Гибель веры - Донна Леон

– Мы ничего не знаем, Гвидо. Возможно, придет в себя сегодня. Или так и останется. Или умрет. – И он засунул руки в карманы халата.

– Что вы делаете в таких случаях?

– Врачи?

Брунетти кивнул.

– Делаем анализы, потом еще анализы. А потом молимся.

– Можно на нее поглядеть?

– Там особо не на что смотреть, кроме бинтов.

– Все же я хотел бы повидать ее.

– Ладно. Но только вы. – И он поглядел в сторону Вьянелло.

Тот кивнул и направился к креслу у стены. Взял там часть позавчерашней газеты и стал читать.

Врач провел комиссара по коридору и остановился перед третьей дверью справа.

– У нас переполнено, мы поместили ее сюда. – Распахнул дверь и вошел первым.

Все здесь так знакомо: запах цветов и мочи; пластиковые бутылки с минеральной водой, выставленные на окна, чтобы оставались прохладными; чувство ожидаемого страдания… Четыре кровати, одна пустует. Марию комиссар увидел сразу – у дальней стены. Не заметил, когда вышел врач и закрыл за собой дверь. Брунетти встал сначала в ногах кровати, потом решил, что лучше видно у изголовья.

Ресницы ее были почти незаметны на фоне темных густых теней под глазами; темная прядь выбилась из-под повязки, скрывающей волосы. Одно крыло носа намазано красно-рыжим меркурохромом по царапине, начинающейся там и доходящей до подбородка. Черные нитки швов, от левой скулы, уходят под повязку.

Тело под легким голубым одеялом кажется маленьким, детским; весь силуэт странно изуродован толстой повязкой на плече. Он напряженно всматривался в губы – не заметно никакого движения. Показалось ему или и вправду одеяло приподнялось, когда она беззвучно вдохнула и выдохнула?… Увидев это, сам вздохнул с облегчением.

За спиной у него застонала больная; а другая, возможно потревоженная шумом, позвала в бреду: «Робе-ерто!…»

Немного погодя Брунетти уже был в холле; Вьянелло все читал газету… Он кивнул ему, вместе они вышли к ожидающей их лодке и вернулись в квестуру.

Глава 9

Между ними существовало молчаливое обоюдное соглашение – не возиться с ланчем. Как только они оказались на месте, комиссар послал сержанта так скорректировать список дежурств, чтобы перед палатой Марии Тесты немедленно появился охранник – пусть стоит там день и ночь.

Позвонил в полицию на Лидо, представился, сообщил цель звонка и спросил, знают ли там что-нибудь о водителе, который сбил вчера велосипедистку и сбежал. Нет, ничего не знают: никаких свидетелей, никто не позвонил о подозрительной вмятине на соседской машине, – ровно ничего. А ведь в утренней газете изложена эта история, опубликован и номер телефона, по которому надо звонить, если есть какая-нибудь информация о происшествии. Брунетти назвал свой номер и, что важнее, свою должность, заявив: его следует информировать немедленно по получении любых сведений о водителе или машине.

Брунетти открыл свой ящик, перерыл все вверх дном и нашел-таки забытую папку. Обратился к копии первого завещания, Фаусты Галассо, – той, что оставила все племяннику из Турина; внимательно изучил поименованное – три квартиры в Венеции, две фермы близ Порденоне, сбережения на трех банковских счетах в городе, – а также изучил адреса квартир, но сами по себе адреса ничего ему не говорили.

Взял телефонную трубку и набрал хорошо знакомый номер.

– «Бучинторо Рил Эстейт» [21], – ответил после второго гудка женский голос.

– Чао, Стефания! Это Гвидо.

– Узнала тебя по голосу. Как поживаешь и, прежде чем ответишь, скажи: не хочешь купить чудесную квартирку в Каннареджо – сто пятьдесят метров, две ванные, три спальни, кухня, столовая, гостиная с видом на лагуну?

– Что с ней не так? – спросил он сразу.

– Гви-и-идо! – воскликнула она, изумленная до предела.

– Занята и нет никакой возможности выкинуть обитателя? Нуждается в новой крыше? Сухая гниль в стенах? – спросил он.

Короткое молчание, короткий сдавленный смешок.

– Acqua alta [22] – объяснила Стефания. – Вода поднимается больше чем на полтора метра – лови рыбу в кровати.

– В лагуне больше нет рыбы, Стефания. Ее всю отравили.

– Тогда водоросли собирай. Но квартира правда прекрасная, поверь мне! Ее купила три года назад американская чета: потратила целое состояние на ремонт – сотни миллионов, – но никто не предупредил их о воде. И вот прошлой зимой – у нас же наводнение было – у них пропал паркет, свежая покраска и примерно на пятьдесят миллионов мебели и ковров. Призвали архитектора, а он первое, что сказал – ничего поделать нельзя. Вот они и хотят ее продать.

