Прежняя любовь - Дороти Кумсон

Я касаюсь пальцами левой стороны своего лица. Точнее, повязки, под которой оно скрыто. Тем не менее я знаю, что оно опухло. Оно очень болит. Легчайшее касание приводит к тому, что всю голову пронзают острые иглы боли.

— Все так плохо? — спрашиваю я у Джека.

Он медленно поворачивается. Кажется, он делает это только потому, что у него нет выбора.

— Я не знаю. Я ничего не видел.

— Но они считают, что все плохо?

Внезапно его лицо оказывается рядом с моим. Обеими руками он сжимает мою руку, как будто пытаясь одновременно защитить и успокоить меня.

— Что бы ни случилось, мы пройдем через это вместе, — произносит он. — Все будет хорошо.

И я знаю. Я знаю, что он верит в это не больше, чем я.

Либби

Я никогда не считала себя уродиной. Точно так же, глядя в зеркало, я никогда не видела там красавицу. Меня всегда изумляло, что другие люди способны на подобные суждения о себе. Особенно это касается тех девушек, которые мечтают стать моделями.

Я смотрю в зеркало и вижу себя как будто впервые в жизни.

Я не уродина.

Мои темно-карие, почти черные радужки окружены белками, которые сейчас пронизаны сеточкой лопнувших кровеносных сосудов. У меня широкий приплюснутый нос. Темно-коричневый цвет моей кожи всегда было легко подчеркнуть небольшим количеством тонального крема. У меня красивой формы лоб и маленький аккуратный подбородок. У меня широкие и полные губы.

Я не уродина. Возможно, я выгляжу немного уставшей, что неудивительно, учитывая события последних двух суток. Но в целом особых изменений в своей внешности я не замечаю. В зеркале я вижу себя. Такой я знала себя всю свою жизнь. И я не уродина.

Так я думаю до тех пор, пока не позволяю своим глазам сфокусироваться надлежащим образом, и отражение Либби в зеркале становится четким. И тут я вижу, кем являюсь сейчас. Сегодня. В эту самую минуту.

На левой половине моей головы почти нет волос. Зато там есть кривой кроваво-красный шрам, рассекающий коричневую кожу лысого черепа и исчерченный толстыми черными стежками. От удара о приоткрытое окно автомобиля кожа на моей голове лопнула подобно тому, как лопаются спелые помидоры, если их опустить в кипящую воду.

От средины носа до средины щеки протянулась еще одна темно-красная линия, более тонкая. Ее пересекают крохотные стежки — результат работы высококлассного хирурга. В этом месте в тот момент, когда мы врезались в фонарный столб, мою щеку вспорол кусок металла, оторвавшийся, скорее всего, от крыши автомобиля.

Левая сторона моего лица испещрена шрамами, которые со временем станут совершенно незаметными. Это следы вдребезги разлетевшегося стекла машины.

Мне повезло, потому что приоткрытое окно не разнесло мне череп. Мне повезло, потому что металлический осколок не угодил мне в глаз. Мне повезло, потому что я была пристегнута, и поэтому внутренние повреждения ограничились разрывом селезенки. Мне повезло, потому что спасатель не позволил мне уснуть и впасть в кому, из которой я, скорее всего, уже никогда не вышла бы. Мне повезло, потому что я осталась жива. Одним словом, мне повезло.

Вот почему мое тело сотрясают чудовищные рыдания, которые прорываются наружу как судорожные и едва слышные всхлипывания. Вот почему в моих глазах стоят слезы. Но эти слезы не катятся по щекам.

Мне повезло. То, что я вижу в квадратном зеркале, которое держит медсестра, означает, что мне повезло выжить.

— Пластическая операция на лице прошла успешно, поэтому при правильном уходе шрамов практически не останется, — объясняет мне врач.

Медсестра уносит зеркало. Мне оно больше не нужно. В моем мозгу отчетливо запечатлелся мой новый, измененный и заклейменный облик. Он горит на моих полуприкрытых веках, подобно голографическому изображению.

— Со временем волосы отрастут и скроют повреждения на голове, — еще мягче продолжает врач.

Вместо медсестры рядом со мной возникает Джек.

— Пока волосы не отрастут, ты сможешь носить шарф или что-нибудь в этом роде, — спешит вставить он.

Я поднимаю на него глаза и осознаю, что мы знакомы меньше трех лет. Он знает меня только как женщину с длинными и прямыми черными волосами. Он, конечно, знает, что каждые два месяца я выпрямляю корни волос, но он не знает, как долго я искала мастера, который не повредил бы мои волосы, не разорил бы меня и не заставил бы часами ожидать своей очереди. Он понятия не имеет, что в поисках этого мастера я годами прочесывала салоны Лондона, иногда выбираясь и за его пределы. Он даже не догадывается, что я совершала вылазки в Лондон даже после того, как переехала в Брайтон, пока мне не посчастливилось познакомиться с Энджелой. Энджела работает на дому у клиентов, она творческая личность и великолепный профессионал.

Он не знает, что это такое — быть чернокожей женщиной, пытающейся надлежащим образом ухаживать за своими волосами. Поэтому ему легко говорить, что, пока мои волосы не отрастут, я смогу носить шарф или что-нибудь в этом роде. Он понятия не имеет о том, что мне понадобится лет десять, если не больше, для того, чтобы отрастить их до прежней длины.

— Когда меня отпустят домой? — оборачиваюсь я к врачу, не обращая внимания на слова Джека, потому что сейчас не время все это ему объяснять.

— Вы делаете успехи, прогресс налицо, поэтому я считаю, что через недельку мы сможем вас выписать.

— Хорошо. Спасибо.

— Спасибо, — эхом вторит мне Джек.

Врач кивает и идет к двери палаты.

«Мне повезло выжить», — говорю я себе, пока вокруг меня суетится санитарка. Она расправляет простыни и устанавливает дозатор обезболивающих лекарств поближе к кровати.

Мне повезло выжить.

Мне повезло выжить.

Мне повезло выжить.

Я буду твердить это себе до тех пор, пока бурлящий в моей голове ужас не покинет меня навсегда. Не имеет значения, как я выгляжу, мне повезло выжить.

Не успеваю я опомниться, как мои плечи начинают вздрагивать, и вот уже я снова даю волю эмоциям. На этот раз это происходит шумно. От чувства собственного достоинства, за которое я цеплялась из последних сил, не остается и следа.

— Бог ты мой, Либби, не плачь! — в отчаянии говорит Джек. — Прости, прости меня. Я так хотел бы, чтобы изранило меня, а не тебя. Я готов на все, чтобы облегчить твою боль. Прости меня.

— Я знаю, знаю, — шепчу я. — Просто…

— Все будет хорошо, — заполняет образовавшуюся паузу Джек. — Все будет хорошо. Так сказал доктор. Ты будешь получать самое лучшее медицинское обслуживание и уход. Если потребуется, мы наймем для тебя сиделку. Ты опомниться не успеешь, как выздоровеешь. Твои шрамы не будут видны, особенно когда начнут отрастать волосы. Я обещаю тебе, все будет хорошо.