Жар-птица - Джек Макдевит

– Не знаешь, откуда взялись фамильные деньги?

– Были у семьи в течение нескольких поколений.

Мы начали снижаться. Искин попросил нас представиться.

– Алекс Бенедикт, – сказала я. – У нас назначена встреча с господином Винтером.

– Очень хорошо. Добро пожаловать в «Уитковер».

Позже мы узнали, что каждый дом в Тараске имеет имя – к примеру, «Берлингейм», «Эпицентр» или «Пирр». Название «Берлингейм», как нам сказали, было взято с потолка. Владелец «Эпицентра» был геологом, а «Пирр» принадлежал семье, утверждавшей, будто их предками были греки. Центральное место на лужайке перед «Уитковером» занимала серовато-белая каменная глыба.

Нас удивило слегка снобистское отношение искина – почему Винтер велел встретить нас так сухо? Непохоже, что коммивояжеры или Посланники Господа были частыми гостями в этих краях. Через пару минут мы приземлились, и искин велел нам проследовать к входу. Выйдя на выложенную камнем дорожку, мы подошли к дому и по пяти мраморным ступеням поднялись на крыльцо. Дверь открылась, мы прошли между двумя колоннами и оказались внутри, где нас приветствовал молодой человек в деловом костюме.

– Добрый день, – сказал он. – Господин Винтер сейчас будет.

Молодой человек оказался голограммой – стоя перед лампой в коридоре, он не отбрасывал тени. Вежливо улыбнувшись, он провел нас в приемную и предложил сесть, после чего снова улыбнулся, повернулся и вышел.

Комната была роскошно обставлена: толстые атласные занавески, темный мягкий диван, три кресла, резной кофейный столик изысканного вида. На стенах висели произведения транслитерального искусства двенадцатого века, а также пышный, обшитый мехом ковер и свадебная фотография Уильяма Винтера-старшего и его невесты. Через комнату смотрели друг на друга бюсты мужчины и женщины из иной эпохи.

В коридоре послышались голоса, и в комнату вошел невысокий толстячок.

– Господин Бенедикт, – сказал он, – рад с вами познакомиться. И с вами, госпожа Колпат. Я Билли Винтер. Чем могу помочь?

Алекс выразил свое восхищение обстановкой дома и сказал что-то про приятную погоду. Винтер спросил, не хотим ли мы чего-нибудь выпить. Да, конечно, с удовольствием. Он дал указания искину, после чего Алекс перешел к делу:

– Как я уже говорил, мы собираем сведения о выдающихся личностях четырнадцатого века, мужчинах и женщинах, оказавших неизгладимое влияние на развитие культуры. Нам очень хотелось бы поговорить с вами о вашем отце.

Наш гостеприимный хозяин уселся в кресло.

– Я в вашем распоряжении, – ответил он.

Женщина средних лет принесла бутылку вина, вежливо улыбнулась, достала из шкафа три бокала, поставила их перед нами и удалилась. Билли наполнил бокалы. Мы выпили за его отца и за Тайный клуб, одним из основателей которого он стал. Членами его были влиятельнейшие мыслители столетия: Мария Коули, внесшая огромный вклад в судебную реформу; Индира Халалла, создательница «лунного феромона», настолько мощного, что противники-моралисты подали на нее в суд, пытаясь запретить его применение; Майкл Гошок, глава движения за запрет искинов, которые теоретически могли читать мысли по выражению лица. Гошок контактировал с «немыми» и наверняка понимал, каково это будет для людей – знать, что их разум открыт для каждого.

– Ваш отец когда-нибудь рассказывал, зачем он хотел лететь на Индикар? – спросил Алекс.

– Нет, – ответил Билли. – Мне тогда было всего десять лет. Он просто попрощался, а потом его не стало. Мать говорила, что так и не поняла, что случилось.

– А раньше он совершал такие экспедиции? Не знаете?

– Нет. Он впервые отправился за пределы планеты. – (Мы знали, что мать Билли умерла несколько лет назад.) – Мать рассказывала, что при первом же его появлении у нее возникли дурные предчувствия.

Алекс откинулся в кресле.

– Вы имеете в виду Криса Робина?

– Да. – Билли сделал большой глоток вина. – Если вам удастся выяснить, зачем он туда полетел и отчего погиб мой отец, буду крайне признателен, если вы мне об этом сообщите.

Алекс заверил его, что так и сделает, затем встал и подошел к свадебной фотографии. Оба выглядели счастливыми, даже ликующими, как и все новобрачные. Жених казался несколько самоуверенным, невеста по имени Суния буквально сияла. Мне нравятся старые свадебные фото. Порой мне кажется, что в этот момент мы находимся на вершине, а потом начинается реальная жизнь, и все катится под откос.

