Пурпурные реки - Жан-Кристоф Гранже

Потом он вспомнил про облака, переносившие ядовитые вещества, обнаруженные в опустошенных глазницах убитого. Мог ли Ньеман вообразить, спеша сюда ночью из Парижа, что его ждет такое страшное расследование?!

Сорок минут спустя полицейский добрался до перевала Мин-де-Фер. Ему не пришлось разыскивать метеостанцию — она стояла на горном склоне, и ее купол был виден еще издали. Ньеман свернул на дорожку, ведущую к научному корпусу, и увидел в сотне метров от здания, ниже по склону, довольно неожиданное зрелище. Несколько мужчин в теплых куртках, с красными обветренными лицами, пытались надуть Колоссальный шар из прозрачного пластика. Комиссар поставил машину, сбежал вниз и предъявил свое удостоверение. Метеорологи недоуменно уставились на него. Сморщенная оболочка шара серебрилась, как речной поток. Под его отверстием стояла горелка, из нее била струя голубого пламени; горячий воздух медленно заполнял баллон. Эта сцена походила на какой-то загадочный волшебный обряд.

Я комиссар Ньеман! — прокричал полицейский, стараясь перекрыть гул пламени и указывая на здание станции. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь из вас прошел со мной туда.

Один из мужчин — похоже, главный — распрямился. Надутый ветром капюшон куртки стегал его по лицу.

— Что вы хотите?

— Узнать, шел ли в субботу дождь. Это для уголовного расследования.

Метеоролог показал было на огромный шар, который теперь быстро увеличивался в размерах, но Ньеман изобразил жестами неотложность своего дела:

— Ваш шар подождет.

Ученый зашагал к лаборатории, бормоча на ходу:

— В субботу никаких осадков не было.

— Все же давайте проверим.

Метеоролог оказался прав. Когда они запросили центральный пост, выяснилось, что в выходные дни над Герноном не наблюдалось ни дождя, ни грозовых туч. Погодные спутниковые карты на экране компьютера неопровержимо свидетельствовали, что над районом не пролилось ни единой капли дождя. В углу экрана можно было прочесть дополнительные данные — уровень влажности воздуха, атмосферное давление, температура. Ученый неохотно, сквозь зубы, разъяснял: в течение двух суток антициклон обеспечивал стабильность воздушных потоков.

Ньеман попросил расширить границы поисков вплоть до конца воскресенья. И снова ни одного дождя, ни одной грозы. В радиусе ста километров — ничего. В радиусе двухсот — ничего. Комиссар в бешенстве стукнул кулаком по столу.

— Но это невозможно! — выкрикнул он. — У меня есть доказательство, что где-то шел дождь.

Ну хотя бы одно грозовое облачко — в какой-нибудь ложбине, на вершине холма. Его просто не могло не быть!

Метеоролог пожал плечами, продолжая щелкать «мышью» и вызывая на экран какие-то радужные тени, волнистые линии, затейливые спирали: все они плыли над картой горного рельефа и все, словно сговорившись, неуклонно доказывали, что в субботу и воскресенье в центре департамента Изер стояла сухая ясная погода.

— Но ведь должно быть какое-то объяснение! — прошептал Ньеман. — Черт подери, я… И тут зазвонил его мобильный телефон.

— Господин комиссар? Говорит Ален Дерто. Я тут поразмыслил над вашей историей о буром угле. И провел, со своей стороны, небольшое расследование. Так вот, мне очень жаль, но я ошибся.

— Как так?

— Да, ошибся. Такой насыщенный кислотный дождь не мог пройти здесь в выходные. И ни в какой другой день тоже.

— Почему?

— Я навел справки о станциях, работающих на буром угле. И выяснил, что даже в Восточной Европе трубы теперь оборудованы специальными фильтрами. Или же сам уголь перед сжиганием очищают от серы. Короче, начиная с шестидесятых годов такие выбросы стали гораздо менее токсичными. Вот уже лет тридцать, как кислотные дожди подобной концентрации больше нигде не выпадают. К счастью, конечно! Извините, что ввел вас в заблуждение.

Ньеман молчал. Эколог спросил тоном, в котором сквозило недоверие:

— Вы точно знаете, что эти следы найдены на трупе?

— Абсолютно точно, — ответил Ньеман.

— Тогда, как это ни дико звучит, ваш мертвец попал сюда из прошлого. Он впитал в себя капли дождя, выпавшего больше тридцати лет назад.

Пробурчав короткое «до свиданья», полицейский отключил телефон.

Устало сгорбившись, он побрел к машине. На какой-то миг ему почудилось, что след найден. Но улика тут же растаяла, растеклась между пальцами, как та кислотная вода тридцатилетней давности, непостижимым, фантастическим образом попавшая в глазницы трупа.

