Изначальное желание - Дмитрий Денисов

— Я поняла! — воскликнула она. — Ты и есть оберегатель мечты.

— Зови, как хочешь, — ввернул я избитую фразу.

— Или воспитатель мечты, — запрокинув голову, перечисляла она.

— Пусть так.

— Нет, ты Хранитель мечты!

— Такое мне по душе. Что еще?

— Или Хранитель грез.

— Почти то же самое.

— Страж порядка, и Владыка хаоса.

— О, уже интереснее. Еще?

— Призрак прошлого и тень будущего.

— Как мы умеем!

— Удильщик мысли и кулинар ее плоти.

— Хм, о таком я еще не думал. Похвально.

— А еще ненасытный извращенный гурман.

— Ну… все кушать хотят. Особенно, когда вкусно пахнет.

— Словом… ты — это ты.

— Да, я таков! — польщенно отозвался я и искренне заулыбался.

Мы долго лежали, и тихо говорили, а ночь беспомощно отступала под натиском армии света, идущей с востока. Гора, разумеется, исчезла, но не сразу — я позволил юной красавице полюбоваться видом своих грез. Когда еще она увидит такое? Когда она еще встретит того, кто так легко сможет воплотить даже самую несбыточную мечту? Мне стал очень мил и близок ее счастливый смех. Он лился слаще всякой музыки, и ласкал мой обостренный слух. Мне стал приятен блеск ее глаз, в которых уже ярче разгорался тот самый огонек ее первой любви. И хоть она давно как миновала, но огонек был искренним, теплым и приятным. Да, мне чужды человеческие блага, и порой приятно то, что вам всем омерзительно, но она… она мне доставляла удовольствие. И не своим роскошным телом, хотя владеть им было неописуемо приятно. Не своими хвалебными речами, пусть до краев наполненными искренностью. И даже не мудростью и знаниями теми, что черпал я в ней.

Но своей искренней любовью.

Она снова обняла меня и впилась поцелуем в тонкие бескровные губы. И чего она во мне нашла? Сам страшен и противен, жутко опасен и кровожаден. С тем же успехом можно целовать холодного и скользкого крокодила.

— Я люблю тебя, — она снова заглянула мне в лицо.

Я покачал головой, откинулся на траву, и раскинул руки.

— Я ведаю о многом, но до сих пор не ведаю, откуда в вас рождается любовь. Многие говорят — из сердца, другие — из души, третьи — от ума, четвертые — от Творца. Затем все начинают спорить, доказывать свою правоту, конфликтовать и враждовать. Ненавидеть друг друга. И даже воевать. Вот и вся любовь. Но она есть. Даже для тех, кто не верит в нее, но мечтает. В мечтах своих он желает быть любимым и любить. А неверием своим он лишь подчеркивает слабость свою, и невозможность воплотить мечту в жизнь. Хуже всего, когда нет такой мечты. Нет устремлений, нет пожеланий. Тогда это мертвый человек.

— Мертвых людей не бывает, — сказала она. — Он либо человек, либо мертвец.

— Еще как бывает, — состроил я жуткую гримасу. (С моими чертами лица и клыками у меня здорово выходит). — Ты не видала оживших покойников? Или легенд не слыхала о зомби? Запомни, Тайла, если есть легенда или миф, то есть, или был первоисточник. Другое дело, с течением времени искажается смысл. Но изначально существовало то, о чем впоследствии сложили легенду.

— Так легенда и есть вымысел, — настойчиво заявила она.

— Нет более правды, чем вымысел, — с такой же мягкой настойчивостью парировал я. — Правда — это вымысел, воплощенный в жизнь. Понимаешь меня? Это реализованная мысль.

— Ну как же? — надулись ее пухлые губки. — Вот смотри. Сейчас встанет солнце, и люди пойдут по улицам. И найдут там зверски растерзанные тела. И клочья моей одежды. Ты знаешь, сколько легенд насочиняют?

— Много.

— Вот видишь? Но истина — вот она, — ее пальчик довольно сильно ткнул меня в бок.

— Это твоя истина, — поправил я. — Но ты единственна. А те люди насочиняют легенд, и поверят в них. И до конца дней будут считать их истиной. И всю жизнь спорить. Кто посильнее — выдвинет свою легенду, и заставит поверить других. И сделает так, что эта легенда станет для него выгодной. Страх, кстати, очень выгоден. Многие религии основаны на страхе — страхе перед грехом. Хотя то страх невежд перед сведущими, которые, в свою очередь, грешат без страха. Грех же есть вымысел определенных людей, кто жаждал когда-то поселить его в умах других. Немногие задумываются, что грехи основаны на первейших потребностях, без которых человек попросту жить не может. Тем самым религии, использующие понятие «греха» хитростью приковывают людей к себе. Живешь — значит уже грешишь. Грешишь — значит не на пути истинном! Иди к нам, и мы избавим тебя от греха… ха, ха, ха!

Я расхохотался, да так, что Тайла испуганно отползла от меня на шаг. Я обнял ее и решительно вернул на место. Она не сопротивлялась. Понимала — бесполезно. Да и не хотела она, если честно. У нее осталось лишь одно желание — быть рядом со мной. Я бережно погладил ее по голове, снова заглянул в большие карие глаза. Улыбнулся, и тихо продолжал:

— Лишь мера определяет грань, злоупотребив которой грех действительно начинает вредить. Грех — это предупреждение. Или указатель на пути, который гласит, что идти дальше опасно. Действительно, идти дальше может быть опасно, однако лишь для невежд. Знающему всегда распахнуты все двери. Вот и ставят указатели зачастую те, кто не хочет пускать дальше несведущих. Вот и ходят доверчивые слову люди теми путями, по которым привыкли ходить. Путями, которые кто-то начертал для них, назвав единственными и правильными. И, разумеется, не подвластными осмыслению и тем более оспариванию. Бывает, находятся любопытные смельчаки, что пренебрегают запретом. Но их, как правило, наказывают доверчивые люди. Ибо такие наглецы своим поведением подрывают все их представления о вере. К тому же они рискуют узнать тайну, о которой молчат те, кто поставил запретные надписи. Ведь эта тайна дает власть над всеми доверчивыми. Хотя сами они безгранично счастливы лишь потому, что не ведают этой тайны. В этом, кстати, кроется обоюдная польза любой религии. Одни владеют тайной и счастливы, другие не ведают ее и тоже счастливы. Печальны лишь те, кто жаждет познания. Но если они сильны и упорны, то их жажда рано или поздно удовлетворится. Словом, вера — серьезное орудие в опытных руках, и смертоносное в неопытных. Не удивлюсь, если найдется тот, кто станет пугать горожан, и… скажем, введет налог по сбору средств на поимку убийцы, который разорвал тела грабителей. Или сошлется на усиление стражи. Или еще что-нибудь. Начнет собирать дань. И станут платить ее все. Иные засомневаются, скажут, мол, собака всех растерзала, или волк. Третьи свалят все на зверя заморского, или на чудище неведомое. Но найдутся и смельчаки — весельчаки. И они скажут, что тех шестерых разорвало от смеха. Такие, кстати, мне очень по нраву. Те, кто всегда смеются над реальностью, тем самым приукрашая ее. Да, у истины столько же ликов, сколько и умов, пытающихся ее понять. Равно как и смыслов жизни столько же. Все они есть отражения первоисточника. Пусть искаженные.