Внучка, Жук и Марианна - Татьяна Батенёва

— Ну что, испугался, дурачок? Не бойся, скоро приедем домой.

Странно, столько времени прошло с тех пор, а он помнил все звуки и запахи до самых незначительных — хлопка автомобильной двери, скрипа сапожек хозяйки по снегу… Дальнейшая бродячая и полная опасностей жизнь не заслонила те впечатления, не вычеркнула из памяти ничего. Имя свое он тоже помнил, хотя не слышал его очень давно. И голоса Хозяина, его жены, детей, казалось, узнал бы по первому звуку…

Он еще долго потом, после того страшного дня, прислушивался ко всем человеческим голосам на улицах большого города — а вдруг повезет, и они найдутся, окликнут его?

Помнился яркий свет, шумные дети — мальчик и девочка, которые тискали его, возбужденно галдели, пока отец не прикрикнул. Пришла еще какая-то женщина, пожилая и спокойная, — от нее уютно пахло молоком и еще чем-то вкусным. Его посадили на гладкий блестящий пол, встали вокруг — от страха он описался, и все побежали, принесли тряпку, вытерли лужу, его немножко поругали, но несильно, снова потискали и наконец посадили в широкую плоскую корзинку.

— Место, Арчи! — сказал мужчина. — Теперь будешь жить тут.

Несколько дней он скучал, поскуливал, искал мать и братьев. Потом привык, тем более что добрая пожилая женщина кормила его вкусно, ласково приговаривая. Сильно уставал он только от детей. Рано утром их куда-то увозил отец, и можно было гулять по большому дому, залезать под диваны, играть с мячиком. Но после обеда дети возвращались, и его спокойная жизнь заканчивалась. Его тискали, заставляли брать в рот какие-то игрушки, которые не помещались в зубах, кидались в него мячиком…

Возня прекращалась только тогда, когда прикрикивала на расшалившихся детей мать — красивая и душистая женщина. Но она, нарядная и еще более душистая, часто уходила из дома, а добрая пожилая хозяйка детей не ругала.

Зато вечерами, когда возвращался отец, дети не трогали его — это было запрещено, и он спокойно укладывался у домашних тапок Хозяина, который сидел на диване перед большим экраном вечерами напролет. Чаще сидел тихо, только просил принести ему то пива, то чаю, но иногда громко кричал, вскакивал с дивана, лупил кулаком по подушкам, и тогда Арчи вздрагивал и начинал заливисто лаять…

Показалось, что он снова лежит у хозяйских ног и звонко тявкает, он заворчал, открыл глаза. Сильно тошнило, и он пополз куда-то, сам не зная куда. Наткнулся мордой на миску, оттуда выплеснулась вода — он жадно подлизал ее с пола, потом напился из миски, расплескивая воду. И снова улегся, положив пудовую голову на левую лапу. Правая не слушалась, придавленная чем-то тяжелым, а правый бок он вообще не чувствовал, там лишь пульсировала тупая боль.

Боль терпеть он привык, особенно после того, как тогда его поймали проволокой и едва не задушили — на шее и до сих пор остался грубый след. Два мужика, затянув проволоку, били сапогами под ребра и по животу, запихивая его в какой-то вонючий ящик. Но он тогда рванулся из последних сил и ушел, кое-как добежал до леска, где ждала стая. Туда мужики по темному времени сунуться не решились. А он с тех пор больше никогда не ходил в город один.

В квартире было тихо, лишь громко тикали часы на стене да журчала вода в батареях. Он давно отвык от запахов дома, но сейчас они наплывали волнами, заставляя вспоминать то, что уже, казалось, давно и прочно забыто. Слева чуялся запах еды — его снова затошнило, желудок был пуст, его скручивало, как половую тряпку. Он отодвинулся правее — оттуда пахло какой-то химией, резиной, еще чем-то душистым. Это ему тоже не понравилось, он прикрыл нос здоровой лапой и стал думать о том, как там стая.

Черный, конечно, без него тут же стал главным, гавкает на молодняк, гоняет сук — этому только дорваться до власти. Старик трехногий совсем прижухнет. Арчи его жалел, не давал молодым рвать и гонять старика, а теперь начнется полный беспредел. Да и молодым кобелям достанется — у Черного конкурентов быть не может. Станет унижать их, помыкать, вместо того чтобы учить и наставлять…

Вспомнил, как самый младший из щенков последнего помета, которого все звали просто Мелкий, прибежал с рынка взбудораженный.

— А скажи, почему там человек вел собаку на какой-то веревке, привязанной за шею, а она спокойно шла и не брыкалась совсем? — Мелкий вопросительно свесил мягкое ухо набок.

— Да потому, что дебильная эта собака, ходит за Хозяином, как придурок, — насмешливо пролаял Черный. — Они вообще придурки, все хозяйские собаки. Свободу променяли на жратву.

— Потому что, когда у собаки есть Хозяин, это правильно, — не слушая злобного пса, спокойно ответил Арчи. — Это не веревка, это называется поводок. И хозяин ведет собаку рядом с собой, потому что она — его друг и помощник. И чтобы все знали, что она в случае чего его защитит от плохих людей или собак. Понятно?

