Особая необходимость - Владимир Михайлов

И если даже кислорода хватит надолго, все равно их ждут голод и жажда — после того как будут исчерпаны все запасы, имевшиеся на борту. Они ведь рассчитаны лишь на время рейса, с не очень большим резервом.

Но, так или иначе, отсрочку космонавты получили, и сейчас медленно углублялись все дальше в помещения чужого корабля.

Выйдя из шлюзовой камеры, они очутились в просторном и совершенно пустом зале. Здесь уже побывали Сенцов и Раин, но дальше они не сумели проникнуть, да и торопились к своим. Теперь же выход из зала нашелся легко. Все двинулись по коридору, пол его был выложен странными, неправильной формы плитками. Космонавты шли, и все время их преследовало чувство неловкости, какое охватывает человека, случайно попавшего в чужую квартиру в отсутствие хозяев, когда на каждом шагу открываются какие-то неожиданные, интимные, милые для посвященных, но ничего не значащие для посторонних подробности.

Вне ракеты этого чувства не было, как не было и самого ощущения дома: слишком уж обширными, на земной взгляд, были и ангар, и весь спутник, и слишком явным было сугубо техническое назначение всех его помещений и устройств. Здесь же были другие масштабы, сравнимые с земными, и были те самые подробности и мелочи, какие только и делают живым всякое жилье, подробности, указывающие не только на мысль, но и на чувство разумного существа: узор пола, какие-то очень чистые, незаметно переходящие одна в другую краски стен — с разных точек зрения одно и то же место воспринималось то зеленым, то золотистым, а то вдруг густо-синим с неясными светлыми прожилками. Об эстетическом чувстве говорили и осветительные плафоны, и зеркальные пластины дверей: неведомым хозяевам корабля свойственно было, видимо, стремление к нарядности, к праздничному блеску, — а ведь для настоящего космопроходца всегда был и останется праздником каждый полет. Все это делало марсиан существами гораздо более близкими, хотя ощущение их технического превосходства заставляло смотреть на каждую смену красок, на каждую плитку пола, как на зашифрованное и непонятное пока откровение.

— Как это все-таки красиво сделано… — задумчиво промолвил Сенцов. — Думаю, надо пройти в самый нос, расположиться там и сразу же… вот скотина!

Переборка была прозрачной, и Сенцов с ходу налетел на нее. Несмотря на прозрачность, преграда, похоже, обладала твердостью легированной стали, и теперь Сенцов ожесточенно тер локоть скафандра.

— Вот тебе и на… Что же, дальше пройти нельзя?

— Вот именно… — подтвердил подошедший Раин. Он тщательно ощупал переборку — в ней не было и намека на дверь.

— Так… — сразу помрачнев, процедил Сенцов. — Опять начинаются загадки. Не слишком ли? У меня пропадает всякое желание их разгадывать. Но придется поискать, как это заграждение убирается…

— Только без меня, — торопливо проговорил Коробов, отступая назад. — Я тут что-либо нажимать или открывать категорически отказываюсь. Хватит с меня одного приключения!

Сенцов усмехнулся, но на всякий случай тоже отошел подальше от перегородки.

— Что же, — спросил сзади Азаров, — так и будем стоять в коридоре?

Тогда Сенцов, рассердившись, решительно дернул ближайшую из боковых дверей. Она плавно укатилась вбок, в стену. Открылась обширная комната. Она производила странное впечатление: по двум стенам ее хитро переплетались прозрачные и непрозрачные трубки, стояли сосуды какой-то кактусообразной формы, низкие шкафчики — на их дверцах голубели вогнутые экраны.

— Лаборатория, что ли? — сказал Сенцов.

— По-моему, физическая, — отозвался Коробов. — Тут и гадать нечего, достаточно посмотреть на эти приборы. Вот, в самом углу стоит — видите? — чем это не маленькая тороидная установка… Они здесь явно занимались физическими экспериментами.

— Но… — начал было Азаров.

— Может быть, я не физик? — поинтересовался Коробов. — Может быть, ты забыл, у кого я учился?

— Нет, я знаю, — сказал Азаров. — Но лаборатория эта, по-моему, все же химическая. Смотрите: эта сеть трубок, эти сосуды, это же вовсе не физика! У нас в лаборатории — в химико-технологическом, где я проходил практику — я ручаюсь, было такое же…

— Ну, пусть Калве рассудит, — примирительно проговорил Коробов, уже не раз прибегавший к этому средству во время споров: Калве любил не столько спорить, сколько находить общую точку зрения. — Ведь верно, Лаймон, это — физика?

— Не знаю, — хмуро ответил Калве. — Я не физик. И не химик тоже. Но обратите внимание на эти шкафчики с экранами. Даже некибернетику ясно, что это — портативные вычислительные устройства. А все эти трубочки, колбочки — эти колбочки и палочки, как я думаю, играют здесь чисто подсобную роль. Вычислители надо, может быть, охлаждать, а может быть — еще что-нибудь…

— Так… — протянул Коробов. — Вот уж действительно — рассудил. Командир, твое мнение мы оставим напоследок. А по-твоему, Раин, это, конечно, не что иное, как обсерватория? Ты, конечно, предполагаешь именно это!

— Я ничего не предполагаю! — сердито ответил Раин. — Я почти уверен, что это лаборатория, имеющая к астрономии самое непосредственное отношение. Всякий объективный наблюдатель, как например наш командир, должен будет это признать. Вот эта толстая труба, уходящая в сторону — вы можете поручиться, что это не рефрактор? Да смотрите же, один конец ее утоньшается, понятно — это окуляр… Командир!

— Понятно, что нам ничего здесь не понятно, — сказал Сенцов.

— Ах, вот как! — пробормотал Раин. — Так я вам сейчас докажу!

Он широко шагнул вперед, намереваясь пересечь комнату и вблизи рассмотреть непонятное оборудование. То ли он неловко ступил, то ли пол оказался слишком скользким — но Раин все же поскользнулся, потерял равновесие, растерянно замахал руками… Падал он медленно — сказывалась небольшая, по сравнению с земной, сила тяжести — и, будь Раин без скафандра, он, конечно, сумел бы извернуться и удержаться на ногах. Скафандр же стеснял движения, и Раин растянулся во весь рост. Но только не на полу, а в воздухе…

Четверо космонавтов застыли в тех позах, какие бессознательно приняли, рванувшись на помощь к товарищу. Да, Раин повис в воздухе, на расстоянии сантиметров тридцати от пола. Словно упав на слишком упругий матрац, он несколько раз качнулся вверх и вниз и наконец замер, напряженно вытянувшись, не двигая ни одним мускулом. Только глаза его умоляли о помощи.

Сенцов первым сдвинулся с места, подошел — осторожно, при каждом шаге ощупывая пол носком ботинка. Нагнулся над Раиным и не смог удержать улыбки: очень уж комично выглядело лицо астронома — с изумленно поднятыми бровями, остекленелым взглядом, растерянно открытым ртом…