История целибата - Элизабет Эбботт

Однако вскоре Августин понял, что не сможет сдерживать собственную похоть, пока его дитя-невеста подрастет. Вместо того чтобы дать бой своему непокорному половому члену, он снова обзавелся любовницей. Как потом он не раз повторял: «закон наших членов борется с законом нашего разума»[165].

Член Августина был настолько непокорным, что вскоре у него возникло отвращение к эрекции, «этому животному движению… против которого надлежит бороться скромности». Страсть, писал он, это то, что «восстает против решения души в необузданном и уродливом движении»[166]. Августин полагал, что эрекция непристойна и потому после грехопадения мужчины и женщины должны были прикрывать свою похоть фиговыми листьями. Женщины тоже испытывают сексуальное возбуждение, допускал он, вместе с тем полагая, что они прикрывают свою наготу прежде всего, чтобы предотвратить возбуждение мужчин.

В период между отношениями с любовницей и женитьбой Августину снизошло озарение, подобное тому, о котором апостол Павел говорил в Послании к Римлянам:

ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти[167].

Придя в возбуждение, он воспринял эти слова как призыв к отречению от сексуальности. Наконец-то его мать частично добилась своего. Ее сын перешел в христианство, но отверг супружество. «Ты обратил меня к Себе, – позже в молитве Августин обращался к Христу, – я не искал больше жены, ни на что не надеялся в этом мире»[168]. Бывший распутник всю оставшуюся жизнь соблюдал целибат. Адеодат был единственным внуком, которого он подарил своей матери.

Как и многие новообращенные, Августин стал ревностным поборником новой религии. С особой твердостью и непреклонностью он относился к соблюдению целибата – главному пробному камню его перехода в христианство. Он всеми фибрами души ненавидел половой акт, как и следовало ожидать от новообращенного мужчины, давшего обет безбрачия, и замечал, что ничто так не обрушивает «мужской разум вниз с высоты, как женские ласки и соединение тел, без которого нельзя иметь жену»[169].

Но похоть, в которой у него не было нужды и к которой он не стремился, продолжала его изнурять. По ночам сны предавали его сексуальными видениями, и его измученное тело отвечало тем, что, проснувшись утром, он видел: ночью, во сне, помимо воли у него произошло семяизвержение. Это была та самая примитивная похоть, которая терзала Августина и в сочетании с его манихейским прошлым определяла его теологические взгляды, в которых похоти выносился суровый приговор.

На протяжении долгой жизни Августин изложил свои взгляды на сексуальные отношения и целибат в ряде произведений, большую часть которых продолжают широко изучать и сегодня[170]. Он писал о том, что половой акт есть зло, если он совершается в порыве страсти, причем его опыт свидетельствует о том, что он всегда возбуждает страсть и похоть, даже в старости. Он с досадой писал о необузданности похоти, узнав о том, что «мужчина в возрасте восьмидесяти четырех лет, прожив, как подобает религиозному человеку, в воздержании со своей верующей женой двадцать пять лет, купил себе Лиристрию <девушку, игравшую на лире> для удовлетворения похоти»[171].

Августин полагал, что сексуальность находится в самой сути человеческого существа, поясняя, что она является отголоском первородного греха человечества, совершенного Адамом и Евой в Эдемском саду, когда они ослушались Господа. Сквозь призму сексуальности он рассматривал отраженную в ней похоть как главный порок человека. Его проявлениями были ненавистная Августину эрекция и жалкие ночные семяизвержения во сне, которым подвержен каждый мужчина. В отличие от святых отцов более раннего периода, Августин не считал женщин похотливыми и полагал, что им легче соблюдать целибат.

Кроме того, десятилетия церковной службы преподали ему печальный урок: его идеал безбрачия не мог быть воплощен в жизнь. Максимум того, что можно было ожидать от замужних католичек, это соблюдения верности мужьям и воздержания от половой жизни во время Великого поста. Так получалось, что хотя естественная потребность сочетаться браком является ниспосланным Господом благом, сексуальная страсть и похоть, выражающиеся в эрекции, происходят от лукавого, и им следует противопоставлять целомудрие и непорочность.

