Автомобиль Иоанна Крестителя - Елена Басманова

– Может, оно и к лучшему. – Елизавета Викентьевна перекрестилась. – Его открытие превратили бы в страшное оружие.

– Он был большой фантазер, считал, что столь совершенное оружие упразднит войну. Фантазер…

Николай Николаевич крепко сжал вилку и непроизвольно постукивал черенком по столешнице.

– А отчего он умер? – Клим Кириллович решил помочь Марии Николаевне в ее расследовании.

– Его убили, – ответил Николай Николаевич, не замечая вытянувшегося лица дочери. – Убили финансовые и цензурные неурядицы с журналом, постоянные неприятности с Охранным отделением. Когда он умер, я был в Екатеринбурге, Дмитрий Иваныч говорил, сердце подвело, старая болезнь.

Мура подавленно молчала, вести дальнейшие расспросы она опасалась, чтобы не вызвать подозрений у родных. В установившейся тишине стало слышно, как от порывов ветра дребезжат стекла.

– В такую непогоду лучше всего сидеть дома и читать что-нибудь легкое. – Елизавета Викентьевна решила сменить тему разговора. – Я прочла эту книжечку Конан Дойла. Сюжет довольно прост, но обставлен весьма занятно, фантастически. Одна английская барышня в юности совершила неосмотрительный поступок. И затем за него расплачивалась. Ее шантажировал негодяй. В истории много таинственного, все разрешается только к концу, благодаря мужеству Шерлока Холмса.

– Когда тебе надоедят эти глупости, – недовольно проворчал Николай Николаевич.

– Не так уж истории о сыщиках и глупы, – упорствовала любящая супруга. – Они полезны, особенно в такие неспокойные времена, как наши: студенческие беспорядки, забастовки, крестьянские волнения, погромы. Все время ждешь новой пугачевщины. А эти глупые, как ты говоришь, книжки успокаивают. Убеждаешься в незыблемости мира. Добро там обязательно одерживает победу над злом.

Клим Кириллович, молча поглощавший карася в сметане, думал о том, что Брунгильда все-таки очень похожа на мать: за внешними спокойствием и сдержанностью скрывается нешуточный темперамент. Найдется ли человек, способный укротить Брунгильду, станет ли она покорной и преданной супругой?

– Надеюсь, Брунгильда заночует у Розочки. – Елизавета Викентьевна с тревогой прислушалась к завываниям ветра за окном.

– Что ж, твоя старшая дочь уже совершеннолетняя, – вздохнул профессор, – у нее может быть и личная жизнь.

Клим Кириллович беспокоился все больше, в смущении он смотрел на Муру – надо ли сообщать родителям, что они видели Брунгильду Николаевну в компании со Скрябиным? Почему ее так долго нет? Не может быть, чтобы ее сестра действительно отправилась с господином Скрябиным в путешествие по волнам.

Заметив смущение своего молодого друга и по-своему истолковав его, профессор поспешил поправиться и забормотал:

– Я имею в виду свободную артистическую жизнь. Не век же ей за материнскую юбку держаться. Наши дочери – девушки строгие, серьезные. Вот и Машенька меня радует – интересуется серьезными научными проблемами. Моя дочь! А если заниматься только котелками с сельдереем, то и поглупеть недолго.

Мура гордо выпрямилась.

– Да, папочка, все какая-то ерунда, ты совершенно прав. Завтра отправлюсь на курсы. А Софрон Ильич прекрасно разберется с этими скучными мелочами.

– Но как же все-таки Брунгильда? – с беспокойством спросила Елизавета Викентьевна. – Жаль, что у Розочки нет телефона.

– С ней все в порядке, мамочка, – сказала Мура. – Скоро приедет. Правда, Клим Кириллович?

Доктор встал.

– Надеюсь, она в хорошем обществе. Быть может, ей трудно его покинуть, как, впрочем, и мне ваше. Но долг зовет.

Доктор отвел глаза от внимательно всматривающегося в него профессора и поцеловал ручку Елизавете Викентьевне.

Простившись с хозяевами, он спустился по теплой лестнице вниз, в хлюпающую мокрым снегом тьму, вышел на набережную и направился вдоль берега вверх по течению. Нева, вздымаясь и клокоча, металась в поисках жертв.

Уже у дома Астраханкина доктор заметил на гребне взметнувшейся волны крытую барку, видимо сорванную с причала, ее догонял буксир речной полиции.

Дверь ему открыл хмурый швейцар. Раздеваясь, доктор прислушивался к гробовой тишине дома. Нелюбезный вид обычно добродушного стража поразил доктора. Он забеспокоился.

– Что-то случилось?

Швейцар помолчал, как бы раздумывая, стоит ли продолжать далее разговор, но он симпатизировал молодому доктору, бесплатно вылечившему его внучку от ушной болезни, – и швейцар решился:

– Барышня кончается.

