На корабле полдень - Александр Зорич

А именно: их астрофаги углубляются в недра одной из планет. Для примера, закапываются в Глагол или там в Енисей.

Астрофаги оставляют там, в глубине планеты, мощнейшие автономные Х-двигатели. После чего планета переносится через Х-матрицу в хромосферу звезды Шиватир, что приводит к ее взрыву. Звезда превращается в сверхновую, ее раскаленная газовая оболочка мчится через систему, сжигая планету за планетой, а астрофаги ягну используют этот катаклизм – а точнее, результаты катаклизма в виде высвободившейся колоссальной энергии и дармовой плазмы нужной им кондиции – для выработки эсмеральдита.

«Промедление в одну-единственную минуту может быть смерти подобно!» – так резюмировал Масленников свой апокалиптический прогноз, и в данном случае совершенно не преувеличивал.

Вот поэтому мы перли прямиком на Глагол. Пря-ми-ком. Шли самым, самым опасным курсом.

С гигантского расстояния в миллионы километров планета казалась мячиком для большого тенниса, который сначала обваляли в желтой краске, потом – разрисовали коричневой, а напоследок прострелили из пистолета (пресловутый Котел в таком масштабе походил именно на входное отверстие от пули).

В наушниках раздался голос моего друга Цапко.

– Ты, Саша, нас так пугал этим своим Глаголом, что я думал, там реально ад какой-то. А так, смотрю, ничего особенного. Скажем, планета Вентус производит куда более инфернальное впечатление…

– Вентуса не видел, – ответил я. – Да и Глагол, конечно, не ад. Но на чистилище вполне потянет. Просто надо воздух его легкими вобрать… Из космоса оно… не то немножечко.

После Цапко свое архиважное мнение об аномальной планете – Глагол ему даже нравился, видите ли – высказал необычайно болтливый от страха Пак, всем известный любитель парадоксов.

Однако развить свою мысль о том, что Глагол напомнил ему родной Марс в окрестностях Емельяновска, Пак не успел. Потому что на обзорные экраны тактической обстановки рука судьбы щедро просыпала зернь разноцветных отметок.

По центру, почти ровно перед нами, обнаружились несколько упитанных желтых козявок.

Подковой обхватывая желтых, трясли задами красные.

По мере срабатывания запросчиков «свой – чужой» (а срабатывали они быстро) желтые отметки зеленели и обрастали пояснительными надписями.

Что же до красных, то они цвет, к сожалению, не меняли. Только напитывались, наливались кровью.

А надписи возле красных меток появлялись по мере того, как парсер «Асмодея», сравнивая увиденное с эталонами своей базы данных, уверенно распознавал конструкцию вражеских летательных аппаратов.

И только одна, самая большая и жирная желтая цель не сменила цвета в течение двух минут и не обрела пояснительную надпись.

– Это что еще за кашалот? – спросил я у Булгарина. – Какая-то новая чоругская пакость? Или просто глюк программы?

Булгарин в своей бронированной цитадели с десятками экранов на борту «Асмодея» видел куда больше нас. Например, он получал СИР-образ неопознанной цели – примерную, ориентировочную трехмерную модель, синтезированную парсером на основании всех мыслимых данных и замеров.

– Это не глюк, а наш звездолет, – ответил Булгарин. – В смысле не обязательно наш, русский, но построенный Великорасой. Моя оптика разрешила уже две башни главного калибра. И посадочную палубу.

– Линкор-авианосец, что ли? Как наш «Суворов»? – спросил я.

– Как «Суворов», да… Только длиною в полторы «Славы». Можешь себе представить?

Я подумал. Взвесил услышанное на внутренних весах. И решительно бросил:

– Не могу.

В разговор неожиданно вмешался Лобановский.

– Разрешите обратиться, товарищи командиры? – спросил он.

– Валяй.

– Это клонский, – сказал Лобановский. – Не помню, как называется. Какой-то Ферван… Или вроде того… Герой, в общем.

– Какой еще герой?

– Национальный. Звездопроходец, который Паркиду открыл… В честь него этого исполина и назвали.

– Откуда данные? – сухо осведомился Булгарин.

– Так прямиком из последних «Крыльев Родины»! Там статья была. Про наши богатые трофеи! – радостно щебетал Лобановский. – Мол, теперь у нас не только то и се, но и этот линкор-авианосец. Я чего запомнил-то? Там в статье было написано, что он длиной в полторы «Славы», как вы только что и сказали. Вот я и впечатлился. Ведь я-то на «Славе» был, имеется с чем сравнить…

– Молодец, Лобановский. Внимательный. Не ожидал, – похвалил моего подчиненного обычно не слишком ласковый Булгарин. – Я тут смотрю, похоже, ты прав. Особенности архитектуры выдают клонские вкусы. Эти никчемные художества… Надстройки ступенчатыми пирамидами… Самая заотарская мякотка!

