Белград - Надя Алексеева

Чехов замер. Не решаясь перейти дорогу там, где встретил экипаж (и где теперь было до смешного тихо), подумал: вот ведь сердце как шалит! – и сказал:

– Не обольщайтесь, друг мой: она, вероятно, замужем, потому и не называется, интересничает. А вам бы всё же на Цейлон.

Дошли до купален Роффе. На нижнем этаже светились окна. За плотными, но светлыми портьерами рисовались женские силуэты. Чехов подкрался поближе и закричал:

– Слышали?! Бунина зарезали!

– Вы что? – зашипел Бунин.

– Ночью в Аутке! У татарки одной!

Зажимая рот, чтобы не захохотать, Чехов оттянул Бунина за угол. Спрятались под разлапистым кедром. В купальнях зашикали, кто-то вскрикнул, что-то уронили. Скрипуче распахнулось окно, и точно желтая марля укрыла клумбу под ним.

– Кто здесь? – пропищал чей-то голос.

Бунин стоял изумленный, глаза его стали черные.

– Вы хотели славы? – зашептал Чехов. – Так завтра вся Ялта будет про вас говорить! И стреляться не надо.

* * *

От Ай-Петри до Гурзуфа – минут двадцать езды.

Дорогой оба молчали. Ане было неудобно, что напросилась, Мартын… Его не поймешь, о чем он там думает. Только без конца музыку переключает.

Дом Мариночки оказался далеко от моря. Пока «Опель» вползал на крутизну, за мокрыми стеклами плыли сады, заборы. Струились по ливневкам дождевые потоки, унося к морю раздавленный инжир.

Низкий оштукатуренный дом голубел оконными рамами. Поверх калитки Аня разглядела на участке еще какие-то пристройки, парники, заросли мокрой малины. Тетка в тельняшке и мешковатой юбке, увязая в грядке резиновыми сапогами, дергала редиску. Обернулась на вошедших:

– Здрасте, я думала, тебе в институт ехать, а ты вон девушку привел…

Мартын пропустил мимо ушей:

– Спит?

– Придремывает. Ты кто ж такая будешь?

– Аня.

Тетка кивнула и пошла куда-то на зады с тазом редиски.

– Салат собралась строгать, – кивнул на нее Мартын.

В доме пахло пихтовым маслом и зеленью с огорода. Засаленная клеенка на столе, в вазочке с вареньем – вечные осы, красный с узором ковер во всю стену, над ним часы (не ходят).

В кресле у серванта сидела бабка. Вязала. Губы, бесцветные от старости, смыкались-размыкались: считали петли. Мартын поднял руку: мол, тихо, не сбей. Досчитав, бабка подняла голову.

Это была она – та самая, из театра.

– Да-а-а, – протянула бабка, будто заканчивая задушевную историю.

Мартын засуетился, подтащил Аню за руку, представил, что она с телевидения, вопросы позадает для передачи. При этом кивал Ане: начинай уже, не стой столбом.

Аня придвинула стул, достала телефон, для виду включила запись на диктофоне, спросила:

– Представьтесь, пожалуйста, и год рождения назовите.

– Марина Тимофеевна Пучкова, – четко произнесла бабка. – Год-то какой, Мартын?

– Семнадцатый.

– Может, и так, – бабка вернулась к вязанию.

– А Сарра – это тоже вы?

Щелки бабкиных глаз вдруг расширились над спицами. В стекле серванта ее голова, покрытая платком, отразилась бугристо, пышно, будто с высокой прической. Бабка не ответила.

– Не слышит, – прошуршал Мартын. – Баб Мариночка, расскажи, как ты массажисткой работала.

– Я Сарра.

Застрекотали спицы. Мартын пожал плечами: бесполезно, бабку замыкает.

– Вы Книппер знали? Ольгу Книппер? Актрису.

– МХАТ, – вставил Мартын.

Он уже стоял у стола – слизывал варенье с ложки, прихлебывал что-то из чашки.