– Как? – Доктор пошатнулся, как от удара. – Отчего?

– Не ведаю причины, да только слуги болтают, что вы прописали ребеночку порошки с ядом!

Глава 12

Заканчивался второй день дознания по случаю смерти книгоиздателя Сайкина. В вечерний час Карл Иванович Вирхов отпустил письмоводителя и кандидата Тернова.

Юный юрист, прокопавшись полдня в чужих рукописях и бумагах, не обнаружил в них почерка, совпадавшего с почерком на записке, найденной под каменным котелком. Впрочем, Павел Миронович не очень-то усердно сличал буквы – более всего он любовался на фотографическую карточку синьорины Чимбалиони с собственноручным ее автографом. По счастью, циркачка не увлекалась сочинением книжек, и ничего похожего на ее крупные округлые буквы Тернов в рукописях не встретил. Карл Иванович прервал его бессмысленные поиски: кандидат потребовался ему для эксперимента, во время которого Павел Миронович Тернов, зажав в руках склянку с водой и обрывки бумаг, падал под пристальным оком Вирхова. Изнурительный эксперимент убедил следователя в несостоятельности версии о естественной смерти Сайкина, а утомленный кандидат вызвался прогуляться к дому Рымши, опросить жителей: не видел ли кто-нибудь ночных гостей-полуночников, являвшихся к покойному? Следом за ним удалился и Поликарп Христофорович, ему предстояло добираться в Коломну.

Теперь в голове Вирхова царил сумбур. Визит Фрейберга подтвердил его догадку, переросшую в уверенность, что книгоиздатель Сайкин погиб не своей смертью. Значит, кухарка Манефа не лгала, когда говорила о незапертой на засов парадной двери. Значит, кто-то проник в тайную квартиру Сайкина. И Сигизмунд Суходел, и Варвара запросто могли взять ключи из кабинета издателя. У обоих есть мотивы для убийства. Хотя госпожа Малаховская и утверждала, что у дочери издателя есть алиби, все же не мешало это обстоятельство проверить. Ибо у Суходела алиби твердое – дворник подтвердил, что в ночь смерти Сайкина компаньон его из дома не выходил. Томило Вирхова и упоминание Манефы о старьевщике в морской форме и о монашке, навещавших Сайкина в его логове. Если в убийстве подозревать этих людей, то неясно, как к ним попали ключи из ящика редакционного стола.

По-прежнему неясно, какую роль в смерти старого развратника сыграла книжонка «Автомобиль Иоанна Крестителя», с которой следователь теперь не разлучался. Она была важной составной преступления, Вирхов не сомневался. Иначе Карл Фрейберг не советовал бы ему ее прочитать.

Вирхов приблизился к зарешеченному окну – в непроглядной тьме, раскачиваясь под железными колпаками, светились тусклым светом фонари. Слышалось неясное гудение. В такую погоду не то что хозяин, но и собака хозяина должна сидеть дома. Как бы не смело хлипкого Тернова, лучше бы тот отправился домой. Да и у Поликарпа Христофоровича путь до дому сегодня нелегкий.

Карл Иванович тяжело вздохнул и снова предался размышлениям о запутанном деле: удастся ли установить личность шантажиста, полгода назад, по уверению Суходела, грозившего убить издателя? Вероятно, Сайкин знал шантажиста и не сомневался в серьезности его намерений. Недаром купил револьвер и держал его под рукой в редакции. А на новую квартиру оружие не брал, считал, что уж там-то ему ничего не грозит! Или шантажист прекратил свои домогательства?

Вирхов заходил из угла в угол.

Возможно, Сайкин снимал квартирку вовсе не для любовных утех с синьориной Чимбалиони, а чтобы избежать смерти. Смерть ему грозила именно в редакции! А циркачку на тайной квартире издатель принимал безбоязненно. Хотя, по словам Тернова, она тоже желала смерти влюбленному в нее издателю. И она же утверждала, что вообще не читает никаких книг, в том числе и про модных сыщиков. А не могла ли смерть последовать от того, что в пароксизме страсти игривая красотка неожиданно для немолодого любовника прижгла ему спину зажженной пахитоской? Однако пепельница отсутствовала, окурки тоже. Впрочем, отчаянная циркачка могла их и унести.

Карл Иванович вернулся к столу и перелистал дело. Ожог под лопаткой Сайкина был свежий, на одежде, на сюртуке и рубашке, соответственно ему, имелись маленькие дырочки с обуглившимися краями. Вполне могла циркачка подкрасться сзади и приложить пахитоску. Вниманием Вирхова снова завладели котелок и флакон с кислотой. Никто, решительно никто из допрошенных до зловещего полудня, когда обнаружили тело, не видел на столе флакона с кислотой. Значит, он появился ночью? Кто его принес? Убийца? Сам Сайкин? С какой целью? Смысл этого предмета Вирхову постичь не удавалось. Анатомы признаков отравления не обнаружили.