Улыбка бога - Олжас Сулейменов

Логично. Но тогда pa–pa должно обозначать действие, обратное всасыванию. Младенец, насытившись, выталкивает сосок изо рта: p–p.

Этой идее поддакивает babá – 1) отец, 2) дедушка (тур., банту и др.). Не соглашаются bába – 1) старшая женщина в семье, 2) супруга (слав.); babá — «мама» (авар.). И отчаянно протестует mama – «дядя» (др. — инд.).

Разобраться в споре помогут восстановленные первоиероглифы.

  Бог můη / bůη – Бык Предок     Муж

Нижняя ветвь переносного значения стала причинностью герм. můn – «муж > мужчина, человек». Совр. man (англ., нем. и др.).

Слав. můnh отразилось в польском manž — «муж», в большинстве других славянских носовой в этой позиции закономерно пал: muž (словен.), muž (чеш.) и др.

Первичное множественное число добывалось буквальным удвоением знака и его названия. Затем удвоение обозначит возвеличение: můn–můn / bůn–bůn

В м–Диалекте:

  mamman man–man > mamman     mamma

Это произведение протороманского диалекта праязыка. Судя по превращению носового в m перед таким же звуком второй части слова. И по отражению во фр. maman – «мать», лат. mamma – 1) «женская грудь», 2) «кормилица», 3) «мама».

В латинском, как видите, сохранилось и предметное значение.

В б–Диалекте так же не обошлось без ассоциаций с частями тела характерной фигурности.

…Иероглиф обычно восстанавливается, благодаря результатам предметного толкования. Особенно, если слово стало названием предмета определённой формы, узнаваемой во все времена: mamma – 1) «женская грудь», 2) «мама» и popo > popa > papa – 1) «задница», 2) «папа» имели один общий знак (), который в Диалектах толковался и предметно (грудь, задница, большие рога), и переносно (великий родитель, великая родительница).

[ К такому же образному выводу пришли жрецы и м–Диалекта: můh–můh. Отголоски слышатся в тавтологической конструкции mukomuku, mukemuk – «ягодицы» (эвенк.).

Флективное образование, наверное, было подсказано сокращенным иероглифом: muka – «зад», «анальное отверстие» (эвенк.). Скорее всего: můk–ha.

Подтвердить правильность реконструкции архетипа сдвоенной основы помогает аварский словарь.

…Незабвенный Магомед Алиев, аварский поэт. По студенческой традиции мы называли друг друга сокращенно: он меня – Олж, я его – Мох. От арабского – Мохаммед. Однажды пошли в гостиницу навестить Расула Гамзатова, приехавшего в Москву. Поднимаемся в лифте. Магомет, почему–то смущаясь, просит – не называть его при Расуле сокращенным именем. Возвратясь после встречи в общежитие, заглянул в словарь и понял причину его смущения: мох – «ягодица», мох–мох – «зад» (аварск.). ]

Возвеличение чертой:

  můn–i / mů–i (mů–ti, mů–tir) bůn–i / bů–i (bů–ti, bů–tir)

Таковым, видимо, был знак прародителя, родоначальника (и родоначальницы). Контаминации: «олень» + «предок» > «мать–олениха» – «мифический предок», «корова + предок», «баран + предок» и т.д.

Из предметных толкований: můn–i > můnu > můnu–us > mсnus — 1) кисть руки, 2) рука (лат.):

О том, что и так толковался первоиероглиф, может свидетельствовать древнекитайская идеограмма: «рука», «кисть руки». (Полумесяц изменил положение на удалении от экватора. Соответственно, поправил свою позицию и письменный полумесяц, даже в составе сложных знаков.)

В протославянской грамматике черта истолковалась дважды как диакритический знак 1) умножения, 2) уменьшения.

můž 1) můž–i 2) můž–i(h)

Социально противопоставлены: муж и мужик – «простолюдин, человек».

В протопольском диалекте употребляют иной уменьшит. суффикс: můnž–el > manžel – «муж» (супруг). Стоял в родовой иерархии, видимо, ниже мужа–родоначальника.

