Год крысы - Павел Верещагин

— Берите, берите, я еще принесу! — Ксюша почувствовала, как по ее щекам сами собой бегут слезы. — Да не спешите вы, тут много… Жуйте как следует. Все успеете…

А по ту сторону окна уже слышится слабое шарканье ног, привлеченные шумом, к окну сходятся другие больные.

В считанные секунды Ксюша раздала первую буханку и достала вторую, а затем и третью. Про себя жалея, что не догадалась купить ничего, кроме хлеба.

Кем же нужно быть, чтобы довести людей до такого?

Она рвала на части последнюю буханку, когда почувствовала, что у нее за спиной кто-то стоит.

— Это что еще такое! — раздался сзади начальственный голос.

Ксюша обернулась и увидела стекла очков в тонкой оправе, запавшие щеки, губы ниточкой — рядом стоял заместитель главного врача, человек, отвечающий в больнице за режим.

— Ты что здесь делаешь? Кто разрешил?

— Мне?.. — растерялась Ксюша.

— Тебе! — Очки заместителя сверкнули на солнце.

Но Ксюша уже успела оправиться от первого испуга.

— А вы что, сами не видите? — спросила она. — Я кормлю ваших больных!

— Что?! — заместитель окинул глазами белый Ксюшин халат. — Кормишь больных? Через окно? Больные получают питание согласно рациона! Рацион утвержден инструкцией. Что еще за самодеятельность?

Ксюша заметила, как из-за угла показалось лицо шофера и торопливо скрылось.

— По рациону? — Ксюша чуть не задохнулась. — А вы не видите, что они голодные?

— Это не твоего ума дело! — возвысился голос заместителя. — Они не голодные. Они — на диете. Так нужно!

— Нужно?! Кому?

Заведующий начинал сердиться не на шутку.

— Где ты взяла хлеб? В ларьке? Он может быть инфицирован! А если из-за этого хлеба у больных начнется эпидемия?

- Эпидемия? Вы сказали эпидемия? Да больные и без эпидемии мрут, как мухи! Устроили в больнице Освенцим!

Зам главного потерял дар речи. Он думал, вышло недоразумение, недосмотр, а тут налицо был настоящий бунт!

— Что!? Ты на каком отделении работаешь?

— Да пошел ты! — процедила сквозь зубы Ксюша. Обогнула вытаращившегося заместителя и пошла прочь.

Вот гадство! И откуда он только взялся, этот заместитель. Видимо, на Ксюшу настучал шофер. Сволочь! А этому-то придурку что было нужно? Эх, все они тут одна шайка-лейка!

Гадство! Теперь как пить дать уволят! И ничего никому не докажешь. Ни про пятое отделение, ни про больных. И угораздило же Ксюшу попасться шоферу на глаза!

А она сама виновата, поступила, как дура. Нужно было действовать тайком, когда никто не видит, когда стемнело бы… Или с утра пораньше…

И что теперь будет с Тосей? Куда им двоим деваться? Сидеть дома? Искать другую больницу? Вот черт! И это тогда, когда все стало потихоньку налаживаться… Бывают же в жизни такие неприятности!

Весь день Ксюша ждала, что ее вызовут в дирекцию для разбирательства. Но этого не произошло. И на следующий день никто не вспомнил об инциденте.

А после обеда она обнаружила на отделении Бэху, который выкладывал в спортивную сумку свои вещи из шкафчика в комнате младшего медперсонала.

— Ну, вот доигралась… — сообщил он. — Теперь я буду при хозчасти. А вместо меня назначили Дрыкина.

— Какого Дрыкина? Из пятого?

— Из пятого. Теперь пожалеешь о своей самодеятельности! А я, между прочим, предупреждал…

…На следующий день появился Дрыкин. Неприятный… Как паук. Костистая голова, землистое лицо. А глаза водянистые, и в них не поймешь что, куриный бульон…

В отделении с его появлением сразу стало как-то тоскливо. Старушки, едва его увидев, поникли… сжались… Сидят рядком, вздохнуть боятся. А он идет по коридору не спеша, ступая твердо, по-хозяйски… С удовольствием впитывая волны страха, которые от него исходят. В глазах написано — не любите меня?.. Вот и хорошо. Главное, что боитесь.

До больницы Дрыкин работал в вытрезвителе. Оттуда его уволили… Потому что поступало слишком много жалоб. А здесь его бросают на самые сложные участки… Где неповиновение и нужно навести порядок. Или буйные… Короче, заплечных дел мастер.

Поверх брюк — ремешок. Говорят, если что, он этим ремешком со всеми и управляется. А что, — если что? Тут же одни старухи…

На следующий день Ксюша обнаружила, что с подоконников исчезли цветы.

