Боги слепнут - Роман Буревой

Лишь в крайнем домике возникла заминка. Там, видимо, была вооруженная охрана. Двое из людей Малека попытались сунуться… Теперь два трупа валялись у порога.

– Перебить? – спросил Губастый, и меч его вылетел из ножен.

– Попробуй, сунься! – долетел из комнаты ответ. – Неофрона никто не возьмет!

– Подожди! Давай поговорим!

– О чем?

– Только не стреляй. Я могу войти. Я безоружен! – Малек отдал Губастому свой «брут» и поднял руки. – Видите, я безоружен. – Он шагнул за порог. – Я предлагаю вам жизнь, ребята.

Раненые лежали на полу. А перед Малеком стоял медик в зеленой тунике и в зеленых шароварах и сжимал в руке скальпель, как будто собирался им защищать своих подопечных. Рядом с ним – пара здоровых парней. Один с перевязанной рукой, другой и вовсе невредим. Оба вооружены до зубов. Хозяин дома так же целился в работорговца из старинного охотничьего ружья.

– Предлагаю жизнь, – повторил Малек.

– Рабство у варваров? – спросил один из лежащих преторианцев, с трудом отрывая голову от пола.

– Ну что вы! Подумайте, зачем мне отдавать вас монголам! Они не заплатят ни асса. В отличие от римлян. А римляне заплатят, так ведь? Я отвезу вас в свою крепость. И вы будете жить в комфорте и уюте, пока Рим не компенсирует мне расходы. Я даже заберу ваших умерших, чтобы их можно было достойно похоронить.

– А раненых? – медик опустил скальпель.

– О, раненых прежде всего! Ну что, договорились?

Медик кивнул – другого выхода не было. По его приказу трое его союзников сложили оружие. Их тут же связали.

– Всех жителей деревни перебить! – приказал Малек. – Никому не нужны лишние свидетели. Головы отсечь и сложить в кучу. Дома сжечь. Как будто здесь побывали монголы.

– Не смей! Что ты делаешь! – закричал Лентул.

Малек схватил медика за тунику и тряхнул изо всей силы.

– Послушай, римлянин, – просипел он. – Плевать я хотел на вашу фальшивую гуманность! Сколько раз жрецы Либерты выкупали у меня пленников, что я и счет потерял. Так что на вашего брата я насмотрелся. И если хочешь жить, а, главное, сохранить жизнь своим братьям, то изволь делать то, что я велю. Или всем перережу глотки. Понял?

Кассий после секундной паузы кивнул.

Вечером Малек, его люди и пленники покинули сожженную деревушку. Три фургона Малека были забиты до отказа. Люди буквально лежали друг на друге. Малек торопился. Если он столкнется с монголам, ему конец. Три дня и две ночи они ехали по степи. В условленном месте Малека ждали погонщики и свежие верблюды. По пустыне он никогда не ездил на машинах, только на верблюдах. Машина может сломаться, а верблюд никогда не подведет путешественника. Утром караван, груженый стонущей от боли добычей, ушел в пустыню. Укрепленные с помощью деревянных распорок на седле, болтались с каждой стороны верблюда по две продолговатые люльки. В каждой скорчившись, лежал пленник. Не всем предстояло добраться до крепости Малека живыми.

Малек долго сидел на крыше и пил вино. Уже сильно похолодало. Пора спускаться вниз – в объятия смуглой Темии. Раб почтительно ждал у входа. Надо будет скормить эту падаль львам. Когда Малеку привезут львов.

– Позови Губастого, – приказал хозяин.

Вновь в мозгу его зародился план. Умный Малек. Умный, потому и деньги к нему текут рекой. Подручный явился на зов.

– Разреши завтра раненым искупаться в водоеме. Только приглядывай за ними в оба, – приказал Малек.

– Куда им драпать? В пустыню? – ухмыльнулся Губастый.

– Их тридцать человек. И это преторианцы.

– Скажи еще: бросятся на мечи с голыми руками! Ха!

– Не удивлюсь. Я велел – приглядывай. Ты за них отвечаешь головой.

Отвратительное помещение. Облезлые стены. Узкие оконца. Духота. Вонь немытых тел. Заросшие бородами лица. Лохмотья вместо одежды. Лохмотья вместо бинтов. Кто-то сам добирается до ведра в углу, кому-то надо подавать горшок. Кто-то стонет. Кто-то плачет, накрывшись обрывком простыни. И все двадцать четыре часа в сутки ты на виду. Некуда спрятаться ни от духоты, ни от любопытных глаз.

Роксана сидела на своей кровати в углу, по-восточному скрестив ноги. Казалось, она дремала. Или делала вид, что дремлет? Отсутствующий взгляд, руки безвольно повисли вдоль тела. С ней часто бывало такое после плена. Порой, что Кассий по два, по три раза окликал ее, а она не слышала. Люди Малека захватили ее в городе. Как женщине, ей сохранили жизнь. К тому же она оказалась во вкусе Малека. Натешившись, хозяин присоединил ее к остальным пленникам.

