Если любит – поймет - Джулия Тиммон

— Здравствуйте! Столик на двоих?

Отец поворачивает голову, замечает меня и машет нам рукой.

— Нет, спасибо, — говорю я официантке. — Нас ждут.

Еще сильнее сжимаю руку Максуэлла, наверное причиняя ему боль, и мы идем между столиков почти к самой сцене, где сидят папа и Нина.

— Мне страшно, — бормочу я Максуэллу, настраиваясь на то, что сейчас надо приветливо улыбнуться и завести речь о каких-нибудь совершенно не интересующих меня вещах: о смочившем землю дожде, об этом клубе или о чревовещателе, хоть этих кукольников, если начистоту, я совсем не люблю.

— Я с тобой, — уверенно и с нежностью отвечает Максуэлл, и тут сильнее, чем когда-либо прежде, я чувствую, что и в самом деле не одна.

— Здравствуйте! — как могу радостно, восклицаю я, останавливаясь сбоку от отцовского стула.

— Добрый вечер! — спокойно и приветливо говорит Максуэлл.

Папа поднимается и обнимает меня.

— Привет, золотце!

Мы с Максуэллом садимся на свободные места, и наступает самая тяжелая минута: я должна посмотреть Нине в глаза, отцу следует представить нас друг другу. Потом я познакомлю их с Максуэллом. Я сглатываю слюну, незаметно вздыхаю и поворачиваюсь к Нине.

Что потрясает меня больше всего, так это отражение в ее взгляде моих собственных чувств: она растеряна не меньше, может даже больше, и не знает, понравится ли мне, не думает об этом, потому что слишком волнуется.

Только в это мгновение я вдруг ставлю себя на ее место и осознаю, что и ей безумно тяжело. Папа почему-то молчит. Неужели тоже смущен, тоже чего-то боится?

— Предлагаю познакомиться, — неожиданно компанейским тоном произносит Максуэлл, и всем становится немного легче. — Я — Максуэлл, это Келли, это, надо понимать, Нина, а это друг Нины и папа Келли… — Он умолкает, но даже это у него выходит ладно и весело.

— Папу Келли и друга Нины зовут Джереми, — находится отец, и мы все улыбаемся.

Максуэлл осматривается вокруг.

— Премилое местечко. По-моему, я недавно видел этот зал и эту сцену в каком-то фильме. — Он трет висок, напрягая память. — В общем, неважно.

— Нине теперь не до меня, — разочарованно произносит Фрэнк. — Что ж, приятного тебе вечера!

Когда мы подошли, Нина повернула стул обратно к столу, а теперь смотрит на куклу через плечо и оживленно кивает.

— Спасибо, Фрэнк!

— И твоим друзьям того же! — желает кукла.

Максуэлл складывает ладони рупором, приставляет руки ко рту и кричит:

— Спа-си-бо!

Фрэнк застенчиво смеется.

— Пожалуйста.

Максуэлл опускает руки, кладет их на стол, чуть наклоняется вперед и с поразительной легкостью, будто находится в кругу давних друзей, начинает воодушевленно рассказывать:

— Представляете, когда мне было лет двенадцать, я дал себе слово, что стану чревовещателем. Даже откопал специальную книгу, начал тренироваться, мечтал накопить денег и заказать себе куклу в Чикаго, но пару месяцев спустя впервые полетел с родителями в отпуск на самолете и возгорелся желанием стать пилотом, а к чревовещанию совершенно охладел.

Он умудряется говорить свободно и с задором, без малейшего напряжения, отчего лед неловкости, сковавший меня, Нину и папу, капля за каплей тает.

— Только не подумайте, что я во всем так непостоянен, — смеясь уверяет нас Максуэлл. — Это было временное проявление, признак подросткового возраста. Своему нынешнему делу я готов посвящать чуть ли не всего себя. — Он между делом поворачивается ко мне и подмигивает.

Я отвечаю ему улыбкой.

— Келли сказала, вы снимаете фильм? — все больше оживляясь, спрашивает папа.

Максуэлл улыбается с подкупающей скромностью, но без нелепого смущения.

— Да, впервые в жизни.

Нина упирает локти в стол и утыкается подбородком в ладони, не задумываясь о том, красиво ли будет при этом выглядеть.

— Очень, очень интересно.

— Раньше я только писал сценарии, — говорит Максуэлл.

— На имена сценаристов — простите, что я говорю об этом так прямо, — редко обращаешь внимание, — произносит Нина извинительным тоном.

Максуэлл, нисколько не обижаясь, смеется.

— Я прекрасно об этом знаю. Но, поверьте, когда я раздумывал, стоит ли мне связывать жизнь с кино, спросил себя: чего ты этим хотел бы добиться? И постарался ответить предельно честно, не кривя душой. На размышления у меня ушла целая неделя, зато в итоге я понял, что основная моя цель — выразить себя, поделиться с людьми тем, что мне небезразлично. Известность, слава для меня, наверное, далеко не самое главное.

Наши взгляды на миг встречаются. Скажете, рассуждения Максуэлла лишь громкие слова? Я верю, что это не так, ведь видела его в работе и успела понять, что для него ценно и важно, а что не имеет особого значения.

— К каким же фильмам вы написали сценарии? — интересуется Нина.

— Самым первым был…

Я украдкой наблюдаю за ней, почти не слушая Максуэлла. Мне он о своих работах уже рассказывал, и потом размышлять сейчас о кино я никак не могу. Заказ я делаю, почти не задумываясь о том, чем бы хотела сегодня полакомиться. А когда его приносят, почти ничего не ем.

У Нины светло-серые внимательные и умные глаза, которые сосредотачивают на себе основное внимание и делают менее заметными морщинки на лбу, у рта и возле наружных уголков глаз и небольшую впалость щек, которая кому-то, может, даже по вкусу.

Она худенькая, по-видимому невелика ростом, одета в кремовый брючный костюм. Мама совсем другая. Высокая, в теле, что, по-моему, ей очень идет, с легким румянцем на довольно полных щеках. Сравнивать маму и Нину весьма неприятно, но это происходит само собой. С другой стороны, я несколько лет не видела родителей вместе и непривычно сейчас то, что отец не один, а с женщиной.

Максуэлл договаривает, и, хоть все мы теперь сидим свободно и спокойно друг на друга смотрим, опять наступает неловкое молчание. Какое-то время едим, заставляю себя отведать немного салата даже я. Максуэлл отправляет в рот вилку за вилкой. Аппетит у него всегда прекрасный. Такое впечатление, что его наше молчание совершенно не угнетает.

— Келли сказала, вы собираетесь в отпуск? — спрашивает он, проглотив прожеванное и откидываясь на спинку стула. — На Барбадос?

— Да, — одновременно отвечают папа и Нина.

— Непременно поезжайте! — восклицает Максуэлл, обнажая в улыбке ровные зубы. — Барбадос — кусочек рая. Пляжи с нежным белым или розовым песком, теплое море… Люди там почти как англичане, но в основном темнокожие и улыбчивые, открытые. Все очень вежливые. Обслуживание на должном уровне и без навязчивости. Главное, чтобы повезло с погодой. — Он вдруг замолкает и, слегка хмурясь, смотрит на меня. — Вот бы и тебе отдохнуть… нам…