Перед тем как сесть за руль, он последний раз окинул взглядом горизонт.

Солнце пронизывало пушистые арабески облаков косыми лучами; свет падал на Большой Пик Белладонны и отражался от его сверкающих вечных льдов. Как же мог он, опытный сыщик, трезво мыслящий человек, хоть на минуту понадеяться, что какое-то облачко укажет ему место преступления?!

Как он мог…

И вдруг он простер руки к пламенеющим вершинам, словно копируя жест молодой альпинистки Фанни Ферейра. Он наконец понял, где убили Реми Кайлуа. До него дошло, откуда взялась вода тридцатипятилетней давности.

Это случилось не на земле.

И не на небе.

Это произошло во льдах.

Реми Кайлуа был убит на высоте большей, чем две тысячи метров, среди ледников. Там, где все дожди превращаются в лед и навеки остаются в этой прозрачной тюрьме.

Вот где совершилось преступление. И это уже было нечто конкретное.

IV

17

Тринадцать часов. Карим Абдуф вошел в кабинет Анри Крозье и положил ему на стол свой рапорт. Комиссар писал какое-то письмо; не глядя на листки Карима, он спросил:

— Ну?

— Скины тут не замешаны, но они видели, как из склепа вышли двое. В ту самую ночь.

— Они сообщили тебе их приметы?

— Нет. Было слишком темно.

Крозье соблаговолил наконец поднять голову.

— А если они врут?

— Они не врут. И в склеп лазили не они.

Карим умолк. Наступила долгая пауза. Потом лейтенант заговорил снова:

— У вас был свидетель, комиссар. У вас был свидетель, и вы об этом умолчали. Кто-то сообщил вам, что скины прошлой ночью шатались возле кладбища, и вы решили, что это их рук дело. Но в действительности все гораздо сложнее. И если бы вы позволили мне расспросить вашего информатора, я…

Крозье умиротворяюще поднял руку.

— Успокойся, малыш. Местный народ доверяет только своим. Тем, кто родился в этом городе. Тебе не сказали бы и сотой доли того, с чем прибежали ко мне. Это все, что ты узнал от бритых?

Карим окинул взглядом плакаты, славившие «доблестных защитников общественного спокойствия». На одном из железных шкафчиков блестели кубки — призы, полученные Крозье на соревнованиях по стрельбе.

— Скины видели также белую тачку, ехавшую со стороны кладбища в два часа ночи. Она шла по Сто сорок третьему шоссе.

— Что за тачка?

— «Лада» или другая восточноевропейская марка. Нужно, чтобы кто-то занялся ею. Таких колымаг в нашем районе считанные единицы.

— А почему бы тебе самому…

— Комиссар, вы же знаете, чего я хочу. Я допросил скинов. Теперь мне нужно как следует обыскать склеп.

— Сторож сказал, что ты уже туда слазил.

Карим пропустил реплику мимо ушей. Он спросил:

— Выяснили что-нибудь там, на кладбище?

— Полный ноль. Никаких отпечатков пальцев. Никаких следов. Придется прочесывать окрестности. Если это орудовали вандалы, то они действовали очень уж аккуратно.

— Это не вандалы. Это знатоки своего дела.

Во всяком случае, они прекрасно знали, что ищут. В склепе заключена какая-то тайна, и они хотели ее раскрыть. Вы связались с семьей ребенка? Что говорят его родители? Согласятся ли они…

Карим осекся: грубое лицо Крозье выражало несвойственное ему замешательство. Молодой полицейский оперся руками о стол и стал ждать ответа. Наконец комиссар пробурчал:

— Мы не нашли семью. Никто с такой фамилией не живет ни в нашем городе, ни в окрестных деревнях.

— Но похороны состоялись в восемьдесят втором году — остались же, наверное, документы, записи…

— Пока — ничего.

— А свидетельство о смерти?

— Нет такого свидетельства. Во всяком случае, в Сарзаке нет.

Карим оживился и забегал по кабинету.

— Ну, теперь ясно, что с этой могилой дело нечисто! И что это напрямую связано со взломом в школе.

— Карим, уйми свои фантазии! Этой твоей тайне можно найти тысячу объяснений. Может, малыш Жюд был не местный и просто погиб где-то вблизи в автомобильной катастрофе. Может, он умер в больнице соседнего города, и его схоронили здесь, так как это было удобнее всего. Может, его мать живет тут под другой фамилией. Да мало ли что еще…

— Я говорил с кладбищенским сторожем. За могилой старательно ухаживают, но он ни разу не видел, кто именно.