Эрос - Хельмут Крауссер

– Мы нашли некую Софи Курц, шеф.

– Где?

– В Гамбурге. Проблема только в том, что ей двадцать три года.

Проверить. Она могла прибавить себе возраст. Поезжайте туда, сфотографируйте ее.

У нас есть еще одна Софи Куртц, правда, в фамилии есть лишняя буква «т». Ей двадцать лет. По мужу она зовется Шварценбек.

– То же самое. Проверяйте. От объявлений газетах есть хоть какой-то толк?

– Масса откликов, но сплошь ложная тревога, – отозвалась Сильвия, единственная представительница прекрасного пола в нашей команде, самая трудолюбивая из всех. Поисковая акция казалась ей невероятно романтичной, а от меня Сильвия была без ума.

– Ничего страшного. Мы все-таки подадим еще одну серию объявлений. В этот раз они займут половину полосы. Если опять не поможет, расклеим везде плакаты. По всей стране, в каждом городе.

Да, благословенное время. Я обладал властью и имел определенную цель. Людям, нанятым на работу, я сделал благое дело, избавив от банальных и скучных обязанностей, какие они выполняли до этого. И я находился на пути к Софи. Да, я наслаждался теми месяцами, видит Бог, это было золотое время, весь ход которого определялся еще невинным влечением, неустанным движением к ней, моей возлюбленной.

Май 1951

Рольф и Биргит завтракают в постели. Биргит читает газету, Рольф наливает себе кофе.

Она переворачивает газетную страницу и обнаруживает объявление на половину полосы. Крупный шрифт:

Разыскивается Софи Курц, возраст примерно 20 лет, ранее проживала в Мюнхене (район Аллах), в ноябре 1944 года уехала в эвакуацию. Родителей потеряла в войну. Тому, кто знает что-либо о судьбе указанной персоны, просьба обращаться по телефону… По вашему желанию соблюдаем конфиденциальность.

В то время подобные объявления встречались в газетах довольно часто.

– Что ты там увидела?

– Да так, ничего, – складывает газету Биргит.

Рольф заявляет, что больше не будет ходить в кружок. Дескать, ничего толкового из этого не выйдет, радикализм голимый. Биргит возражает. Чтобы чего-то добиться, всегда необходима толика радикализма и непримиримая последовательность тактики. Иначе скоро опять введут всеобщую воинскую повинность.

– Скорее по Средиземному морю поплывут льдины! – улыбается Рольф.

– Не беспокойся, тебя еще призовут, милашка.

– Я хочу тебя, – шепчет Рольф. Он ластится к ней.

Биргит отбивается:

– Отвяжись, слышишь?

– Что случилось? Я тебе теперь что, классовый враг?

Биргит не отвечает. Обозвать благоразумные вещи голимым радикализмом может только инфантил и дурак. Надо же! Ее просто передергивает от обиды.

Летом девушки снимают себе по отдельной квартире и резко ограничивают общение друг с другом. Растущее безразличие Рольфа к политическим событиям действует Биргит на нервы все сильнее. Он все чаще требует от нее половой близости – просто так, ради удовлетворения желания, безо всяких политических дискуссий. Рольф начинает раздражать Биргит, и однажды она решает навестить Софи в детском садике.

– Как у тебя дела? – спрашивает Биргит, в то время как вокруг них вьются дети. – Ты видела ту газету?

– Газету? Какую газету?

Биргит немного медлит и уже открывает рот, чтобы пересказать Софи то объявление… как вдруг рядом с ними возникает старшая воспитательниц; и начинает метать громы и молнии.

Случилась трагедия. Маленького Эмиля рвет над унитазом. Вот если бы он не ел бутерброда с несвежим сырым фаршем[11]… Но он все-таки съел, и теперь его выворачивает наизнанку. Софи пулей вы летает из комнаты.

С нескрываемым сарказмом старшая спрашивает у Биргит, не оторвала ли она их от более важных дел, и девушка отвечает не менее ядовитым тоном:

– Разве на свете бывает что-то важнее блюющего ребенка?

Ее слова сильно злят старшую:

– Нет, но чтобы понять это своей головкой, вам потребуется еще несколько лет!

– Мои годы тянутся очень долго.

– Ну и бог с вами!

Между тем Софи уже вытерла рот маленькому Эмилю и горько плачет. Малыш чувствует себя виноватым и тоже начинает всхлипывать.

Биргит проходит мимо мусорной корзины и едва не швыряет туда принесенную с собой газету. Не что-то удерживает ее, и она снова кладет газету в свою сумочку. Почему она не сделала того, что собиралась, почему не показала Софи газету, не предоставила ей самой решать эту проблему, Биргит и сама не знает. Она не может разобраться даже в том, забота это с ее стороны или зависть.

