Неспелый колос - Сидони-Габриель Колетт

– Куда ты, малыш?

– Туда, папа… вниз…

– Это так спешно?.. Погоди немного, пройдёмся. Я хотел бы тебе кое-что объяснить касательно дома. Ты ведь знаешь, мы с Ферре решились. Покупаем его. Впрочем, вы, дети, давно должны были бы слышать наши разговоры об этом…

Флип не отвечал, опасаясь соврать, не желая выдать, насколько они с Вэнк глухи к ежедневным разглагольствованиям родни.

– Пойдём, я тебе всё объясню. У меня есть замысел – и Ферре его разделяют – расширить дом, пристроив два одноэтажных крыла так, чтобы их крыши служили террасами основных комнат второго этажа… Ты следишь за мной?

Флип с понимающим видом кивнул и сделал над собой усилие, честно пытаясь слушать. Но как он ни старался, а потерял нить, лишь только вынырнуло словцо «выступ». Мысленно он тотчас соскользнул по невидимой тропке к мальчугану, который стоял на выступе… Маленький проказник так и остался на том самом выступе… Меж тем Флип кивал, и его взгляд изображал сыновнюю заинтересованность, переходя с отцовского лица на островерхую крышу дома, с крыши – на руку господина Одбера, рисовавшую в воздухе контуры нового сооружения. «Выступ…»

– Ты следишь за моей мыслью? Мы, Ферре и я, однажды всё это выстроим. А может, доделывать придётся тебе – договорившись с малышкой Ферре… Ведь никому не ведомо, сколько нам отпущено годов…

«Ах, снова одно и то же!» – про себя воскликнул Флип и с неким облегчением даже чуть подпрыгнул на месте.

– Тебя это смешит? А смешного тут мало. Вы, детвора, никак не можете поверить в смерть!

– Что ты, папа…

«Смерть… Вот ещё одно привычное слово. Понятное, обиходное…»

– Не исключено, что когда-нибудь позже вы с Вэнк поженитесь. По крайней мере твоя мать в этом уверена. Но также весьма вероятно, что вы не поженитесь. Что заставляет тебя улыбаться?

– Твои слова, папа…

«То, что ты говоришь, – просто, как всё, что произносят родители, зрелые люди, своё отжившие, сохранившие кротость и загадочную для нас чистоту мыслей…»

– Заметь, что я пока не спрашиваю твоего мнения. Если сейчас ты скажешь: «Я женюсь на Вэнк», это будет так же мало значить, как: «Я не женюсь на ней».

– В самом деле?

– Именно. Вы ещё незрелы. Ты, конечно, очень мил, однако…

Выпуклые глаза вновь стали ясно различимы и поглядели на Флипа в упор:

– Однако надо ждать. Приданое малышки Ферре потянет немного. Но что с того? На первые годы обойдётесь без бархата, шелков, золота…

«Шёлк, бархат, золото. Ах, бархат, шёлк, золото: красное, чёрное, белое! Красное, чёрное, белое – и кусочек льда, как огранённый бриллиант в стакане воды. Мой бархат, моя драгоценность, возлюбленная и повелитель… Ах, как же можно обойтись без подобной роскоши…»

– …трудом… Первые годы всегда нелегки… Надо быть серьёзным, придёт пора подумать о… А мы живём в такое время…

«Мне плохо. Вот тут, около желудка. Мне страшно здесь, на этой фиолетовой скале, резко выделяющейся на тёмно-красном, чёрном и белом фоне. Скала торчит во мне самом…»

– Семейная жизнь… Уход и ласка, чёрт побери! Первому – самый мягкий кусочек. Ну что ты, малыш?..

Нескончаемые отцовские словеса потонули в мягком шуме падающей воды. Флип не почувствовал ничего, кроме слабого толчка в плечо и покалывающих щёку стебельков травы. Затем в его сознание пробился гул множества голосов, словно потоки воды дробились о маленькие острые утёсы и приятно вскипали. Флип открыл глаза. Его голова покоилась на материнских коленях, и все Тени, встав в кружок, склонили к нему свои заботливые лица. Кто-то провёл у его носа платком, смоченным в спиртовой настойке лаванды, и он улыбнулся Вэнк, ибо это она, вся светясь золотом волос, розоватым загаром, кристальной голубизной глаз, встала меж ним и Тенями…

– Бедный мой цыплёночек!

– Я же говорила, что у него нездоровый цвет лица!

– Мы беседовали вдвоём, он стоял передо мной и вдруг – р-раз!..

– Он, как все мальчики в этом возрасте, не способен следить за своим желудком, набивает карманы фруктами…

– А первые сигареты? Вы их не ставите в счёт?

– Цыплёночек ты мой!.. У него слёзы на глазах…

– Естественно! Это реакция…

– К тому же это продлилось не более тридцати секунд; я успел только кликнуть вас. Ну, я же говорил: он стоял вот тут, мы беседовали, а потом…

Флип попробовал встать. Он чувствовал себя лёгким. Щёки не горели.

– Да не двигайся же!

– Обопрись на меня, малыш…

Но он, бесцветно улыбаясь, держал за руку Вэнк.

– Всё прошло, спасибо, мама. Всё прошло.

– Ты не хотел бы лечь в постель?

– О, нет! Мне лучше на свежем воздухе…

– Вы только взгляните, какое лицо у Вэнк! Твой Флип не умер! Пойди прогуляйся с ним. Но постарайтесь по возможности не отдаляться от дома!

Тени отступили. Медлительное воинство с дружелюбно воздетыми руками, подбадривая его, откатилось вспять. Напоследок ещё раз блеснул материнский взгляд – и Флип наконец остался наедине с Вэнк. Она не улыбалась. Он состроил гримаску, задёргал головой, побуждая её улыбнуться, но она лишь отрицательно мотнула волосами: «Нет», пристально вглядываясь в загорелое лицо своего спутника (бледность придала ему зеленоватый оттенок), в чёрные глаза, где купались рыжие лучи низкого солнца, в губы, приоткрывающие тесный ряд мелких зубов… «Как ты красив… И как мне грустно!» – говорили синие глаза Вэнк. Но он не находил в них жалости, хотя она позволяла ему обеими руками сжимать свою жёсткую от рыбалки и тенниса ладонь, словно трость, протянутую набалдашником вперёд.

– Пойдём, – тихо взмолился Флип. – Я всё тебе объясню… Это пустяки. Надо только найти место, где нас не будут беспокоить.

Она повиновалась. С самым сосредоточенным видом они разыскали подходящий выступ скалы, иногда захлёстываемый водой при больших приливах, оставивших на камне слой крупного, быстро сохнущего песка. Этому месту предстояло сыграть роль «секретной комнаты». Никому из них в голову не могло прийти, что заветные слова способны прозвучать в стенах, обитых светлым кретоном или смолистыми сосновыми досками, музыкально резонирующими в тон каждому звуку, перенося его из одного конца дома в другой, отчего по ночам все слышали, когда кто-то щёлкал выключателем, кашлял или ронял ключ. Эти двое горожан, превратившихся в маленьких дикарей, понимали, что следует остерегаться людских обиталищ, не хранящих тайн. Они поверяли свои идиллии и драмы распахнутому на все стороны лугу, уступу скалы или нависшему гребню волны.

– Сейчас четыре часа, – взглянув на солнце, заметил Флип. – Хочешь, я принесу тебе перекусить, прежде чем нам здесь расположиться?

– Я не голодна, – отвечала Вэнк. – А ты хотел бы поесть?