинал уже переправил надежному человеку. С комментариями. И он знает о нашей встрече. Так что если со мной что…

— Не понял тебя, — резко перебил Никита. — Ты о чем, Антоха?

Не сообразил еще, что я уже на пушке, или прикидывается?

— А ты у коллеги своего спроси. Который у меня за спиной стоит. И что-то там мне такое в спину уткнулось, на палец совсем не похожее.

Только теперь Никита сообразил, и потянулся за своим "Макаровым". Не успел. Земсков очень даже ловко выхватил из-под моего ремня "Берету", уткнув теперь уже ее ствол мне в спину, и навел свой табельный на Никиту, прокомментировав свои действия:

— Не надо, Никита. Не доставай ствол…

Никита замер, сузил глаза, и выругался:

— Ах ты… Ну, и сучонок же ты, Земсков. Значит, не зря меня Антон предупреждал? Вот уж на кого бы не подумал. И давно Карену подмахиваешь?

— Достаточно давно. Знаешь, Никита, я всегда тебя не любил. Можно сказать, из-за тебя моя карьера прахом пошла. Мне через год сорок. А я до сих пор в операх. Когда должность замначальника освободилась, ее должен был занять я. Понимаешь, я! А тут ты, счастливчик… Как же я тебя не люблю, Никита…

Никита, с откровенной ненавистью, ответил:

— А уж как я тебя не люблю… Значит, Авзалов и Ивушкин твоих поганых рук дело? Ты же был вчера в СИЗО.

Земсков только саркастически хмыкнул у меня за спиной. А Никита пояснил для меня:

— Это те два кадра, которых ты мне сдал вчера. Один помер в тюремной больничке. Остановка сердца. Никаких следов насильственной смерти. Только крохотный след от инъекции на шее. А мужик здоровый, в самом расцвете. А второй и совсем сгорел, бедолага. Буквально.

— Как это? — машинально уточнил я.

— А в камере. Включили ему свет, как стемнело, а лампа и взорвалась… Знаешь, старый трюк. Колба лампы прокалывается, шприцом внутрь вводится бензин. При включении все взрывается к едреней матери. Сверху летит жидкое пламя, почти как напалм. А камера крохотная, укрыться некуда… Ох, и гад же ты, Серега!

Земсков поднял левую руку с моей "Береттой", поставив на ее место свой "Макаров", чтоб я не дергался. Над ухом у меня грохнуло, и Никита запрокинулся назад, с алым пятном на груди. Даже не вскрикнул…

Земсков обошел меня, встал передо мной в паре шагов, и поведал:

— Это ты его убил, догадался?

Замерев, я постарался выиграть время, помня о "Вальтере" на лодыжке правой ноги, и ответил:

— Не оригинально. Карен повторяется… А не боишься, что я уже предупредил…

— Да ты блефуешь, парень. Не боюсь. Нет никакой копии, и никому ты ничего не сообщал. У тебя связи нет. Не мог ты ничего никому переправить.

Теперь я усмехнулся откровенно издевательски:

— Дурак ты, Земсков. У меня же ноутбук есть. Слыхал про такую штучку? Или совсем отстал от прогресса?

Земсков с минуту лихорадочно размышлял, кусая губы и облизываясь. Мыслительный процесс со всей мукой отражался на его солдафонской физиономии. После размышлений сообщил результат:

— Врешь ты, сука. Блефуешь. Скажи что так?

— Неа…

— Тогда поехали.

— Куда?

— К Карену. Пусть он решает, что с тобой делать. Хотел я тебя и самого завалить, как при задержании, да видно придется планы менять. Но и так неплохо вышло. Майора Северенко ты застрелил при попытке задержания, а мне удалось взять тебя живым. Вот такая будет рабочая версия. Пальчики твои на "Беретте" я изображу, не сомневайся. Достаточно…

Прерывая его незатейливый монолог, трижды пролаял пистолет Никиты, и Земсков, изумившись не только физиономией, но, кажется, и всем организмом, стал медленно поворачиваться назад, все еще не веря, что так глупо лопухнулся. И рухнул рядом с Никитой, едва не придавив его своей тушкой. А Никита, зажимая одной рукой рану на груди, опустил вторую с пистолет на землю, кажется, потратив последние силы на выстрелы.

Бросившись к нему, я откинул пистолет Земскова носком кроссовки в сторону, подхватил свою "Беретту", и бережно приподнял голову Никиты. Он явно пытался что-то сказать, только вместо слов из горла вырвался фонтанчик темной крови, и Никита тяжело закашлялся. Положив ладонь на его губы, я попросил:

— Не говори ничего, молчи. Кажется у тебя легкое задето. Все знаю. Я сейчас врача вызову. А сам слиняю, ты извини. Медики обязательно в милицию сообщат. А те вряд ли поверят, что в тебя стрелял не я. Ты выживи, Никита. Ты теперь единственное мое алиби. И вообще просто выживи, слышишь?!

Говоря это я лихорадочно набирал "03" на Никитином мобильнике. И, дождавшись ответа диспетчера, заорал в трубку:

— Скорая???!!! Срочно!!! Ранен офицер милиции, из областного УВД. Станция Маютово, возле старой водокачки…

Диспетчер профессионально-равнодушно уточнила:

— Характер ранения? Возраст пострадавшего?

— Тридцать шесть лет. Огнестрел. Задето легкое.

— Откуда вы знаете? Вы врач?

Не выдержав, я заорал:

— Твою мать! Присылай бригаду скорее! Иначе он кровью истечет! На войне я был, знаю, что такое огнестрел…

И чуть сбавив тон, тише спросил:

— Куда его отвезут? В районную больницу?

Бабенка на том конце обиженно отозвалась:

— И не зачем кричать, я не глухая. В районную, если до облцентра будет нетранспортабелен. Ждите…

Поднявшись, я рванулся к машине Никиты, распахнул заднюю дверцу, и схватил аптечку. Заодно вырвал спинку заднего сиденья. Вернувшись к Никите, осторожно приподнял его голову, подложил под нее спинку сиденья, и, сложив из бинта плотный тампон, приложил его к ране. Сверху прижал рукой Никиты.

— Держи так, Никита. Продержись до скорой, очень тебя прошу. А мне надо сваливать, прости. Менты наверняка раньше подъедут. Меня они могут просто пристрелить, без разговоров. А мне еще с Кареном надо посчитаться. И я Ульянке слово дал. Прости меня, дружище. Был момент, когда я плохо о тебе подумал. Держись…