– И сколько?

– Триста миллионов.

– Полтораста метров?

– Да.

– Это даром.

– Знаю. Не посоветуешь кого-нибудь, кто заинтересован?

– Стефания, за сто пятьдесят квадратных метров это дешево. Но и бессмысленно.

Она не отрицала и ничего не говорила.

– У тебя есть кому предложить? – наконец нарушил он молчание.

– Да.

– Кому?

– Немцам.

– Вот и хорошо, надеюсь, ты им продашь.

Отец Стефании три года был военнопленным в Германии – Брунетти знал, что говорит.

– Если тебе не нужна квартира, то что, Гвидо? Сведения?

– Стефа-а-ания! – пропел он в ответ, шутливо ей подражая. – Неужели ты думаешь, что я позвонил бы тебе из-за чего-то, кроме желания услышать твой нежный голосок?

– Ты лелеешь девичьи мечты, Гвидо. Давай быстрее: что ты хочешь узнать?

– У меня есть три адреса и имена предыдущих владельцев. Я хотел бы знать, продаются ли квартиры, и если да, то за сколько. Или, если их продали в прошлом году, – за какие цены.

– Это займет у меня день-два.

– День, а не два – возможно? – предложил он.

– Ладно, день. Давай адреса.

Брунетти назвал ей адреса трех квартир и объяснил, что женщина, по фамилии Галассо, оставила все три племяннику. Прежде чем повесить трубку, Стефания ему сообщила, что, если дело с немцами не выгорит, она ждет от него кого-нибудь, кому сбыть эту квартиру. Он согласился подумать над этим, но удержался и не сказал, что предложит ее своему вице-квесторе.

Следующее завещание – синьоры Ренаты Кристанти, вдовы Марчелло. Что бы ни делал при жизни синьор Кристанти, он это делал очень хорошо, ибо состояние его вдовы включало: квартиры (длинный список), четыре магазина, инвестиции и сбережения в целом более чем на полмиллиарда лир. Все это поделено на их шестерых детей – тех самых, которые не утруждали себя посещением ее в доме престарелых. Читая это, Брунетти дивился: как это особа с таким состоянием и шестью детьми дошла до того, чтобы окончить дни свои в доме престарелых, который управлялся монашеским орденом, давшим обет бедности. Ей пристала бы ультрасовременная клиника, располагающая любыми средствами лечения и удобствами, известными гериатрии.

Граф Кривони оставил своей вдове квартиру, где она жила, еще две квартиры и разные инвестиции – ценность их нельзя установить только из завещания. Других наследников не названо.

Сестра синьора да Пре отказала ему все, кроме оспоренной доли в пользу дома престарелых. В завещании он назван единственным наследником и не перечислено никакой конкретной собственности или вкладов; отсюда следовала невозможность установить, сколь велико состояние.

Синьор Лерини завещал все своей дочери Бенедетте, не перечислив, из чего состоит это «все», так что и здесь узнать общую стоимость не удастся.

Зазудел интерком; комиссар ответил:

– Да, вице-квесторе?

– Хотел бы с вами немножко поговорить, Брунетти.

– Да, синьор, сейчас спущусь.

Патта уже больше недели как вернулся к управлению квестурой, но Брунетти до сих пор как-то избегал любых личных встреч с ним. К прибытию его он подготовил длинный отчет о том, что разные commissariделали в его, Патты, отсутствие, – не упоминая о Марии Тесте, ее визите и о тех интервью, которые за ним последовали.

Синьорина Элеттра сидела у себя за столом в маленьком кабинете перед дверьми Патты. Сегодня на ней был самый победительно женственный из темно-серых деловых костюмов – ну почти такой, как двубортные, в мелкую полоску, пары, которые обожал Патта. Как и у него, из нагрудного кармашка у нее торчал сложенный белый платочек, и, тоже как у него, в центре шелкового галстука маленькая драгоценная булавка.

– Все нормально, «фиат» продала… – услышал он, войдя.

От удивления чуть не перебил ее, – мол, а он и не знал, что у нее машина. Но последовало продолжение:

– …и тут же пустила деньги в оборот – купила тысячу акций той немецкой «биотехнологии», о которой говорила тебе на прошлой неделе. – Подняла руку – знак Брунетти: хочет ему что-то сообщить, прежде чем он войдет в кабинет к Патте. – И до конца дня избавь меня от голландских гульденов. Мне позвонил приятель – их министр финансов собирается кое о чем объявить завтра на заседании кабинета.