Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья - Евгения Яхнина

Увидев, что Жак собирается уходить, она бросила:

- Еще рано! Могут прийти посетители!

- Какие там посетители! - раздраженно ответил Жак. - Сегодня людям не до книг!

- Так, по-твоему, из-за каких-то смутьянов и книги перестанут читать? Может, прикажешь и вовсе лавку закрыть?..

Уши Жака залила краска.

- Как ты можешь так говорить! У тебя что, сердца нет?

- На всех сердца не хватит!

Жак не мог больше сдерживаться. Он с силой бросил связку ключей на конторку и ринулся к двери, крикнув на ходу:

- Возьми ключи! И торгуй книгами сама!

Жанетта раскрыла рот от удивления. Жака словно подменили. Она никогда не видела его в такой ярости.

- Жак! - беспомощно крикнула она.

Но он даже не обернулся и выбежал на улицу.

Первое, что бросилось в глаза Жаку, - было огромное скопление народа у столба с объявлениями. Жак подошел. Приговор. Быстро пробежал он глазами список осужденных, нашел Гамбри и против его фамилии слово "Повесить!".

- Боже мой! Боже! - воскликнул Жак, он не верил своим глазам. - Гамбри будет казнен! Неужели его нельзя спасти?..

- Его уже нет в живых! - лаконично бросил человек с плотничьим инструментом под мышкой. - Видишь? - И узловатым пальцем он показал на другое объявление, немного ниже.

В нем говорилось, что на Гревской площади в шесть часов утра, при стечении публики, был приведен в исполнение суд над Гамбри и его товарищами.

Таких, как он, семь человек. Остальные присуждены к публичному клеймению у позорного столба и вечной каторге.

Забыв обо всем, не обращая внимания ни на кого, Жак прильнул головой к столбу и зарыдал, как ребенок.

Кругом него плакали женщины, возмущались мастеровые, соболезновали жители квартала... До Жака, как сквозь пелену, долетали подробности издевательской процедуры клеймения палачом.

Жак поневоле прислушивался к этим словам и приходил все в большее отчаяние. Сколько он простоял так, прижавшись головой к столбу, он не знал и очнулся только когда его окликнул знакомый голос.

- Жак! Стыдись! Казалось мне, что ты собираешься стать гражданином и борцом. А борцы не плачут!

- Господин Адора! - вскричал Жак. - Господин Адора! Что же будет? Гамбри казнен!

- Не плачь! Знаешь, что мне сейчас рассказал очевидец казни на Гревской площади? Он видел своими глазами, как Гамбри шел к месту казни, решительно и с поднятой головой. Священник говорил ему слова утешения и надежды на загробную жизнь, но Гамбри не слушал его. Он окинул взглядом площадь, как бы прощаясь с теми, кто толпился на ней, и с теми, кого на ней не было, и так же гордо подставил под петлю свою шею.

Жак слушал как завороженный.

- Идем! - Адора властно взял Жака под руку и повел. - Гамбри погиб - это большое несчастье! - И голос Адора потеплел. - Здесь вчера вступили в открытую борьбу Ревельон и его враги. Понятно, что они его не пощадили.

Жак ожесточенно замотал головой.

- Гамбри знал, на что идет, знал, что борьба без жертв не обходится... Вот что я тебе скажу, друг, и ты это запомни: если когда-нибудь наша возьмет и мы провозгласим равенство людей, я не могу посулить тебе мира и тишины. Мы обезоружим тем или иным способом тех, кто будет сопротивляться, и, уверяю тебя, церемониться не будем! Обещаю тебе одно: мы уничтожим унизительную процедуру позорного столба и клеймения палачом!..

В эти дни король получил от одного из своих "верноподданных" записку. В ней стояло: "...смею доложить вам, ваше величество, что гнев народный дошел до предела, со всех сторон слышны жалобы, и эти жалобы превратятся в народную ярость, если вы, ваше величество, не внесете успокоения в умы, понизив цены на хлеб, потому что, поверьте, ваше величество, всеми нашими несчастьями мы обязаны этому вздорожанию".

А еще через несколько дней в казарму на улице Муфтар пришла молодая женщина.

- Пропусти меня, братец! - попросила она часового.

Часовой оглядел женщину с головы до ног. Молодая, одета, как простолюдинка, в ситцевом платье, на голове белый чепец. Открытый взгляд карих глаз устремлен прямо на него.

- Чего ты уставился? Я без оружия. А мне надо к солдатам, хочу с ними поговорить. Неужто ты меня испугался?

- Чего мне пугаться? - нерешительно сказал часовой.

- Тогда пропусти! - женщина рассмеялась. - Я белошвейка с улицы Святых Отцов. Зовут меня Жермини Леблюэ.

Так что, видишь, я ни от кого не таюсь. Да мне и скрывать нечего.

Часовой пожал плечами.

- Ну иди!

И она вошла в казарму. Солдаты были заняты кто чем: один чистил амуницию, другой пришивал пуговицу, третий шомполом прочищал оружие...