[ Позже, когда знак мужа в славянской среде получил название slav (участвовало в княжеских именах: Яро–слав, Свято–слав, Все–слав и т.п.), то знак мужика назовется уменьшительно: slav–ik > člav–ek, čav–ek, ҹlav–ek. Слово «человек» в России до революции обозначало простолюдина. Прогрессивная ассимиляция – slov–ek > slovak. ]

В германском прибавление черты i вызвало внутреннюю флексию:

můn > man – «муж» > «мужчина, человек»,

min > men — «мужи» > «люди».

В древнеисландском внутренняя флексия сохранилась в форме мн.числа menn — «мужчины», «мужи». Что предполагает в прошлом man – «муж, мужчина». Но эта лексема вытеснена внешнефлективной mathr – «мужик, человек, мужчина» (man–tir или ma–tir).

[ В отдельных германских наречиях, возможно, проявлял себя закон прогрессивной ассимиляции качества: ma–tir > matъr. Как это закономерно случилось в тюркском: ba–tir > batъr – «глава рода», «родоначальник» > «военноначальник» > «богатырь».

В «Языке письма» (стр.436) приводится прочтение древнескандинавской надписи канонического содержания. Она начинается со слова futhar, сопровождённого детерминативом, который, возможно, выражал значение «мужик», «человек», в противоположность fů, fůn – «муж».

Подтверждает нашу версию и следующее слово kvīni с детерменативом . (Ср. кит. идеограмму – «женщина».)

Смысл этого звукосочетания подсказывается сходнозвучащими словами из скандинавских языков, обозначающими понятие «женщина». Что позволяет сопоставить futhar с известным термином родства (pater, fater, father), и предположить предформу fu–ter, испытавшую действие закона прогрессивной ассимиляции качества. ]

Все эти евразийские реликты сопоставимы с примерами из языков банту: muntu – «мужчина, человек» (хемба), mtu (суах.). С другим «уменьшителем»: monhu – «мужик, человек» (джонга).

Носовой чувствует себя неуверенно в этой позиции и в африканских наречиях. Он или выпадает как в mohu – т.ж. (хланангу), или метатезируется в mhunu – т.ж. (ронга). Вероятно, была и б–форма (bůnhu), о чем говорит закрытосложный термин unhu – т.ж. (рожи и намбзья). С большей уверенностью можем предполагать – могла существовать и форма bůn–ti – 1) «люди», 2) «мужик», 3) «великий муж», развившаяся в суперэтноним bůntu > bantu.

В лексическом гнезде должны быть представлены угро–финнские ban–ti > an–ti > hanty и man–ti > mansi — 1) «человек», 2) «люди», ставшие этнонимами.

…Становится понятно, почему go–pa – «пастух», а go–pati – «старший пастух» (санскр.). Возвеличение придаётся элементом di /-ti. Как и в gos–podi. Появление этого форманта произвело переворот в форме терминов родства.

Новые старшие

 

Теперь, когда этимолог вооружен «знаковым методом» (отражение иероглифа в слове) и знанием системы закономерностей сознательного (грамматического) и механического изменения формы лексемы, ему по силам приблизиться к «истинному значению».

I

Самые трудные слова из любого языка, любой древности поддаются знаковой этимологии. А самыми трудными, безусловно, являются самые простые, «детские речения» – тавтологические термины родства. И те, в которых удваивается начальный слог (bů-/mů-) и те, где мы видим удвоение второго слога (-di / -ti).

Если звукоподражательность слова «мама» как–то ещё можно объяснить связью со звуками сосания, причмокивания, и логичной коммуникацией значений в лат. mamma – 1) «материнская грудь», 2) «кормилица», 3) «мать», то трудности, мы видели, возникают уже с «папой» и, тем более, никак не связаны с сосанием – «тётя», «тятя», «дядя»… Эти термины, скорее, напоминают иные звуки. Сытый пращур поужинал мамонтом. Ковыряется зубочисткой, посвистывает, прогоняя воздух сквозь частокол костедробящих резцов. Не только в славянских звучат эти цыкающие термины: tēthē – «бабушка», tēthis – «тётя», tata, tetta – «отец» (греч.), dede, d¬d¬, dada – «дед», tete, t¬te – 1) «старшая сестра, тётя», 2) «старший человек в роду» (независимо от пола), ҹeҹ, šeše – «бабушка», «матерь» (тюрк.).