— Что случилось? Куда вы их дели? — возмутилась она.

— На помойку, — ровным голосом сказал Дрыкин.

— Почему?

— Не положено.

— А что в них плохого?

— Не положено!

Ходит, паук, глазами по сторонам водит. А вокруг все дрожат от страха.

На следующий день исчезли занавески.

— А занавески-то почему? Они-то кому мешают?!

— Не положено! — Глаза у Дрыкина совершенно непроницаемые, будто свинцовые. Отчего у нормального человека мурашки бегут по спине.

Дальше больше. Через пару дней холодильник оказался пуст и даже его штепсель был вынут из электрической розетки.

— А что с передачами? Почему холодильник выключен?

— Передач тоже больше не будет.

— Почему?

— Потому.

Ксюша почувствовала, еще немного и она вцепится Дрыкину в физиономию.

— Да что вы себе позволяете! Передачи разрешены по распорядку!

— А теперь запрещены!

Ксюша пошла и включила холодильник.

— Попробуй только выключить! Я напишу письмо в горздрав! И в министерство!

Дрыкин усмехнулся и ничего не сказал.

А когда на следующее утро она пришла на отделение, то сразу почувствовала что-то неладное. Старушки находились в сильном возбуждении. Некоторые из них плакали от страха.

Тосю Ксюша не обнаружила. Ее тумбочка пустовала, а на койке лежал голый матрац без белья. А Тосина соседка сидела на краешке стула, остановившимися глазами глядя перед собой. Правой рукой она сжимала кисть левой и с тоской раскачивается взад и вперед.

— Бабушка! Что с тобой?

— Болит… Болит…

Ксюша схватила старушку за руки, а на запястьях синие следы от ремешка.

— Что он тут делал?

Молчат старушки. Боятся сказать. А может быть, уже и не помнят.

Ксюша бросилась к старшей сестре.

— Что здесь было?

— Больные нарушали режим. Отказывались повиноваться.

— Кто? Наши старушки?

Сестра отводит глаза. Она — что? Она ничего!

— А где Тося?

— Какая Тося?

— Моя Тося! Бабушка моя!

— А-а… — Сестра пожала плечами. — Ее перевели.

— Как перевели? Куда?

— В пятое отделение…

— Куда!?!

Забыв набросить куртку, Ксюша бросилась к пятому отделению.

А к пятому уже не пройти. Узкий проход за кочегаркой перегорожен забором, а из временной будочки смотрит сердитое лицо охранника. Ксюша пыталась договориться, даже подкупить стража, но он был непреклонен.

Ксюша почувствовала, что голова ее больше ничего не соображает. Все ее существо затоплял липкий студенистый страх.

Ксюша решила идти к заведующему отделением.

С заведующим нужно разговаривать в середине рабочего дня. Потому что с утра он смурной с похмелья, а к трем часам наоборот, улыбаться тебе он еще может, а что-нибудь решать — уже нет. Ксюша с трудом дождалась одиннадцати.

Заведующий, Лев Николаевич, импозантный мужчина, крупными чертами лица и прекрасной шевелюрой в самом деле напоминавший нестарого льва, внушительно возвышался над письменным столом. Ксюша присела на стул напротив него.

— Лев Николаевич, я хочу забрать мою бабушку из больницы… Срочно!

— Ну-ну-ну! — миролюбиво проговорил Лев Николаевич. — Почему такая спешка?

— Ее сегодня утром перевели в пятое отделение.

Доктор стер с лица улыбку и отвел глаза.

— Она оказывала сопротивление Дрыкину. Дрыкин был вынужден применять силу. Дрыкин сказал…

— Да кто такой этот Дрыкин! — с тоской сказала Ксюша. — Откуда вообще он взялся?

Лев Николаевич посмотрел в потолок и философски вздохнул.

— Дрыкин — опытный медработник. Его к нам перевели для укрепления дисциплины. Решение было принято на уровне администрации больницы.

Ксюша горько усмехнулась. Знает она, на каком уровне было принято решение.

— Я хочу забрать свою бабушку, — упрямо повторила Ксюша.

Лев Николаевич опять вздохнул, посмотрел в окно, потом достал сигареты и закурил.

— Послушай, Ксения. В больнице сложился определенный порядок… Может быть, он не всегда приятен, иногда довольно жесток — но такова жизнь! Не мы этот порядок выдумали и не нам его менять!

— Они перевели мою бабушку в пятое отделение!

— Бабушка переведена в пятое отделение временно, на пару дней, так сказать, в целях исправления. Как мы будем работать, если больные будут оказывать сопротивление?

Да какое там сопротивление! Знаем мы это сопротивление!

— Я хочу забрать бабушку из больницы.