Плоть твоя как твоя жена. …Люби ее, вини ее; пусть станет едина связь тела и души, соединится воедино супружеская гармония. …Научись в совершенстве владеть тем, что ты получил, как единым целым. Теперь сделай так, чтобы тебе этого недоставало, чтобы потом насладиться изобилием[172].

Однако христианам не следует с рвением приниматься рожать обществу детей, скорее им надо «с некоторой долей печали снисходить» до полового акта, поскольку он никогда не сможет стать таким целомудренным, бесстрастным совокуплением, которое существовало до грехопадения[173]. Как бы то ни было, людям, состоящим в браке, нужно стремиться видеть в себе скорее матерей и отцов, чем женщин и мужчин, поскольку тем самым ослабляется вожделение.

Сексуальные отношения в браке имеют моральное преимущество: в каждом из партнеров это уменьшает похоть и тем самым отбивает у них склонность к измене. В отличие от его предшественников-теологов, Августин полагал, что женская сексуальность, составляющая подлинную природу женщин, значительно ниже, чем сексуальность мужчин, поэтому представительницам слабого пола гораздо легче соблюдать целибат, но логическим следствием этого является необходимость их подчинения.

Тем не менее, несмотря на его сочувственные, трезвые взгляды на супружеские сексуальные отношения, духовная и интеллектуальная приверженность Августина целибату побуждала его соблюдать безбрачие. «Зло плотского вожделения столь велико, что лучше воздержаться от его применения, чем применять его хорошо», – писал он[174]. Вместе с тем он не считал, что борьбе с похотью помогает аскетизм, в частности голодание. На самом деле большую роль здесь играло смирение и неизменная покорность Божьей воле.

Женщины, по мнению Августина, сами даже не могли выбирать целомудрие; пока Господь их к этому не призовет, им следует исполнять свои женские обязанности. Не для них существуют радости избавления от тягот брачных уз, вынашивания и воспитания детей. Но девы по призванию могли жить в целомудренных общинах, скромно одеваться и радоваться дружбе и непорочной любви друг к другу. Главным здесь было послушание, поскольку, в отличие от других святых отцов, Августин учил, что «благо послушания воистину более велико, нежели благо воздержания»[175].

К концу своей долгой жизни мужчина, моливший Господа даровать ему целомудрия и умеренности, но только позже, побуждал к тому же других своих единоверцев-христиан, которые в течение нескольких десятилетий до этого, как и он, не имели возможности потворствовать своим желаниям. Может быть, именно из-за своего неуемного полового влечения Августин принижал роль женщин в качестве соблазнительниц, хотя никак не связывал это с какими-то отсрочками от тягот супружества и воспитания детей, за исключением немногих девственниц, освобожденных Господом от обычных порывов, присущих женскому полу. По крайней мере, некоторым из них позже пришлось доказывать собственное благочестие, пройдя через христианские тернии подобно отцам Церкви, которые пристально следили за тем, как женщины соблюдали половое воздержание, стремясь достичь личного освобождения в той же степени, в какой выражали подчинение воле Господа.

Необычные девственницы

Матери Церкви

[176]

Для многих женщин христианство оказалось чрезвычайно влиятельной, всепоглощающей религией, которая требовала огромной отдачи, но и очень много приносила взамен. Они отдавались вере с большим рвением и глубоким чувством, подчиняли жизнь ее принципам, уделяя особое внимание тому, что было ближе их натуре. Для некоторых путем к спасению становились крайние формы аскетизма – самобичевание и пост, доводивший до голодания. Другие видели его в добровольном, уединенном служении Господу, освобождавшему их от оков супружества, тягот домашнего хозяйства, беременности и выращивания детей.

Не было ничего удивительного в том, что отцы Церкви беспокоились о необычных девственницах. Настойчивые призывы Тертуллиана к женщинам ходить с покрытыми лицами были обращены к тем из них, кто появлялся на людях, не скрывая лиц; озабоченность Иеронима их путешествиями, совершавшимися совместно с мужчинами, объяснялась тем, что так поступали многие девственницы; а суровая критика Августином богомерзкой гордыни была направлена против целомудренных девиц, открыто похвалявшихся своей независимостью.