Последние Каролинги – 2 - Наталья Навина

Теперь уже не узнать.

Он постоял, кусая губы. Затем подозвал Жерара, оруженосца, и велел седлать коня. И предупредить часовых, что он, Эд, уезжает до света в лес. Жерар, здоровенный детина, прижал к груди мощные кулачищи.

– Ночью? В лес? Одному? Да там же и нечистая сила, и волки, и мятежники бродят! Ваше величество, возьмите хоть меня с собой!

Эд зыркнул на него так, что Жерар проглотил язык и незамедлительно ринулся исполнять поручение. Правда, временами оглядывался и жалобно моргал – надеялся, что король передумает и позволит ехать с ним. Напрасно надеялся. Жерар, конечно, был человеком верным, но не настолько, чтобы Эд мог ему доверять. За всю жизнь у Эда был только один оруженосец, которому он полностью доверял. Доверял и теперь… только он… она уже не была его оружносцем.

Пока он огибал излучину реки, спустилась ночь. Но Эд хорошо видел в темноте – привык за время бродяжьей и разбойничьей жизни. Он искал… если бы он сам мог определить, что он искал! По крайней мере, он должен был увидеть то самое место.

Только по ивняку и зарослям бузины он его и узнал. Ничего здесь не осталось. Обломки плотины затянуло илом, занесло песком, пепел от мельницы и хижины его владельца давно разнес ветер.

И все же – он был уверен – именно здесь четыре года назад, может быть, день в день, прокатившись по лесу, остановилась императорская охота, чтобы найти себе новое развлечение. Все закрутилось перед глазами в дикой пляске – императрица с золотыми волосами, выпевающая свою злобную литанию, придворные, доезжачие, священники, старик с окровавленным лицом, девочка в посконной рубахе, мечущаяся у костра из горящих книг… нет. Нет. Сейчас не время для подобных воспоминаний. Это уже было. Потом.

Он спрыгнул с коня и повел его за собой в поводу. Внезапно что-то хрустнуло под ногой. Он нагнулся и отскочил, как ужаленный. Сапог его наступил на человеческий череп. Против воли он ощутил, как его колотит. Господи, неужели еще и это? Мало убить по незнанию родного отца, нужно еще и попрать ногой его кости? Усилием воли он подавил в себе дрожь и поднял череп, взглянул в его пустые глазницы. Кость была совершенно бела и уже покрывалась известковой коркой. Эд знал, что это значит. Череп был слишком стар и не мог принадлежать Одвину.

Потом он смутно вспомнил скелет, болтавшийся под потолком в хижине мельника, и который он сам же во время всеобщего погрома разнес на куски.

А это означало – хижина мельника была здесь. А также – никто после сюда не возвращался и ничего не трогал.

Он отбросил череп и вытащил из ножен меч.

Копал он долго. Хотя единственным свидетельством в пользу этих трудов были вопли Кочерыжки о том, что у мельника-колдуна имелся погреб, в котором наверняка было кое-что припрятано. И это при том, что усопший смертью неправедной аббат врал гораздо чаще, чем молился, а в доме мельника уж точно ни разу в жизни не бывал. Но он чувствовал какое-то злобное, ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что благородное лезвие родового меча (чьего рода, кто объяснит?) заменяло простой заступ или лопату. Вытирал пот со лба и вновь вонзал Санктиль в сырую черную землю. Он действовал уже бездумно и мог бы работать так до самого рассвета, пока меч не ударился о что-то твердое.

Он соскреб полосу дерна, наросшую здесь за четыре года – обнаружились остатки обгорелых досок и оплавленная с них глина, расшвырял это, как в лихорадке. А под грудой мусора, в который превратились остатки жилья, некогда опрятного и уютного – крышка, – не такая, как пол, оттого, видно, и не сгорела – доски прочные, не иначе, дубовые, соединенные бронзовыми скрепами. Кольцо на крышке погреба, однако, проржавело вконец, и когда он схватился за него, отвалилось, осыпаясь рыжей трухой.

Тогда он подцепил крышку мечом, как рычагом, и нажал, что было сил. Крышка сначала подавалась неохотно, натужно, а потом отошла, и он отпихнул ее в сторону. Открылся черный провал, более темный, чем ночь, что обступала его.

Уж не в свою ли могилу заглядываешь, Эд, король Нейстрии? Если его и можно было чем-то запугать, то только не этим. Однако здесь на собственное зрение уже нельзя было полагаться. Он вернулся к ивняку, наломал сухих веток, выкресал огонь и поджег. И с этим самодельным факелом спустился вниз.

