Одна жизнь на двоих - Айрис Оллби

— Нахожу. У вас есть черное вечернее платье?

— Не очень модное, но есть.

— Наденьте его. Мы пораньше уложим Барби и поужинаем вдвоем. Вы и я.

Он говорил так уверенно, будто и мысли не допускал, что она не примет приглашения.

— Я приеду. — Вот и все, что она сказала.

И вновь сомнения обрушились на нее. Это обычное деловое соглашение, внушала она себе. Вечера с Барби, «помолвка», даже этот ужин — просто часть не совсем обычной сделки. И не ищи в этом ничего личного, иначе тебя ждет разочарование.

Как только Джейн переступила порог особняка Форстера, она уловила какую-то едва заметную перемену в Барби. Девочка куда свободнее держалась с отцом, порой обнимала его, чтобы поцеловать. Билл отвечал дочке проникновенной нежностью.

Джейн радовалась, глядя, как отец подбрасывает малышку в воздух, тормошит ее, как она смеется и верещит от восторга. Билл тоже смеялся и дурачился, как озорной мальчишка. Неужели за сутки произошла такая разительная перемена?

Когда Барби укладывали спать, она достала фотографию в серебряной рамке и с гордостью показала ее, сказав:

— Это моя мамочка.

Впервые Джейн увидела сияющее дивной красотой лицо Клавдии Форстер.

— У тебя такие же большие темные глаза, как у твоей мамы, — сказала она осторожно, косясь на Билла. — И такие же темные вьющиеся волосы.

Но черты лица Барби были тоньше, чем у матери, ее красота была возвышенна и выполнена природой в мягких пастельных тонах. Совсем другой была властная, ликующая прелесть Клавдии, в лице которой проглядывало что-то, отмеченное роком…

— Моя мамочка умерла, — печально произнесла девочка. — С ней произошел не-счаст-ный случай. — Барби старательно выговорила трудное слово. — Ее машина мчалась так быстро, что перевернулась. Но она ничего не почувствовала, — сказала девочка, боясь расстроить Джейн. — Моей мамочки больше нет. — Малышка взглянула на Джейн огромными полными слез глазами, но не расплакалась. — Она смотрит на меня с неба. Как Бог. И любит меня.

— Очень любит, — повторила Джейн, сама чуть не плача, поглаживая кудри Барби. — И твой папа тоже тебя любит. — Она все еще не решалась взглянуть на Билла.

— Ну а теперь поставь фотографию мамы рядом с твоей и ложись спать, — раздался тихий голос Билла.

— Я ее поставлю между твоей и моей, пап. — Барби оказалась тонким дипломатом.

— Хорошо, любимая. Между твоей и моей.

Барби поставила фотографию на полку и забралась в кровать.

Ему все еще тяжело говорить о Клавдии, подумала Джейн, но ради дочери Билл преодолеет любую боль.

Помогает ли откровенность ему самому? — размышляла девушка. Теперь он свободно говорит о своей жене, показывает ее фотографии, наверное, это к лучшему. Ведь, пряча горе, загоняя его вглубь сердца, Билл никогда не освободится от тяжкого груза печали и не сможет радоваться жизни.

Джейн была одета так, как просил Билл: в черное вечернее платье и черные чулки, подчеркивающие красоту ее ног. Она не представляла, что за «ужин вдвоем» задумал Билл. Он даже не намекнул, куда они поедут, да и кто останется с Барби? Хильда уже легла спать в своей комнате, поэтому она не могла ни присмотреть за его дочерью, ни приготовить ужин. Загадка какая-то!

Все разрешилось, когда раздался стук в дверь. Билл заказал на дом изысканный ужин для двоих в лучшем ресторане. На обеденный стол, изящно сервированный мерцающими в блеске высоких свечей серебром и хрусталем, были поставлены свежесрезанные желтые розы. Принесли копченого лосося, икру и редкие французские вина. На горячее подали вареную розовую форель с приправой из омаров и молодых овощей. Потом пломбир с фундуком, политый фисташковым сиропом. Билл как никогда был внимателен и любезен.

После того как подали кофе и посыльные уехали, хозяин провел Джейн в гостиную и остановил перед большим круглым зеркалом.

— Подождите здесь, — сказал он и, вернувшись через минуту, надел на ее изящную шею жемчужное ожерелье с бриллиантами. Тонкие пальцы мужчины нежно прикасались к телу Джейн, вызывая у нее волну сладостного томления.

— Нравится? — спросил Билл, обнимая ее плечи.

Она никогда не видела более нарядного и дорогого украшения. Но…

— Билл, вам не надо было ужинать со мной, чтобы я согласилась носить такую роскошь. — Ее голос обдавал холодом. — Я знаю, это репетиция: вы должны убедиться, что произведу нужное впечатление на сиятельных итальянских родственников.

Билл сильнее сжал ее плечи.

— Это не совсем репетиция, Джейн. Я хочу, чтобы вы оставили ожерелье себе… насовсем. Прошу вас!

Джейн отстранилась. Опять приманка.

— Не старайтесь, Билл. Мне оно не нужно. Там, куда я поеду работать, неуместны ни бриллианты, ни жемчуга.

— Но вы ведь не всегда будете работать на вызовах, Джейн. Сохраните ожерелье для того времени, когда вернетесь в Австралию. Я хочу, чтобы осталась память обо мне!

— Спасибо, Билл, вы очень щедры… но нет. Я готова сыграть свою роль без жемчугов и бриллиантов, французского шампанского и икры!

Билл заметно огорчился.

— Вам не понравился наш ужин?

— Очень понравился. — Джейн подумала, что было бы куда приятнее, если бы он пригласил ее просто потому, что ему нравилось быть с ней. Но она самолюбиво промолчала.

— Вы уверены, что я пригласил вас не без задней мысли? Ничего подобного, Джейн! Я думал, вам будет приятно, что за вами ухаживают, что вы красиво одеты, что на столе отменное вино и изысканные блюда. Моя жена любила красоту во всем и не представляла жизни, лишенной прекрасного.

— Но я не ваша жена. И никогда ею не стану. Я просто играю роль, не забывайте! Это нелегко для женщины, далекой от вашего мира, где сбываются самые невероятные мечты.

— Я не понимаю вас, Джейн. Вы совсем не похожи на других женщин. Я до сих пор не встречал подобных вам. Вы — особенная.

Конечно, с обидой подумала Джейн, я не такая. И совсем не похожа на утонченную леди, привыкшую к изобилию и блеску.

— Подумайте хорошенько, подхожу ли я на роль вашей невесты? — проговорила она самолюбиво. — Кажется, я начинаю понимать ваш хитрый замысел. Сегодня вечером вы устроили мне своеобразный экзамен. Убедились, умею ли я пользоваться приборами, непринужденно и с тактом поддерживать светскую беседу, как и подобает невесте неподражаемого Билла Форстера. Если я оказалась не на высоте, у вас еще есть время передумать.

— Неисправимая мнительная гордячка! — вознегодовал Билл. — Оказывается, вы обо мне невысокого мнения, мисс. Почему вы не можете не подвергать все оскорбительному анализу. Я просто хотел поужинать с вами, поблагодарить за то, что вы делаете для нас, а вы упрямо продолжаете читать между строк всякую напраслину, не веря в чистосердечность моих намерений!