Булгарин, наверное, говорил бы еще, благо тема была богатая. Но внезапно оборвал сам себя:

– Отставить болтовню! Меня на командном канале вызывают.

Пока командир принимал новую вводную, я с растущим беспокойством наблюдал приближение «Эрвана Махерзада» (как выяснилось вскоре, именно так звался сей сверхтяжелый линкор-авианосец) и вцепившейся в него своры разномастных ягну.

О-о! Там было на что поглазеть!

Тут тебе и наши старые знакомцы паладины. И боевые машины их, скажем так, комэсков, которых мы в боях над Тэртой прозвали «белыми кайрами» за характерный силуэт водоплавающей птицы. И, конечно же, крупные убийцы авианосцев – корветы, оснащенные, в отличие от малых боевых экзоскелетов паладинов, не пропульсивными антигравитационными, а мезонными двигателями. И позитронными лазерами декагигаваттного класса.

– Эскадрилья, внимание, – сказал я с деланой непринужденностью. – Противник имеет подавляющее численное преимущество. Поэтому я запрещаю вам даже думать об инициативной тактике в бою. Наша задача – прикрывать «горбатых», и на ней мы должны сосредоточиться полностью.

Послышался голос Княжина:

– Приняли чисто… Вот только скажите, пожалуйста, товарищ командир… Почему их корветы еще не разделали клонов под орех? Ведь не из врожденного миролюбия, правильно?

– Не знаю, – честно признался я. – Поэтому давайте сообща держаться за версию про миролюбие! Долой, так сказать, цинизм!

В эфире послышался хохоток. Мои орлы всегда радовались моему нестандартному чувству юмора.

Между тем я в глубине души был уже близок к панике. Мы продолжали сближаться с ягну очень быстро. Пилоты «Асмодея» и «Андромеды-Е» не сбрасывали скорость и не меняли курс. В то время как и моя интуиция, и элементарные расчеты во весь голос вопили: «Идиоты! Уходим на полной! Тут нечего ловить!»

Наконец в наушниках раздался голос командира.

– Здесь Булгарин. Сворачиваем лавочку и ложимся на курс отхода…

Но легко было сказать «сворачиваем». Ведь для начала требовалось погасить немалую инерцию движения!

Пока мы оттормаживали маршевыми, развернув машины на сто восемьдесят градусов, на тактические экраны вползла еще одна группа красных меток.

А «Эрван Махерзад» – его двигателисты, казалось, решили побить все рекорды скорости для сверхтяжелых звездолетов и топили, что называется, «на расплав хризолина» – приблизился к нам настолько, что я уже невооруженным взглядом видел игру сотен радужных сполохов на его дюжем защитном поле; то рассеивались, нисходя в ничто, смертоносные потоки антиматерии, исторгаемой корветами ягну.

– С «Ключевского» передали, – голос Булгарина звучал спокойно, но я уже знал цену этому спокойствию, – в их квадрате – до сотни паладинов ягну. Поэтому Х-крейсер уходит в позиционное положение. Мое решение: сближаемся с клоном, садимся на него.

– Потому что больше некуда? – спросил я без обиняков.

– Да, – подтвердил Булгарин. – Как видно, у клона отменное защитное поле. Оно – наш единственный шанс. Я постараюсь докричаться до их руководителя полетов. А вы сделайте так, чтобы моей коровушке не оборвали хвост…

Последнее замечание Булгарина было тем более актуально, что все рекомендованные курсы на «Эрван Махерзад», насчитанные парсером, пересекались с ватагой боевых машин ягну.

Ровно две секунды назад эти аппараты были распознаны как комтуры. (К слову, то был единственный известный мне вид индивидуальных летательных аппаратов ягну, которые до сего момента не засветились возле клонского гиганта. Но вот и они решили поучаствовать в веселье.)

Лобановский, который в тот вылет вообще проявлял чудеса сообразительности, оценил значение этого факта первым.

– Товарищ лейтенант! – Голос Лобановского дрожал. – Это же комтуры! На каждом – по четыре пенетратора! От них уже никакой щит не спасет! Ими ягну астероиды джипсов как консервные банки вскрывали!

Я ответил Лобановскому не сразу.

Мне потребовалось время, чтобы овладеть собой. Потому что, черт возьми, Лобановский был прав и его правота не сулила нам ничего хорошего! Одно удачное попадание пенетратора – и «Эрван Махерзад», исчадие клонских милитаристов-гигантоманов, может уже не принять нас на свою бескрайнюю посадочную палубу. Некуда будет принимать.