Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф

— Совсем ничего не помню, слава Богу! Я не помню ничего даже о своей собственной, что уж там говорить о родителях. Как ты думаешь, Брукнер — это венская фамилия?

— Наверное, а что?

— А то, что человек, который будет проводить сеансы психоанализа для нас с тобой, разумеется, будет из Вены. Именно в Вене это и изобрели, если я не ошибаюсь.

— Если это ортодоксальный австриец, ему, скорее всего, не понравится, что ни ты, ни я ничегошеньки не знаем о своих родителях и их сексуальной жизни, — опять заволновался генерал. — По-моему, у твоей мамули был не один роман, ведь так? Видимо, некоторые ее гены ты все-таки унаследовала.

Аврора аккуратно выписала фамилию и номер телефона доктора Брукнера к себе в блокнот и повернулась к генералу.

— Я не совсем то собирался сказать, — поспешил оправдаться генерал. Ему казалось, что у него опять сорвалось с языка то, чего говорить не следовало. — Я только имел в виду, что вы обе — жизнерадостные женщины и вам доставляло удовольствие устраивать разные забавы.

— Когда я могла их устраивать, то доставляло, — сказала Аврора, намереваясь задать ему хорошенькую трепку. В конце концов, он намекнул, что и ее мамочка, и она сама были распутницами — если воспользоваться словом, которое в таком случае употребила бы ее мамочка.

Она вдруг почувствовала, что ее охватило сильнейшее и страстное желание снова оказаться рядом с мамочкой. Она просто лишилась дара речи. Ей хотелось, чтобы мама снова обняла ее, чего не было уже лет пятьдесят. Как спокойно было бы ей, если бы она смогла снова стать девочкой, хотя бы на несколько минут, хотя бы в грезах, стать маленькой девочкой, чтобы ее непобедимая мамочка защищала ее, чтобы только просыпаться и видеть по утрам настоящую жизнь, а не этого Гектора Скотта. Она понимала, что это желание было желанием сумасшедшего. Почти всю жизнь, по крайней мере ее большая часть, уже прошла с той поры, когда она еще касалась материнской руки, — матери давно уже не было в живых. И все же это страстное желание вернуться туда, убежать от этих долгих лет, снова быть маленькой девочкой своей мамы, а не старухой, бабкой, окруженной внуками, детьми ее покойной дочери. Желание это было настолько сильным, что глаза ее наполнились слезами. Она отшвырнула телефонную книгу и зарылась лицом в подушки. Гектору Скотту не нужно было понимать, что она чувствует, это все было безумием, а то он еще решил бы, что в чем-то провинился перед нею.

Генерал и в самом деле решил, что в чем-то виноват, и от этого пришел в ужас. Что он опять натворил? Все становилось невыносимым. И его, и Аврору стало настолько легко ранить все, что относилось к вопросам пола, что даже невинное упоминание об этом запросто могло взбесить обоих. Он, в сущности, и знать не знал о романах Аврориной матушки, да и даже если бы их у той было много, что с того? Это все было в Нью-Хевене, много лет тому назад. Кроме того, в Нью-Хевене находился Йельский университет, а все, кто жил рядом с ним, были склонны заводить романы. Вот он обидел Аврору, а ведь они еще даже не позавтракали. Если от малейшего намека на секс она может зарыдать, ему лучше было бы съехать, но куда же он поедет? Детей у него не было, они с Эвелин все откладывали с этим, пока она не оказалась слишком стара. Единственный, кто из всех внуков Авроры любил его, был Тедди, но Тедди и сам был не в своем уме и свою собственную жизнь едва смог устроить. Будущее представлялось ему достаточно мрачным. В нем не было ничего, кроме жизни в доме престарелых. Бесконечный бридж и вдовушки, которых, скорее всего, и нечего сравнивать с Авророй. Да будь они даже столь же интересны, он ведь любил Аврору, а не вдовушек. А она совершенно запросто заведет себе нового возлюбленного, никогда не приедет навестить его, и останется он один-одинешенек. А может быть, даже лучше было бы остаться совсем бездомным, вот только бы научиться обходиться без костылей. В газетах писали, что большинство бездомных были вьетнамскими ветеранами. Он готов был признать, что очень многие из бездомных, которые попадались ему на глаза, пока он разъезжал по Хьюстону, и в самом деле были похожи на вьетнамских ветеранов. Да он и сам был ветераном — он вполне мог жить в палатке где-нибудь в парке, если вдруг Аврора вышвырнула бы его.