– Вот вам одна красотка на всех. Хватит? – И загоготал.

Ее приняли как товарища по несчастью. Никто не спросил, что с нею случилось. Самым ужасным для Роксаны было присутствие Неофрона. Втайне она надеялась, что преторианец погиб. Выяснилось – выжил. Он один из уцелевших римлян знал о том, что произошло накануне штурма. Ей казалось, что «воспитатель» постоянно наблюдает за нею. Обычно он делал вид, что не замечает ее. Но иногда останавливался подле кровати и с усмешкой говорил:

– А ведь они все твои «братцы» погибли, «сестрица»[26]. Все…

Она не отвечала. Впивалась ногтями в ладонь и не отвечала.

– Ты помнишь их? – Неофрон продолжал свои уроки.

Она отворачивалась.

– Вспоминай почаще…

И уходил.

Она спала в одной комнате с мужчинами. Она – одна. Их – тридцать. Но никто не домогался ее тела. Кассий сделал из своей аббы что-то вроде полога для кровати Роксаны и поставил ее ложе рядом с кроватью того человека, что в беспамятстве лежал неподвижно у окна. Одно это соседство должно было ее защитить.

Когда гасили свет, пленники начинали мастурбировать в темноте. Один из тяжело раненых не мог встать с постели, в последнюю свою ночь он долго возился в темноте, но ничего у него не получалось. Уже крылья Таната реяли над его головой, а тело все не хотело смириться и стремилось напоследок извергнуть животворящее семя. Но не было женского лона, чтобы его принять. Раненый окликнул Роксану и попросил подержать его за руку. И тогда наконец трепет Венеры пробежал по его телу. К утру он потерял сознание, весь день пребывал в беспамятстве. Уже на закате открыл он глаза, глянул непонимающе вокруг. Роксана склонилась над ним и приняла последний вздох умирающего, как будто была ему самым близким, самым дорогим человеком.

Иногда у Роксаны появлялась вульгарная мысль – раздеться догола, пройтись меж койками и предложить себя преторианцам. Ну, кто желает потешиться, я доступна, берите! А потом подойти к Неофрону и сказать:

– Я хорошая ученица, не так ли?

Но что-то ее сдерживало. Что-то, но не стыд.

Больше всего ее бесило, что для Неофрона нашлось место в лодке, а для нее – нет. Она даже не знала о плане, задуманном Рутилием. Она, тайный агент, ничего об этом не знала! Она была на улице, когда невдалеке взрывом опрокинуло кусок стены. Ясно, что взрыв был организован не монголами. Возможно, так защитники пытались вывести поток воды из города. Спасаясь от потопа, Роксана взобралась на крышу трехэтажного дома. Обстрел прекратился – только вода рычала и бурлила в проулках. И тут она увидела, как, оседлав рыжий поток, выныривают из ворот цитадели Гостилиана один за другим шесть катеров и несутся к узкой пробоине в стене. Она закричала, но никто ее не услышал. Она проклинала и звала… Грозила им вслед кулаком. Римляне удрали. А ее бросили в городе. Она желала, чтоб все они утонули в реке. Но боги не исполнили ее желание. Ибо спустя много дней она встретилась с беглецами вновь. Они обрадовались ей. Искренне. И она пыталась улыбаться в ответ. И зачем-то повторяла: «Наконец-то свои… Я среди своих…» Но она лгала. Они были все ей чужие. Почти как люди Малека. Почти.

Один проходимец Гней был ей другом. От Гнея постоянно несло дерьмом, ибо ему Губастый доверил ответственное дело – выносить ведра с фекалиями. И если деньги, взимаемые за пользование латринами, не пахнут, то уж руки Гнея воняли всегда, учитывая, что с водой у пленников было туго. Но этот запах нисколько Роксану не раздражал. Ей казалось, что и от нее самой пахнет мерзко.

– Не печалься, детка, – сказал Гней, усаживаясь подле Роксаны. – Это на первый взгляд все так плохо. А на самом деле я сравнялся с самим Плутархом.

– С Плутархом? Каким образом?

– Ну как же! В своей маленькой Херонее он занимался отводом сточных вод и вывозом навоза. И очень гордился, что служит своему городу. Так что хотя бы в этом я с ним наравне. Осталось теперь прославиться точно так же в области литературы. Когда я выберусь отсюда, напишу воспоминания. Я уже и псевдоним себе придумал:»Новый Плутарх».

– Я тоже писала книгу, – Роксана неожиданно оживилась.

– Так может, будем писать вместе? – предложил Гней. – Будем соавторами?

– Почему бы и нет… – Роксана попыталась улыбнуться.

Глава X

Сентябрьские игры 1975 года (продолжение)

«Кенотаф Элия Цезаря каждое утро покрыт ковром свежих цветов. Римляне никогда не забудут подвиг Цезаря и его трехсот телохранителей».