Старый новый дом - Никита Андреевич Фатеус

небе появилась еще одна яркая извивающаяся линия, небесное полотно словно целиком начало накрывать город за окном. Я подождал, пока гром закончит тревожить мирный район, и спросил Илью:

– Стало лучше?

– Да. Я в норме. Пойдем.

Мы вышли с балкона и пошли в комнату. Не успев сесть, я увидел, как Илья свалился. Он рухнул на пол с чудовищной силой, словно пытаясь нырнуть в ковер. Я начал отчаянно трясти его, спрашивая в чем дело. А он лишь трясся и продолжал произносить что-то нечленораздельное. Я потрогал его лоб – он был невозможно горячим. «Я за водой и к аптечке, переверни его на живот, будите всех!» – крикнул я. Юна побежала по комнатам. Я побежал на кухню, попутно набирая «112». Когда я вернулся, разговаривая с местной приемной, у Ильи уже посинели губы и невозможно быстро билось сердце. Я положил мокрое полотенце ему на лоб, буквально силой запихнул в него таблетку корвалола и расстегнул рубашку. Оставалось только ждать скорую.

– Я не могу здесь оставаться, – сказал Сева. – если скорая приедет и обнаружит, что это из-за наркоты, то мне конец.

– А врачебная тайна?

– Думаешь, это работает?

– Я тебя понял. Беги.

– Ты понимаешь меня?

– Полностью, Сев. Спасибо, что подержал его, пока я бегал. А теперь дуй к Ване.

– Я позвоню тебе через пару дней.

– Ага.

Скорая приехала сравнительно быстро. К тому моменту Илья уже не дышал, продолжая всматриваться в пустоту. До того, как они приехали, я вытащил у него из кармана пустой пакетик и смыл его в унитаз. После того, как скорая уехала, девчонки и парни стояли в недоумении. Они толком не знали ни его, ни то, что он употреблял. И единственный вопрос, возникающий у меня в голове был о том, существует ли хоть какая-то надежда. И ответ я знал, но отчаянно не хотел верить в это.

– Это он от алкоголя? – нарушила тишину Маша.

– Да, Маш, от алкоголя, – ответила Юна. – мы пойдем, наверное.

– А где Сева?

– Он уже давно ушел с Ваней и тем студентом.

– Хорошо. Я закрою за вами дверь, – все еще в недоумении говорила Маша. – напиши мне потом, как у него дела.

– Я напишу. Пока, – заключила Юна.

– Пока, ребят, – сказала Маша.

Я ничего не ответил, и мы вышли в подъезд.

Одинокий лес, растянувшийся во всю стену, навевал тоску. Ту же тоску навевал и вид из окна. Деваться было некуда, просто потому что тяжесть этой ночи уже поселилась в голове. Казалось, что скоро все закончится. Не будет ни дождя, ни этих нарисованных деревьев, ни той квартиры, ни Юны, ни меня. А может, все уже кончилось.

– Ну, ты как? – тихо спросила Юна, сидя рядом со мной на ступеньке.

– Без понятия, – я и впрямь не понимал, как себя чувствую. Голова словно опустела, глаза болели, а в теле чувствовалась слабость, когда вздутые на руках вены говорили об обратном. – я не знал, что все вот так вот выйдет.

– Никто не знал. Я до сих пор не понимаю, что произошло.

Дальше мы сидели в тишине. Каждый думал о своем, но о чем-то схожем, потому как наши лица были свободны от любой эмоции и были одинаково пусты. Еще пару часов назад я был счастлив. Рядом были люди, которые без особых усилий возродили мою веру в себя. И словно по щелчку пальцев все испарилось. Агония и крики, паника, последние силы – все это ознаменовало конец недолгой сказки.

– Он был так рад меня видеть, когда я встретил их на первом этаже, – сказал я.

– Он, кажется, всегда был рад тебе.

– Наверное.

– Я тебе точно говорю. Когда мы шли на кухню, он сказал, чтобы я тебя не обижала, потому что ты ранимая плакса, – она кротко ухмыльнулась. – кажется, он имел в виду, что ты хороший, по его мнению. И что он не дал бы тебя в обиду никому.

– Меня сложно обидеть.

– Но ты понял меня.

– Да, – повисла пауза.

– Ты отойдешь от этого. Я не знаю, поможет ли это тебе, но я рядом. Я буду рядом, что бы ни происходило.

– Спасибо. Правда, спасибо.

– Я всегда считала, что время не лечит. А поддержка не исправляет ситуацию. Время предоставляет нам само себя для осознания и принятия. А люди дают нам толчок к этому принятию. Так что, не за что.

– Я тебя понимаю. Никто не разберется с этим, кроме меня.

– Теперь уже кроме нас. Я помогу тебе, если тебе будет что-то нужно.

Я кивнул, не меняя выражение лица. Она посмотрела на меня и положила голову на мое плечо. Нас окружал лес, темный и пустой. Огни за окном постепенно размывал туман, превращая пейзаж города в разноцветный плевок. Последние сутки были пропитаны чувствами. Это был танец под самыми небесами, под барабанную дробь сердец и мелодичный хохот молодости. Это была любовь, перемешанная с разреженным от алкоголя воздухом. Это было тепло встречи, унесенное, в конце концов, холодной и бездушной грозой.

– Что будем делать? – спросил я.

– Ты мне скажи.

– Напиться?

– Вряд ли это поможет.

– Согласен.

– Может, пойдешь домой?

– Пожалуй.

Мы встали с лестницы и отряхнулись. Я последний раз глянул на лес. Он все еще казался пустым. Я сделал пару шагов в сторону лестницы, как что-то меня остановило.

– Я не могу пойти домой.

– Почему?

– Мне нужно на крышу.

– Зачем?

– Я просто должен подняться на нее, – я вдруг отчетливо понял, зачем нужна эта крыша. – чтобы снова спуститься.

– Только для этого?

– Да.

– В этом есть какой-то смысл?

– Нет. И искать его не нужно.

– Мне пойти с тобой?

– Нет. Мы совсем скоро встретимся. И в следующий раз я тебя с собой. Обещаю.

– Хорошо, вот мой номер, – она посмотрела на меня, совершенно не понимая, что происходит. В ее глазах умещался и страх, и восхищение, и вселенская тоска. – пока?

Я всматривался в узоры вокруг черных жемчужин, увеличивающихся от одного моего взгляда:

– До встречи, – властно сказал я и поцеловал ее. Это было тихое касание губ, застывших в поцелуе на считанные секунды, полное обещаний.

– До встречи, – будто готовясь заплакать, прошептала она.

– Я позвоню тебе.

– Правда?

– Правда.

Она попыталась улыбнуться, но печаль, отягощающая лицо, помешала ей. Я легко погладил ее предплечье и снова посмотрел в ее огромные карие глаза.

– Мы скоро увидимся?

– Совсем скоро, – сказал я. – обещаю.

Я, стараясь не оглядываться, начал подниматься на девятый этаж. Преодолев один пролет, я все же обернулся. Внизу стояла юная девушка. Она смотрела наверх так, что блестящие от слез белки