Эта печальная картина настолько испортила ему настроение, что он едва и сам не разрыдался. Никогда он не думал, что придется коротать последние дни своей жизни в парке в палатке, да и ставить-то палатку он так и не научился. Многие призывники справились бы с этим гораздо лучше него. Возможно, ему пришлось бы заплатить кому-то из бездомных ветеранов, чтобы ему поставили палатку. Это был бы достаточно грустный финал генеральской жизни, но если ничего лучшего ему не светило, так тому и быть.

Аврора чувствовала, что генерал ищет ее руку, и позволила ему подержать ее.

Она не сразу подняла глаза от подушки: ей было приятно обманываться мыслью, что, может быть, это ее мамочка снова обнимает ее, словно в детстве. Это была смешная фантазия, но вместе с тем она ее настолько успокаивала, что Авроре не хотелось расставаться с ней. Потом она с усилием отняла лицо от подушки, чтобы снова вернуться в тягостную жизнь человека с несчастными внуками и обессилевшим любовником.

Взглянув на этого обессилевшего любовника, она увидела, как ходит кадык у него на горле, а это было признаком того, что он горюет. Адамово яблоко Гектора дрожало лишь в тех случаях, когда она очень сильно огорчала его и ему приходилось сдерживать слезы. Похоже, сейчас был именно такой момент, хотя, это именно он обвинил ее мамочку в развратности. Она же лишь робко возразила против этого обвинения. Чем же был так расстроен этот человек?

— Гектор, ты собираешься расплакаться или нет, а если нет, то почему твой кадык ведет себя таким образом? — спросила Аврора.

— Извини, думаю, я был вынужден подумать о том, что закончу свои дни в палатке. Старость полна неожиданностей.

— Это жизнь полна неожиданностей, — возразила Аврора. — И эти неожиданности подстерегают нас в любом возрасте, насколько мне это удалось заметить. Должна сказать, что было как-то неожиданно взглянуть на тебя и увидеть, как твой кадык мечется из стороны в сторону, словно яблоко в бочонке. Что случилось? Я ведь ничего не делала, кроме того, что искала в телефонной книге психотерапевтов. Ты что, намерен обижаться на меня даже за столь невинное удовольствие?

— Нет-нет, меня не волнуют психотерапевты, которые тебе нужны, — успокоил ее генерал. Было совершенно ясно, что небольшой припадок Авроры прошел и настроение ее стало улучшаться. Однако любое обстоятельство могло снова вернуть ее плохое настроение, и тогда он был бы виноват во всем.

Порой с Авророй было так трудно прожить даже утренние часы, не говоря уж о целом дне, что он подумал, что жить в палатке и быть бездомным было бы даже легче.

— Я переживал о своей палатке, — сказал генерал. Он все никак не мог отбросить мысли о мрачной перспективе, которая только что представилась ему.

— О какой палатке? — спросила Аврора, окидывая взглядом свою спаленку, которая теперь была залита солнцем. — Тебе снова снилась битва при Сомме? Разве комната, в которой мы скандалим, похожа на палатку?

— Нет, это спальня, но я решил уйти и жить в палатке в Германовом парке, если ты в конце концов вышвырнешь меня из дому. Но, во-первых, в палатке я долго не протяну, и скорейшая кончина, видимо, лучшее, что мне светит в будущем. — Аврору изумило, что этот человек и в самом деле был расстроен — причем безо всяких на то оснований. Когда это она говорила, что вышвырнет его?

— Палатка в Германовом парке будет намного лучше, чем какой-нибудь идиотский дом престарелых, где нет никаких солдат, — продолжал генерал. Адамово яблоко у него все так же ходило ходуном.

— Гектор, ты совершенно сбил меня с толку, — призналась Аврора. — Ты прицепился к моей маме, и воспоминания о ней на минуту расстроили меня. Я очень ее любила. Она умерла слишком рано. Мне кажется, я вправе расстроиться, вспоминая ее. Но ведь больше ничего не произошло. У меня нет ни малейшего намерения отправлять тебя жить в палатку, и я никак не возьму в толк, с чего это ты все придумал. Но теперь я убеждена, что нам лучше не откладывать визита к доктору Брукнеру. Не то ты начнешь срываться с якоря, или как там это у вас называется?