– Вы хотели посмотреть его бумаги? – спросил Билли.

– Да, если можно.

– Без вопросов. – Он чуть повысил голос: – Миранда, подготовьте, пожалуйста, все необходимое для Чейз и Алекса.

– Как пожелаете, господин Винтер, – ответил искин. Я сразу же почувствовала формальный тон. Большинство людей общается с домашними системами на «ты».

– Ваш отец приобрел громкую славу, – сказал Алекс.

– Вы читали его книги? – спросил Билли, глядя на меня.

– Конечно, – выручил меня Алекс. – Во время учебы в колледже я читал «Войну, мир и господина Карголо».

– Она получила высшую награду в тысяча триста семьдесят шестом.

– Вполне заслуженно. Еще я читал «Распутников».

– Ими отец особенно гордился. Эта книга не отмечена наградами, но он считал ее своим лучшим творением, – улыбнулся Билли и снова перешел к делу: – Алекс, как я уже говорил, вы можете ознакомиться с любыми документами. Но загружать к себе ничего нельзя, кроме его книг. – (Другие произведения Винтера назывались «Математика и Бог», «Великий цикл», «Немые, философы и адвокаты» и «Наш день под солнцем».) – Не думайте, будто я вам не доверяю, но отец всегда настаивал на этой предосторожности, и я считаю своим долгом…

– Никаких проблем, Билли.

– Так что же мы ищем?

Этот вопрос я задала еще по пути к дому, ожидая, что Алекс, как всегда, ответит: «Увидим – узнаем». На этот раз ответ оказался чуть более конкретным: «Чейз, нужно выяснить, что связывало его с Робином».

От объема материалов, содержавшихся в бумагах Винтера, захватывало дух. Кроме заметок о шести написанных им книгах – вероятно, более обширных, чем сами эти произведения, – там были дневники, записные книжки, комментарии о прочитанном и записи разговоров, а также заметки о культуре, политических событиях, прессе, религии, театральных постановках, своих гастрономических пристрастиях, воспитании детей, браке и искинах – последние, по мнению Винтера, являлись мыслящими существами и заслуживали равноправия с людьми. Вряд ли существовал хоть один аспект человеческого поведения, не затронутый им. И еще там оказалось несколько шахматных партий.

– Алекс, – сказала я, – нам понадобятся годы.

– Чейз, займись дневниками. Ищи все, что может навести хоть на какую-то мысль.

Пройдя в дальний конец комнаты, он задернул занавески, чтобы не мешал солнечный свет, и сел за стол.

Имя Робина упоминалось в разном контексте: друг; выдающийся, пусть и слегка чудаковатый, физик; сотрапезник; доброжелательный рецензент, который нашел ошибку в некоторых умозаключениях Винтера, касающихся человеческой эволюции («Робин считает, будто мы нисколько не становимся умнее»); первопроходец в области субквантовых исследований.

«Он всегда полагал, – писал Винтер, – что мы родились не в ту эпоху. Он завидовал тем, кто жил в золотой век науки – от Фрэнсиса Бэкона до Армана Кастильо. Представление о том, что мироздание можно объяснить без упоминания сверхъестественных сил, восходит к тринадцатому веку, когда в Италию прибыли греческие ученые, бежавшие из Византии после падения Константинополя. Так продолжалось до тех пор, пока девятьсот лет спустя Кастильо не продемонстрировал, что Великой единой теории не существует и космос на самом деле – шедевр хаоса, в чем главным образом и состоит его изящество.

Робин считал, – продолжал Винтер, – что после этого нам остается лишь ставить прикладные задачи, собирать данные и созерцать закаты. Как ни печально, с этим трудно не согласиться».

В другом месте он писал, что Робин воспользовался, в числе прочего, теорией Фридмана Кофера – физика, немало способствовавшего прекращению вражды во время войны с «немыми». Винтер также упоминал о том, что работа Робина по исследованию мультиверсума, наверное, была бы невозможна без одного научного коллектива: после конфликта, объединив усилия с учеными-«немыми», он начал искать возможности для эксперимента, доказывавшего существование альтернативных вселенных. Я углубилась в подробные объяснения, но почти ничего не поняла и в итоге решила, что либо Винтер разбирался в науках слишком хорошо для историка, либо просто не мог толком ничего объяснить.

Но даже если связь между Винтером и Робином где-то прослеживалась, имя последнего могло вообще не упоминаться. Я потратила все утро на просмотр дневников в поисках всего, что касалось мультиверсума, золотого века, субквантового мира, Коффера и неопознанных кораблей. Кое-что удалось найти.