Тайна царя Иоанна - Петр Хомяков

– Начну с последнего. Мы не знаем, где вся библиотека. В подлинности же и ценности этой рукописи мы не сомневаемся. Хотя, понимаю, что это не аргумент. А сами мы не можем ее продать потому, что мы в цейтноте. Обложили нас, понимаете?

Впервые за всю беседу в интонации барона исчезла аристократическая уверенность. Поразительно, но совершенно вопреки логике, Мыльников вдруг ощутил нечто вроде сочувствия к этому далекому от святости наркобарону, попавшему в трудную ситуацию.

Все же эта возникшая в душе размягченность определенно имела причину любовь. Любовь к несравненной женщине с царским именем Тамара.

– Барон, вы понимаете, что я не могу в такой ситуации принять решение. Но я обещаю, что подумаю. А чтобы мне было о чем размышлять, объясните хотя бы, почему вы так уверены, что это рукопись из библиотеки Ивана Грозного. Я уже не спрашиваю о том, как она к вам попала.

– Отчего же не спрашиваете. Это многое сразу объясняет. Поэтому именно с этого я и начну. Рукопись принес на хранение к одному православному священнику некий человек из Москвы, который довольно долго крутился в нашем городе. Он представитель какой-то православной фундаменталистской организации. По какой-то причине ему надо было спрятать эту рукопись на время.

– Постойте, постойте. Почему священник отдал эту рукопись вам?

– Да потому, что священник цыган.

– Господи, цыган – православный священник. Разве такое бывает?

– А то, что едва ли не половина нынешнего православного клира евреи, вас не удивляет?

– Да вы антисемит, барон.

– Пожалуй, что да. Но это к делу не относится. Короче, цыган оказался православным священником. Но цыган всегда в первую очередь цыган. И поэтому, получив такую вещь, он, прежде всего, пришел к своему барону.

– Но почему этот фундаменталист пришел именно к нему?

– Не знаю! Наш цыган только что получил этот приход. Может быть, произошла ошибка. Во всяком случае, этот православный ваххабит, извините за каламбур, но другого определения не подберу, принял его за своего. И в минимальной степени посвятил в курс дела. Короче, эта рукопись из библиотеки Ивана Грозного, за которой якобы охотятся некие «враги православия». И этот тип каким-то образом получил рукопись. Вполне возможно, насильственным путем. Иначе ему не потребовалось бы ее где-то прятать. Впрочем, это уже мои домыслы.

– Хорошо, а когда это было?

– Ладно, откровенность не может быть частичной. Это было вечером. А на следующее утро на пороге отделения ФСБ нашли убитого. Совпадение весьма многозначительное. И именно поэтому я склонен верить всему, что сказал этот ваххабит, передавая рукопись моему соплеменнику.

– У меня остается масса вопросов. Но я их не задаю. Я должен обо всем хорошенько подумать. Это единственное, что я вам могу обещать. Поэтому никаких денег от вас я пока не возьму. И все же напоследок один вопрос к делу не относящийся.

– Валяйте.

Барон все больше напоминал обычного московского интеллигента, попавшего в переплет и не очень следящего за своей речью и своим имиджем.

– Почему вы решили, что я приму ваше предложение?

– Знаете, Семен Платонович, – барон решил вдруг изменить тон, отбросив последние остатки игровой интонации, – я бы никогда не сделал такого предложения обычному менту. Но вы не обычный мент. И ваше образование, и ваша напоминающая детектив, судьба, и ваше, извините, «увлечение прекрасным» позволяли предположить, что вы можете заинтересоваться открывающимися перспективами. Не столько из меркантильных соображений, сколько возможно, из… Извините, не могу подобрать слов. Измотан до предела. Но мысль, надеюсь, понятна.

– Да откуда вы знаете о моей судьбе и моих пристрастиях, черт побери?!

– Частично от вашего начальника. А частично, как бы это точнее сказать, из архивов цыганской службы безопасности.

– А что есть и такая? И у нее имеются даже архивы?

– Архивов, конечно же, нет. А нечто, подобное такой службе, разумеется, есть. Ведь мы, помимо всего прочего, причастны и к обороту золота. А вы на этом поприще, вернее, на противодействии этому обороту прилично засветились в начале своей карьеры. Не так ли?

– Знаете, барон, все это напоминает фантастику.

– Вот и считайте это фантастикой, Семен Платонович. Если вам так удобнее.

– Хорошо, барон. Повторяю. Я подумаю. Это все, что я вам могу обещать. Ну и, разумеется, сохраню в тайне все, что услышал сегодня от вас.

– Надеюсь хотя бы на это.

– Как мы свяжемся?

– Вот мой мобильный телефон для самых конфиденциальных разговоров.

Барон протянул Мыльникову картонный прямоугольничек, где был записан телефонный номер.

И ничего больше.

– Я обязательно позвоню завтра, или, максимум, послезавтра – обещал Мыльников, собираясь уходить. – Да, кстати, кого спрашивать, звоня по этому телефону?

– Романа Николаевича. Это я. Извините, не представился сразу.

– Спокойной ночи, Роман Николаевич, – сказал Мыльников.

Барон посмотрел на него с очевидной тоской и ответил неожиданным образом:

– Надеюсь, она будет спокойной.

Глава 9. Погони, перестрелки, интриги

Накаркал, чертов цыган, – раздраженно подумал Мыльников, просыпаясь утром в холодном поту. Ночь была просто отвратительной. Все время снилась какая-то чертовщина. Во рту было сухо, как с похмелья. Голова была просто чугунной.

А главное, все это было совершенно беспричинно. И это особенно злило. В самом деле, у Мыльникова не было никаких проблем. Более того, полученная от барона информация, которой он имел основания доверять, позволяла майору не наделать крупных ошибок и ловко вывернуться из щекотливого положения, в которое его поставил начальник.

Сволочь, – вдруг с неожиданной злостью подумал Мыльников. Он уже давно приучил себя хладнокровно относиться к мелким пакостям, исходящим от ближних. И этот взрыв собственных эмоций его неприятно удивил. Ибо по опыту он знал, что эмоции чаще всего вредят тому, кто ими охвачен.

Вдруг он поймал себя на мысли, что все последнее время ведет себя неправильно. Циничный, осторожный, хладнокровный «старый полицейский» как будто бы потеснился, уступая место в душе Семена Платоновича молодому Сене Мыльникову. Упорному, твердому, но вместе с тем наивному, провинциальному интеллигенту, запоем читающему помимо книг по специальности Светония, Тацита, Карамзина и Ключевского.

У него не было других объяснений этой метаморфозе, кроме любви, меняющей его на глазах. Но сегодня даже мысли о Тамаре не вызывали положительных переживаний.

Какое-то эмоциональное похмелье овладело им. Он вдруг осознал, что вся его жизнь была неким эрзацем. Он многого добивался и достойно парировал многие вызовы Судьбы. Но все было как-то не так. Все время какие-то паллиативы.