В дверь вплыл таз перемытой, очищенной от ботвы редиски, затем тетка в тельняшке.

– Теть Кать, бабка была массажисткой у Книппер или нет?

– Была, а как же. Та уже слепая сюда на машине прикатывала с водителем. Радикулит свой править. Ну чего, обедать будем? Мариночка, ты с нами?

Теть Катя потрясла бабку за плечо, та всхрапнула, встрепенулась:

– Я Сарра Абрамова.

– Ну, замучил ты Мариночку! – теть Катя зацокала языком. – Далась вам эта Книппер. Мне четыре года было, помню, розу сорвала в саду, поднесла артистке, как мама-покойница научила, – так она ее знаешь куда дела? Да выбросила!

Ане захотелось вступиться, рассказать про папашу-немца, и голодовку, и шипы, которые грызла Ольга.

– Выпроваживали меня всегда, и маму тоже, шушукались, – теть Катя повернулась к бабке. – Мариночка, чего шушукались-то, говорю? Померла Книппер твоя сто лет в обед. Хошь, паспорт тебе выправим на Сарру Абрамову? Сейчас хоть Земфирой назовись, всем пофиг. Завтра в загс схожу, да и всё. Редиску ждала, когда вызреет, так червяк завелся.

– Да хорош с редиской уже, – вдруг рявкнул Мартын. – Аня из телека.

– Из телека, значит. Есть будешь, Аня?

– Нет, я можно еще спрошу? – не дождавшись ответа, Аня присела на корточки возле бабки. – Софочка? Софья Федоровна Абрамова? Знаете ее?

Бабка заплакала. Точнее, лишняя влага вытекала из ее глаз, ползла по желобам морщин, собиралась к подбородку в тяжелую каплю, та падала на вязание.

– Ну вот что, молодежь, идите пока на мою половину, – тетя Катя похлопала Аню по плечу. – Мартын, там картошка, котлеты, угощай свой телик. Я подойду.

Мартын повел Аню во двор, по садовой тропинке они прошли на летнюю кухню. Там он погремел кастрюлями, обжегся о конфорку. Салат, без редиски, стоял на столе уже нарезанный, только заправить. Синий инжир в тарелке: на сладкое.

Аня ковыряла котлету, Мартын всё болтал, что крутая у нее работа и можно ли к ней устроиться, она что-то обещала… Потом тетя Катя пришла, сообщила, что бабка сегодня при чужих выкаблучивается. Когда протягивала Ане инжир, у нее слегка дрожали руки.

Мартын остался – собираться на поезд, Ане вызвали какое-то местное такси. Тетя Катя всерьез спросила: «Деньги есть?». Неделикатно, но было в этом что-то от медсестры. Умелая жесткая забота.

Мартын выбежал ее провожать, сунул в руку телефон, который Аня забыла на серванте. Ну конечно, разрядился.

В машине от ее промокших и сопревших кроссовок пахло грибами.

Аня была как пьяная, хотелось кофе погуще: чеховский мир вдруг заплелся в слишком тугую косу. Впрочем, ну знала эта бабка Книппер, потому что работала при театре, ну Сарру какую-то вспоминает, мало ли… Имя не уникальное. Может, и в театр приезжала зачем-то, в гардеробе сидела…

Улыбнулась, подумав про Мартына. Шустрый парень, только имя чересчур славянское: Мартын. Перестарались. Перестраховались?

Через час свернули в переулок, под татарский балкон.

Вспомнив, что Руслан должен звонить – он обещал сегодня решить с отпуском, – Аня расплатилась, выскочила из машины, почти взлетела на второй этаж, не разуваясь прошлепала в комнату и воткнула зарядку в телефон.

* * *

К чаю заявился отец Василий. Незваным и на час раньше. Мапа терпеть не могла такие ситуации. Пришлось спровадить его к Антоше в кабинет, пока они с Арсением прибирали газеты. Тут и там выстеленные по полу, листки подсовывали заголовки и сплетни: «Экипаж наехал