Лабиринт в пустыне - Мария Рашова

дома, чтобы тут же замертво упасть фейсом в кровать (для тех, кто может себе это позволить), а утром опять начать ту же гонку. Жизнь не баловала, но мы, жители больших громких душных городов, научились терпеть и почти не роптать на нее. Это потребовало долгих лет выдержки и самоконтроля. Но это все же было лучше, чем ничего не делать, жалеть себя и пить где-то на обочине нашей необъятной Родины. Безумный ритм работы и общую усталость я предпочитаю унынию. От усталости можно отлежаться, а руки уныния серы и длинны, мысли тоскливы, от него не так-то просто убежать.

Фабрика осталась позади, справа от меня виднелись изумрудные горы. Надо мной алело небо, под ногами росла синяя трава. Все было относительно хорошо. Я до сих пор не знал, как выбраться отсюда, и это единственное, что еще смущало мой разум, потому что все мои мысли, казалось, были поглощены чудесным запахом. Все было отлично, но смутное беспокойство терзало мою душу. Как когда вы понимаете, что вроде бы все отлично, но при этом что-то идет не так. Начал про себя Иисусову молитву и вдруг подумал, если я так долго падал, то я нахожусь в толще земли? Где-то совсем на глубине? Если я так глубоко и далеко упал, может быть, это и есть ад? Или преддверие ада? Место, где от чудесного запаха сходишь с ума, и тебе хочется остаться тут навсегда? Грандиозная ловушка темных? И вдруг мне стало плохо на душе: вдруг Бог не слышит моих молитв? Я тут стараюсь, читаю молитвы, а Он попросту не слышит. Что тогда? От этой мысли мне стало так плохо, что я внезапно остановился. Я уже почти пришел к сиреневым водопадам, и сейчас они журчали вовсю, соревнуясь с пением оранжевых сладкоголосых птиц. Слева от меня изливались великолепные водопады, справа стояли изумрудные горы, под ногами колосилась синяя трава, а мне было по фиг. От чудесного запаха начало тошнить. От одной мысли, что за мои грехи Он решил оставить меня здесь, мне стало плохо. Не спасало ничего. А вдруг этот мир — всего лишь игры моего подсознания, просто разноцветные глюки, а я сам лежу в Боткинской больнице, под аппаратами ИВЛ, и собираюсь помереть? Я находился так глубоко в земле, надо мной, скорее всего, была пустыня, я даже толком не понимал, зачем я здесь и на кой мне все это сдалось. Мне стало вдруг так пронзительно одиноко. Человек может выдержать все, буквально все, все испытания в жизни, но не чувство, что Бог оставил его. Хуже этого чувства нет ничего на белом свете. Я понял, что ни шагу не смогу сделать больше, и просто сел в траву. Вся моя жизненная энергия куда-то улетучилась, я больше ничего не хотел. Я итак-то никуда, в общем-то, не стремился, я плыл по жизни, как щепка по волнам. Если Ему было угодно куда-то меня закинуть по порталам, я никогда не сопротивлялся. Глупо своим маленьким умом измерить неизмеримое и понять то, что понять невозможно. Одно я знал точно — что Он справедлив, милосерден, милостив, человеколюбив, всегда прощает тех, кто раскаялся и никогда не взимает с нас по полной стоимости грехов. Если Он и попускает горькие события в нашей жизни, то, во первых, эти горькие события уже давно по допущению наших грехов ушло организованы бесами, и Он только разрешает им происходить, а во-вторых, все это делается с одной целью — чтобы мы не загремели в ад. Он просто не хочет гибели наших душ, вот и все. Потому что истинно любит и заботится, как настоящий Отец. И вот, посреди этой синей травы моя вера поколебалась. Мне показалось, что Он оставил меня. И вся моя энергия тут же улетучилась. Значит, я давно жил за счет милости небес. Мои баки были полны бензином только потому, что мой взор был обращен на небо. Я жил и делал свое светлое дело, и мне хватало сил на это просто потому, что я был уверен, что Он любит меня, хотя я и не заслуживаю этого. А тут вдруг я будто споткнулся. Я споткнулся и понял, что мне больше не встать. Мои баки были пусты, бензин на нуле. Кто я без Бога? Нолик без палочки. Пустота, ничто. Козявка, бредущая по стеблю травы без цели, без смысла, без будущего. Ад с жадным причмокиванием сжирает любое тело с погибшей душой. Без души никто на Земле долго не живет. Даже те, кто сидят на ворованных миллионах, в глубине себя отлично понимают, что никто их больше не спасет, и путь их лежит в пропасть. Охранники не спасут от шальной пули, стволовые клетки от старости, своих детей не спасти от наркоты, а жену от измен. Грешащая 24/7 душа на самом деле глубоко несчастна. Она все понимает, все-все, даже если грешник изо всех сил делает вид, что ему нравится такая жизнь и очень хочется после смерти отправиться в ад. Это страшно. Мы все находимся под Его очами, и еще живы, просто потому что Он терпелив и ждет покаяния. Я лег в траву, свернулся в позе эмбриона и начал бормотать про себя: «Боже, Боже, почему ты оставил меня…? Господи, почему ты оставил меня…?» Я не помню, сколько я так пролежал. Отчаянье охватило мою душу. Я не видел выхода, я не видел света в конце тоннеля. Я не понимал ровным счетом ничего. Я лежал на синей траве, под алым небом, слева от меня были лиловые водопады, справа изумрудные горы. Я вдыхал чудесный запах. Все было хорошо. Несчастнее меня не было человека на Земле. Я не помню, сколько я так пролежал, свернувшись клубком. Я не мог молиться, и это было самое страшное. Как только я читал начало молитвы, становилось сразу понятно- она не доходит до небес. Когда стало совсем невыносимо, внутри меня почему-то внезапно заиграла песня времен второй отечественной, как будто кто-то включил радио: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой»(с), и я не смог не встать. Просто не смог. Такой духоподъемной силой обладала эта песня, что она и мертвых могла поднять из своих гробов. Я встал, пошатываясь, и побрел вперед — искать выход из этого странного места. «Вставаааай на смертный бой», — кто-то тоненьким голоском выводил внутри меня. Как будто где-то в глубине души из огромного войска в живых остался последний оловянный солдатик, и он подобрал флаг и сейчас размахивал им