- Меня зовут Жермини Леблюэ, - обратилась женщина к солдатам. - А пришла я сюда, чтобы вас устыдить. Как могли вы стрелять в своих же братьев - парижских рабочих?! Пули ваши летели, и вы сами не знаете куда, в кого они попали. А меж тем вы убили старика Бланшара. Слыхали про такого? Ему семьдесят лет, он давно уже не работает и вылез из дома, чтобы купить хлеба на последние гроши... Хлеб достается дорого, а ему, бедняге, он и вовсе дорого обошелся. Скосила его ваша пуля. Другая пуля прервала жизнь Жоржеты Гаду. Ей нынче исполнилось бы шестнадцать лет, если бы не приказ одного из ваших офицеров...

Солдаты слушали, не прерывая, безмолвно переглядывались, словно спрашивали друг у друга, как поступить. А женщина, воспользовавшись этим, приступила к главному:

- На вас теперь кровь, и так легко ее вам не смыть! Разве вы не такие же граждане Парижа, как те, кого вы убили? Как те, которых вчера осудили и повесили? Сегодня вы под ружьем! Завтра станете кто красильщиком, кто жестянщиком, кто чернорабочим. А те, в кого вы стреляли, тоже встанут под ружье, если у нас будет война с иноземцами. А чего добивались рабочие Ревельона?.. Только того, чтобы жить не по-собачьи, а по-людски...

- А кто тебя прислал к нам? - спросил молодой солдат, протискиваясь ближе к Жермини.

- Меня? - изумленно спросила женщина. - Никто! Пришла я потому, что сердце мне подсказало. Прямо как к горлу подступило. Надо, думаю, пойти и все им объяснить...

- Что это еще за бунтовщица?! - гневно окликнул женщину офицер, которому доложили о ее появлении в казарме.

- Это я-то бунтовщица? - искренне удивилась Жермини. - Бунтовщики - это те, кто с оружием. А у меня какое оружие? Язык - вот мое оружие!

- Вот то-то, что язык у тебя слишком длинный! Посидишь немного в тюрьме, он и укоротится! - пригрозил офицер.

- Я тюрьмы не боюсь. Со мной правда... Она всегда в конце концов верх возьмет...

- Пико, Жанен, отведите ее в Сальпетриер! Посидит в тюрьме одумается, поймет, что такое бунт! - приказал офицер.

Два солдата отделились от других. Пико, человек уже немолодой, неохотно дотронулся до плеча Жермини.

- Идем! - пробурчал он.

- Идем! - согласилась Жермини, Она сделала два шага к двери, потом повернулась к солдатам и сказала: - Запомните все же мои слова. Может, сейчас я пришла слишком поздно, так пригодится в другой раз. - Она помахала рукой в знак прощального приветствия и последовала за конвойными.

А позади нее слышался недовольный ропот:

- За что же это ее в тюрьму?!

- Выходит, и слова молвить нельзя...

- Она же и в самом деле от сердца...

Жак шел, как всегда, со связкой книг под мышкой и даже не сразу заметил, что очутился на улице Муфтар. Его неодолимо влекло на эту улицу, где жила Эжени. Уже не первый раз он сюда сворачивал, хотя мог бы пройти домой более близким путем.

Он не разглядывал прохожих, не глазел по сторонам, только, проходя мимо дома номер девять, внимательно смотрел на окошко, в котором могла показаться Эжени. Он и видел ее: она сидела за шитьем, не поднимая головы от стола. Подле нее на ворохе цветных лент сидела сорока. Но в окно Эжени не глядела. У подъезда не видно было и тетушки Мадлен.

- Молодой человек! - вдруг окликнул Жака женский голос, и Жак не сразу понял, что обращаются к нему.

Он поднял глаза и увидел обычную в те дни сценку: двое солдат ведут арестованного. Необычным было лишь то, что вели они молодую женщину. Она шла легкой походкой, как будто целью ее была прогулка.

- Будет тебе горланить! - беззлобно сказал солдат постарше. Иди тихонько, и все обойдется хорошо.

- Молодой человек, - повторила женщина, не обращая внимания на слова конвойного, - мой брат, цирюльник Жером, живет у самой стены Бастилии. Передай ему, что его сестру Жермини арестовали и ведут в Сальпетриер.

- Я знаю Жерома, знаю! - закричал Жак. - Но за что это вас? Следуя за Жермини, Жак пошел в ногу с солдатами.

- За то, что я хотела спросить солдат, кто утрет слезы оставшимся вдовам и сиротам.

- Перестанешь ты болтать?! - рассердился второй солдат. - И откуда только ты такие слова берешь? Они и камень разжалобят!

- Хорошо, кабы мои слова проняли тех, у кого сердца каменные!

Тут солдат постарше потерял терпение и накинулся на Жака:

- А ты чего за нами увязался? Уходи подобру-поздорову, пока за тебя не взялись!.. Свернем-ка направо, в переулок, - бросил он своему товарищу.