Каких бы ужасов он ни ожидал от тайника чернокнижника, всем этим ожиданиям не суждено было сбыться. Погреб был самый обычный, из тех, в которых рачительные хозяева хранят припасы на зиму. Конечно, воздух был затхлый, и деревянная лестница, которую годами не поновляли, подгнила, так что Эд едва не свалился с подломившейся ступеньки, однако ж ничего замогильного здесь не было. Простой деревенский подпол с полками по стенам. Но и мешков с просом и репой, окороков и связок лука на этих полках тоже не имелось. А стояли на них кувшины и корчаги с горлами, плотно замотанными тряпками, а кое-где и с запечатанными или залитыми свинцом. И находилось в этих кувшинах – Эд мог бы в этом покляться – что угодно, только не доброе мозельское вино и не деревенский сидр. Не знал он, что там такое было, и, честно говоря, знать не хотел. Возможно, Азарика сумела бы в этом разобраться, но…

Но в эти мгновение его внимание привлек какой-то предмет, цветом и формой отличавшийся от всего, что он здесь увидел. Придвинувшись, он разглядел в самой глубине, у стены, какой-то ларец. Пришлось бросить факел – все равно от него не было уже никакого толку, полностью прогорел – и попробовать сдвинуть ларец с места. Это оказалось неожиданно просто – на вес ларец был легче, чем представлялся. Под слоем пыли обнаружилось, что он костяной и полностью, от крышки до днища, покрыт замысловатой резьбой.

Держа ларец в руках, Эд взглянул вверх и увидел, что небо побледнело. Близился рассвет. Подхватив свою находку, он выбрался наружу, но возвращаться в лагерь не спешил. Даже если эта находка не значит ровно ничего, он не желал, чтоб ее кто-нибудь видел.

Для начала он рассмотрел сам ларец. Моржовая кость, а манера – бретонская либо ирландская. Что само по себе еще ничего не значит. Ларец был заперт на замое, и где находился ключ от замка, в настоящее время ведал один только Бог. Однако Эд и не собирался тратить время на его поиски (ключа, не Бога). Он сбил замое кинжалом и отжал крышку. И приступил к изучению содержимого ларца.

Самым большим предметом в ларце оказался вытянутый чеканный футляр из тусклого металла, судя по весу, серебряный. Против ожидания, у футляра оказалась отвинчивающаяся крышка, и когда Эд открыл ее, выяснилось, что футляр содержит толстенный свиток, плотно исписанный непонятными значками по телячьей коже. Сколько Эд ни вглядывался в тусклом рассветном сумраке, он не мог узнать ни одной знакомой буквы. В норманнском плену ему приходилось видеть руны, которые тамошние колдуны высекали на камнях или резали на кости для своих волхвований – но и руны эти значки ничуть не напоминали. Пресловутая «халдейская книга», с которой начались все несчастья Одвина? И почему он хранил ее отдельно – ведь другие книги были наверху, где и сгорели?

Он осторожно убрал свиток в футляр и закрыл его. Возможно, остальные предметы, хранящиеся в ларце, прояснят загадку…

Под футляром лежал сложенный лист пергамента, исписанный сверху донизу. На сей раз это была латынь – настолько-то у Эда знаний хватало. Правда, прочитать, что там написано, он уже не мог. Но он и не пытался. Нахмурив брови, он разглядывал гербы, нарисованные в верхних углах пергамента. Герб слева – всадник на белом коне – не слишком его заинтересовал, а вот справа… старательно выписанные три лилии на синем щите… герб Нейстрии… и без черной полосы! Если б он только мог прочитать, что здесь написано…

Этим, однако ж, содержимое ларца не исчерпывалось, хотя любителю писаного слова делать здесь больше было нечего. На дне ларца лежало еще три предмета – один побольше, два поменьше. Эд вынул, даже схватил больший, потому что среди всего найденного им это была самая близкая ему и понятная вещь.

Рукоять меча.

Сам же клинок был косо обрублен почти у самой рукояти, и страшен, верно, был удар, рассекший закаленное железо – на такое способна лишь дамасская сталь, либо тяжелый топор-франциска. И нанесен был удар давно – обрубок клинка уже обильно тронула ржавчина. Но вот рукоять меча осталась цела, и по ней было видно, что некогда это оружие было достойно короля… или императора. Рукоять была окована листовым железом, оплетенным витыми серебряными захватами. Эфес венчала голова орла с рубиновыми глазами, а поперечные пластины рукояти, защищавшие руку, были сделаны в виде крыльев орла и украшены сапфирами. У основания же эфеса, там, где у орла – рукояти должно было быть сердце, был вделан простой необработанный камень. Точно булыжник или обломок каменной ограды. Но, судя по тому, на каком почетном месте он находился, для былого владельца меча этот булыжник представлялся дороже окружающих его золота и драгоценных камней. Должно быть, он почитал его реликвией необычайной ценности и святости. Что ж, какой бы силой ни обладала реликвия, клинка она не уберегла… Но, может быть, сила была именно в рукояти, а не в клинке? Ведь меч может быть выкован снова, второй же такой реликвии может и не быть?