Юрий Богатырев. Чужой среди своих - Наталья Боброва

Специально для него я принес в «Современник» пьесу молодого драматурга Александра Ремеза «Автопортрет» – пьесу о художнике. И очень хотел, чтобы Богатырев, играя художника, каждый спектакль создавал новую картину. К сожалению, театр не согласился на постановку. Позже я все-таки поставил эту пьесу в Театре имени К. С. Станиславского и до сих пор считаю «Автопортрет» лучшим спектаклем в моей жизни…

Райхельгауз вспоминает, как несколько лет подряд Юрий приезжал на дачу к его родителям:

– Они тогда жили в Одессе. Их домик на берегу моря можно было назвать дачей весьма условно. Обычно Богатырев отдыхал там один. Уходил на берег, где почти не было людей, что-то обдумывал, записывал… А иногда вдруг говорил: «Давайте я почитаю Булгакова, „Мастера и Маргариту“». И устраивались читки. Собирались мои родители, родственники, соседи. Все поднимались на второй этаж. Внизу плескалось теплое море, плыли корабли… Юра с упоением читал «Мастера…», причем долго, большие главы. У него был волшебный голос. По сути, это были моноспектакли.

Однажды – это был 1977 год – мы с моей женой Мариной Хазовой приехали в Одессу. Юра должен был прилететь самолетом.

Мы его ждали, но он не появлялся. Днем нет, вечером нет. Мой маленький племянник, которому тогда было шесть лет, с нетерпением спрашивал: «Где Богатырев? Почему он не летит?»

На следующий день мы уже стали звонить в аэропорт. Оказалось, что самолеты не летают – не было керосина. Прошел еще день, и мы поняли, что Богатырев не прилетит. Звонили ему в Москву, но там тоже никто не отвечал. И вдруг приходит странная телеграмма: «Самолеты не летают. Едем машиной. Не беспокойтесь. Ваш Богатырев».

И удивительное дело – он появился глубокой ночью на каких-то стареньких «Жигулях». Оказалось, что в аэропорту он уговорил своих попутчиков – это были муж, жена и ребенок – ехать в Одессу на их машине. Рассказал им, что в Одессе у него есть друзья. И за несколько дней они доехали. Замечательные люди! Мы всю ночь тогда жгли костер и ловили какую-то рыбу. Юра не ловил. Он лежал на берегу и смотрел вдаль.

У нас там была соседка, типичная одесситка, толстая, огромная, такая Сонька Золотая Ручка. Звали ее Фаня Наумовна. И говорила она с сильным акцентом.

Как-то Юра, по обыкновению, лежал на берегу и вглядывался в горизонт. А она подошла к нему и сказала:

– Слушай, я тебя где-то видела!

Юра к тому времени уже успел сняться в одном или двух фильмах, но не сознавался:

– Не знаю где.

Потом, правда, они очень подружились. И вели удивительные диалоги, над которыми все хохотали. На правильном русском языке с прекрасным произношением Юра ей что-то объяснял, а она ему отвечала:

– Ой, не морочь мне одно место…

И дальше шли типичные одесские обороты, которые Юра даже записывал.

Увидев, что мы своего племянника обучаем грамоте, Фаня Наумовна решила заняться тем же со своим внуком и все время призывала к этому Богатырева. Она старалась обращаться с внуком очень вежливо, но все равно не могла не употреблять «нехороших» слов. Самые нежные из них были:

– Геночка, какая это буква? Какая это буква, сволочь?! Посмотри, вот этот дядя из Москвы. Он знает все буквы, негодяй!

Дальше уже шли совсем нехорошие слова. Тогда Юра, как «дядя из Москвы», вмешивался и давал комментарии и советы.

Одну историю с Фаней Наумовной Юра рассказывал потом в Москве как анекдот. У нас была очень своеобразная дача, ее ремонтировали так: прибьет кто-нибудь досточку, вот и хорошо. Юра как-то решил «прибить досточку». Фаня Наумовна высунулась из-за забора и нежно, потому что она очень уважала Богатырева, сказала ему:

– Юрочка, перестань стучать, сволочь! У меня же ребенок спит!

Юре это ужасно понравилось. И в Москве, когда кому-надо было ночью утихомирить соседей, он высовывался в коридор и стыдил:

– Перестаньте кричать, сволочи! Я же сплю!

Это была Одесса.

Иосиф Райхельгауз вспоминает давние гастроли:

– Для молодых артистов это было больше, чем сегодняшние поездки в дальнее зарубежье. Ну как еще попадешь в Хабаровск? Владивосток? Сочи? Ялту?

С раннего утра мы шли смотреть архитектуру, потом местный рынок с дешевой рыбой или фруктами и встречались с людьми. Вечером – спектакль.

После спектакля собирались все вместе в гостинице, пили чай или что-нибудь покрепче. Бесконечные разговоры, идеи, обсуждения, часто до самого утра… До сих пор поражаюсь, как у нас на все хватало сил.

Я видел Юру и в депрессии. Причиной была нормальная творческая неудовлетворенность, как у всех молодых людей. Ролей было мало. Я так и не помню ни одной мощной роли Юры на сцене «Современника». Все были какие-то эпизоды. У Кости Райкина были роли, у Юры – эпизоды.

С Галиной Борисовной Волчек у них было два периода отношений. Первый – очень нежный. Галина Борисовна Юру любила и всегда эту любовь проявляла. Юра по-своему любил Галину Борисовну. Он много ее рисовал, и над столом в ее кабинете была буквально выставка работ Богатырева. А потом прошло время, и их отношения охладели. По каким причинам, мне сейчас трудно сказать. Потом он ушел во МХАТ. Если бы в «Современнике» была для него работа, если бы он чувствовал, что необходим театру, наверное, бы остался.

Во МХАТе у Юры было все в порядке. Хотя он часто говорил, что хочет оттуда уйти. Это нормальное состояние для творческого человека – все время хотеть куда-то уйти. И для Юры оно тоже было нормальным.

Помню день, когда Олег Павлович Табаков получил звание народного артиста. Мы пришли его поздравлять. Мы – это Костя Райкин, Валерий Фокин, Марина Неелова, Юра Богатырев, Гарик Леонтьев. Табаков казался нам пожилым человеком, ему было за сорок. Директор театра «Современник», знаменитый артист… мы на него смотрели восторженно, а он был печален и сказал:

– Вы знаете, я уверен, что лет через двадцать вы все станете народными артистами. Но тогда это не будет вас радовать, и вы будете вспоминать это прекрасное безответственное время, когда большинство из вас жило в общежитии. Когда вы были легки, молоды…

Я недавно вспоминал эти слова Табакова. Действительно, все мы стали народными артистами – Неелова, Фокин, Райкин… Богатырев умер народным артистом…

В последние его годы мы общались меньше. Он ушел из «Современника», я уже работал в Театре имени К. С. Станиславского, потом в Театре на Таганке. Он как-то позвонил и сообщил, что получил квартиру. Позвал нас с Мариной в гости. Я сказал: «Обязательно, но потом». Как всегда. Ведь кажется, что все еще будет, все впереди, жизнь длинная.