— Непонятно! — Задорный Мелкий прилег рядом. — Раз друг, почему он ее не отпускает, а привязывает? Когда ты был у Хозяина, тебя тоже привязывали?

— Не привязывали, а водили. — Арчи не знал, как объяснить несмышленому, что в поводке и ошейнике нет ничего оскорбительного, а напротив, есть уважение, признание. — Если бы я был на поводке, то не потерялся бы и сейчас жил бы у своего Хозяина.

— Ноги бы ему лизал! — фыркнул Черный. — А он бы тебя палкой лупил или еще чем. Тоже мне вожак! Прихлебатель ты, а не вожак свободных псов!

— Черный, заткнись! — Арчи зарычал так, что Черный, всегда уступавший ему в драках, поскольку был слабее, хотя и злее, на всякий случай отодвинулся. — Собаки созданы, чтобы служить людям, чтобы охранять дом, человеческих детей, понятно? А люди за это их кормят и любят.

— Да-а, — задумчиво тявкнул Мелкий. — А что же они тогда нас гоняют и еду не дают? Вы же тоже рынок охраняете, а на вас собаколовы охотятся. Они же тоже люди? Или они не знают, что собаки созданы, чтобы их охранять?

— Ну как тебе объяснить… — Арчи не находил простых слов. — Люди, как собаки, бывают разные. Есть хорошие, а есть… в общем, не очень хорошие.

— Да твари они, люди твои, — издалека снова подал голос Черный. — Хуже собак, точно. Друг друга бьют, нас гоняют, за кусок мяса могут убить. Хотя тут мяса этого завались…

Арчи понимал, что в споре перевес получается не на его стороне. Но очень не хотел, чтобы в глазах щенков Черный оказался прав — его отчаянная злоба и ненависть к людям ни к чему хорошему привести их не могли.

— Ну, я тебе как-нибудь расскажу про хороших людей, — мне такие попадались, даже когда было совсем плохо. А плохих ты и сам умеешь различать, разве нет?

— Да, Фарида мне всегда косточку дает, она хорошая, — повеселел щенок. — А Митяй из стройматериалов бьет по голове, если мимо пробегаешь. Он плохой?

— Он придурок! — тявкнул Черный. — Вот подкараулим его вечером где-нибудь на задворках — я ему глотку перегрызу, Митяю этому!

— Потише, Черный, потише! — Арчи возвысил голос. — Пока я тут вожак, никто людей на рынке не тронет, понял?

— Да понял я, понял! — Черный сделал вид, что спит, положил морду на лапы. — Тоже придурок! — Последнюю мысль он высказал почти шепотом — на всякий случай.

Арчи длинно вздохнул: надо как-то выбираться отсюда, но сил совсем нет, даже доползти до двери. Ничего, он отлежится — этот мужик вроде не вредный, может, покормит какое-то время — а потом он найдет момент, чтобы сбежать. Арчи прикрыл глаза, надо спать — во сне раны заживают быстрее. Это он точно знал. Но до утра так и промаялся, не зная, куда деть больную лапу…

— Ну что, Боцман, как ты?

Стас подошел к собаке, склонился. Пес шевелил бровями, но глаз не открывал.

— Ну и видок у тебя, весь в колтунах, в болячках. Да, бомжевать — это тебе не при хозяине служить. А как твоя лапа?

Арчи нехотя открыл глаза, поднял голову — все равно ведь не отвяжется.

— О, не спишь? Здорово! — неизвестно чему обрадовался Стас. — Поесть хочешь?

Арчи услышал знакомое слово, отвел глаза. Есть, конечно, хотелось, но тошнота не проходила, и он боялся, что его вырвет на блестящий чистый пол.

Стас прошел на кухню, погремел кастрюлями. Собачьей еды в доме нет, но, может, сойдет и суп? Он разогрел в микроволновке большую тарелку супа, покрошил туда белого хлеба, бросил пару котлет и понес месиво в холл, поставил у морды пса.

Арчи понюхал миску, судорожно проглотил слюну, осторожно лизнул суп. Кое-как приподнялся, держа на весу правую лапу, отвернулся от миски и снова тяжело лег.

— Что, не идет? — Стас огорченно почесал лоб. — Ну, погоди, я съезжу в супермаркет, куплю тебе собачьего корма какого-нибудь. Хотя, думаю, ты его отродясь не едал. Но все равно надо в ветлечебницу, договориться насчет уколов. Сейчас позавтракаю и поеду. А ты лежи.

Когда Стас ушел, Арчи попытался подняться и осмотреть квартиру. Походил, шатаясь, из комнаты в комнату, ничего опасного не нашел. Вернулся к подстилке, снова понюхал суп — спазмы сводили желудок, но есть было нельзя. Во-первых, неизвестно, когда выведут на улицу, а в доме гадить не положено. Во-вторых, когда болел, он старался не есть — так было легче. Вспомнил запах травы, которой всегда лечил свои раны, — но в доме ее, ясное дело, нет. Он опять неловко опустился на подстилку, укладывая больную лапу удобнее, потом все же заснул.