Сентябрь 1951

В конце лета я решил прекратить розыски Софи и вместо этого переключился на поиски Биргит, ее подруги. Правда, считал маловероятным, что она знает что-либо о судьбе Софии. Да и вряд ли девушки все еще поддерживают контакт друг с другом. Но поскольку все мои предыдущие усилия ни к чему не привели, мне оставалось надеяться на последний шанс.

– Ее звали Биргит какая-то-там, жила она в доме номер десять по Хормайрштрассе. Выясните ее фамилию, воспользовавшись старыми списками жильцов. Так-с, чего же мы ждем?

Мои поисковики, и прежде всего Сильвия, взялись за дело с новым рвением, несмотря на то что в случае успеха остались бы без работы. Этого я и сам тогда не понимал. Поверьте, я очень сроднился с моей командой и ни за что не стал бы увольнять людей. Но неудачные поиски довели меня просто до исступления, а параноиком я был и раньше. Все чаще и чаще я шипел на подчиненных, пытался уличить их в недобросовестности и грозил выставить на улицу. Большие деньги очень меняют человека, – это истина, которая редко когда не сходится. В моем случае она оказалась верной, и мне очень стыдно за себя тогдашнего.

Однако нельзя упускать из виду, что я имел все основания опасаться нечистых на руку людей – они вились вокруг сотнями, и каждый чего-то хотел от меня. Они желали мне только добра, но на самом деле их интересовали мои деньги. Восхождение от глухонемого сумасшедшего до миллионера не прошло даром. На этом пути меня сопровождала масса всевозможных неприятностей, которые тяготили прежде всего, потому, что для меня не так важны были сами деньги, как возможности, открывающиеся перед состоятельными людьми.

Если бы моими помыслами не владела Софи, или, правильнее сказать, слабая надежда на встречу с нею, то я обошелся бы с Кеферлоэром по-другому, и дальше позволяя растаскивать фирму по кускам, лишь бы мне предоставили уютный домишко с двухразовым горячим питанием да оставили в покое до конца моих дней. Скорее всего сейчас вы не верите мне, но тем не менее это так. Хотя по прошествии времени уже невозможно что-то утверждать совершенно однозначно.

Несколько дней спустя Сильвия добыла ценную информацию. Фамилия той Биргит – Крамер, ее родители в марте 1945 года внесены в списки горожан, лишившихся жилья при бомбежке. Место их убытия – «к родственникам в Вупперталь». Поданным справочной службы, в Вуппертале числилась девушка по имени Биргит Крамер, возраст которой соответствовал заданному. Она училась в университете на юридическом факультете. Ее отец Клаус, а мать – ой, уже не помню, и в официальных бумагах упоминалось еще о каком-то… удочерении. О Боги! Передо мной ярко вспыхнуло новое имя моей возлюбленной – Софи Крамер, урожденная Курц. Вокруг все закрутилось бешеной каруселью, и мне недосуг было свергать Кеферлоэра с трона. Вместо этого я на всех парусах помчался в Вупперталь, совершенно один, потеряв голову, безо всякой предварительной подготовки. А ведь я мог поступить разумнее, но куда там…

Октябрь 1951

Обычный осенний день. Держась за руки, Биргит, Рольф (в середине) и Софи идут через площадь, напевая: «Братья, к свободе и солнцу!» [12]Прохожие сверлят их уничтожающими взглядами. Какой-то пожилой мужчина, на вид, казалось бы, неагрессивный, даже замахивается на них тростью. Друзья убегают от него и смеются. Трио теперь существует в несколько другой интерпретации: хотя Рольф и Биргит все еще вместе, о женитьбе речи уже не идет. Софи рада встречам с ними, потому что это позволяет ей вырваться из ненавистной атмосферы детского сада. Подавив в себе все страсти, в том числе и ревность, Софи с удовольствием гуляет с друзьями, впитывая новые впечатления.

Биргит интересуется, почему песня звучит так патриархально.

– Почему там поется «братья»? Почему не «сестры»? Или, скажем, «братья и сестры»?

– И правда, почему? – смеется Софи, облокачиваясь спиной на афишную тумбу.

Рольф заявляет, что в последнем случае песня напоминала бы призыв к сексу на нудистском пляже. Девушки смеются.

– Или, как заявил недавно на собрании кружка один деятель, «борьба человека за свои права неразрывно связана с борьбой за права женщин».

Все прыскают от смеха еще громче.

Рольф берет девушек под руки:

– Пошли! – Затем смачно целует обеих – сначала Биргит, затем Софи.

Биргит, недовольно фыркнув, не дает ему взять себя за руку. Софи в замешательстве раздумывает, как расценивать этот поцелуй, невинен ли он? Может быть. Однако столь интимный жест нарушает определенные рамки взаимоотношений.