Романовы. Запретная любовь в мемуарах фрейлин - Игорь Оболенский

Два печальных события произошли в нашей семье перед Великой войной: убийство Столыпина и смерть моей невестки.

Столыпин был двоюродным братом моего мужа. Их матери были дочерьми князя Михаила Горчакова, который сменил Меншикова в командовании Русской Армией на Крымской войне. Затем Горчаков стал Наместником в Польше, и так получилось, что аккурат во время его пребывания на этом посту (он заступил в 1861 году) началась подготовка известных революционных событий, разразившихся в 1863 году. Сам Горчаков умер в 1861 году.

Член Государственной Думы от Польши Дмановский, которого мы встретили в Лондоне в 1916 году, сообщил нам, что смерть Столыпина стала первым политическим убийством в России, в котором социалисты-революционеры отрицали свое участие.

Потом появились основания для подозрения в организации этого убийства саму полицию. Если трагедия и не была непосредственно спровоцирована полицией, то могла случиться лишь при преступной халатности с ее стороны.

(Покушение на Столыпина произошло 1 сентября 1911 года в Киеве, где премьер-министр находился вместе с Царской Семьей по случаю открытия памятника Александру Второму. Террорист выстрелил в Столыпина в театре, где тот присутствовал на спектакле «Сказка о царе Салтане». Через несколько дней премьер-министр скончался. — Прим. перевод.)

В начале 1912 года я отправилась в Одессу, чтобы находиться рядом с моей невесткой, которой предстояла операция по удалению раковой опухоли.

После визита к Эло я поехала в Гагры к принцам Ольденбургским, которые в это время там находились.

Было очень интересно увидеть результаты «творчества» принца по прошествии десяти лет. Теперь в Гаграх был новый отель, возведенный по последним европейским стандартам комфорта и роскоши. На каждые две комнаты была своя ванная. На фронтоне висели часы, которые работали от электричества, и был разбит сад с банановыми деревьями. Гагры превратились в миниатюрный современный европейский курорт всего за десять лет!

Принц теперь жил в собственном доме, построенном из местного серого камня. И было забавно вспоминать о маленькой деревянной хижине, которая всего десять лет назад стояла на этом месте.

В середине марта я вернулась в Петербург, но через две недели моя невестка умерла, и мне пришлось вернуться в Сухуми. Невестку похоронили там же, где и моих родителей, в Моквах.

По дороге в Моквы люди присоединялись к процессии, и когда мы проходили мимо монастыря в Дранди, то сделали остановку и монахи провели службу.

Церковь в Моквах построена на холме. Для того чтобы попасть в нее, нам пришлось перейти реку вброд, так как моста не было. Пока мы пересекали реку, абхазы на лошадях поддерживали катафалк, иначе он мог бы перевернуться. Мы сами сидели в обычных экипажах, и вода доходила до их ступенек.

В Моквах мы остановились в монастыре как гости русских монахинь. Сама церковь была заброшена со времени смерти моего отца, и только один священник жил неподалеку.

Несколько лет спустя три монашки прибыли в Пасхальную ночь и хотели основать монастырь, но монахи из новоафонского монастыря, что возле Сухуми, испугались соперничества и не позволили им это сделать.

Эту историю я услышала от священника в Моквах, когда много позже ехала в Очамчири навестить могилу моего отца. Я попросила этого священника пригласить ко мне настоятельницу. Когда она пришла, я сказала ей, что если она приедет в Петербург, я попробую помочь в осуществлении ее проекта.

Она действительно приехала в столицу. И там, в один из дней, совершенно случайно, я встретила Саблера — обер-прокурора Святейшего Синода. Я пригласила его в свою карету и по пути рассказала ему всю историю. В результате он дал свое разрешение, и монастырь был основан.

После похорон Эло я вернулась в Петербург. В 1913 году мой брат приехал ко мне в Клейн Руп, все еще пребывая в печали. Но мой муж сделал все, чтобы его развлечь, пригласив на охоту на куропаток.

(Право вернуться в Абхазию Георгий Шарвашидзе получил только в 1905 году. Свои последние годы он провел на родине. Светлейший князь был большим патриотом своей страны.

Его правнучка Тамара Твиниашвили рассказала, что во время большого приема в честь иностранных гостей, устроенного в 1910 году в Гаграх принцем Ольденбургским, у одного из приглашенных пропало пальто. В итоге в немецкой газете появилась довольно ядовитая статья журналиста Лоренса, в которой грузины были выведены чуть ли не как дикари из медного века. Узнав об этом, Светлейший князь Шарвашидзе попросил редактора немецкой газеты «Берлинер тагеблатт» опубликовать свой ответ на статью Лоренца.

«Да, мы отстали от цивилизации; нет у нас ни сутенеров, ни шантажистов, ни африканских дельцов и т. д. — писал Георгий Шарвашидзе, — и, представьте себе, что хотя такая отсталость может и делает нас похожими на людей медного века, но об этом не сожалеем; находим, что не следует усваивать себе весь хлам, именуемый некоторыми прогрессом. А мы стараемся выбирать из него, как жемчужины, выдающиеся произведения литературы и искусства; следим за открытиями в науке; словом, берем лишь то, что считаем с пользой применимым к жизни и обществу.

Так, бесхитростно мы живем, и если бы г. Лоренц больше вникнул в бытовые стороны, он бы понял все это и многое другое; узнал бы, что этот народ, к которому он отнесся презрительно, имеет блестящее историческое прошлое; что грузины рыцари, ходившие в крестовый поход поборниками первого христианства, стояли у врат Кавказа на часах с мечами наголо в течение пятнадцати веков не для того, чтобы врываться в чужие страны и расхищать чужое добро, а для защиты отечества, для охраны христианской культуры и гражданского быта; узнал бы также, что у грузин есть богатейшая древняя эпическая литература, сравниваемая с мировыми произведениями; узнал бы, что в иерархии грузинских царей и народа встречаются имена необыкновенных героев и людей гениальной мудрости и т. д.

Можно бы еще многое сказать, но золотую страницу прошлого этого народа, омытую слезами и кровью всей нации, нельзя передать в газетном столбце. По правде говоря, и не стоит. К чему метать бисер…

Св. Кн. Г. М. Шарвашидзе». — Прим. перевод.)

9 ноября у меня была серьезная операция, но уже 14 декабря я замечательным образом поправилась и была в силах отправиться на санях из Ведена в Клейн Руп.

Жизнь в Клейн Рупе протекала без особых событий, тихо и спокойно, и была полна интимными радостями.