Свиток фараона - Филипп Ванденберг

Отчасти потому, что Шелли тоже был замешан в этой истории, Омар решился рассказать профессору о своем визите к Халиме, о ее предупреждении и последних словах старого Юсуфа. Далось ему это с трудом.

Шелли беспомощно взглянул на Омара.

— Имхотеп, говоришь? Имхотеп?

— Да, Имхотеп, йа саиди. Что бы это значило?

— Хотел бы я сам узнать!

— Но вы ведь удивлены этому, йа саиди?

— Да, удивлен. Возможно, это действительно случайность, но, когда ты все рассказал, мне сразу на ум пришла книга, которая лежала в гостиничном номере Карлайла.

— Это была английская книга, если я не ошибаюсь?

— Совершенно верно. Когда я листал ее, из нее выпала записка с именем Имхотеп!

— Кто такой Имхотеп, йа саиди?

— Имхотеп был врачом, архитектором, жрецом и мудрецом. Он жил за две с половиной тысячи лет до новой эры, во время правления фараона Джосера, и известен как изобретатель пирамид. Он был автором древнеегипетских свитков мудрости. Как врач Имхотеп просто творил чудеса, и поэтому люди в Мемфисе и здесь, в Луксоре, почитали его как бога врачевания. В статуях, которые находили в Египте, он изображен с лысой головой и со свитком папируса в руках. Для царя Джосера он соорудил подобающую гробницу — ступенчатую пирамиду Саккары. Говорят, что это самое старое сооружение в мире. Вокруг этой пирамиды археологи обнаружили множество черепков с его именем, поэтому есть предположение, что и гробница самого Имхотепа находится где-то неподалеку. Другими словами, могила бога! Исследователи полагают следующее: если древние египтяне с таким размахом хоронили своих царей, то в какой роскоши они похоронили живого бога…

Омар заворожено слушал, но никак не мог связать историю профессора с Карлайлом и Юсуфом. Все это было необыкновенно.

— Что знает девочка? незамедлительно спросил Шелли.

Омар испугался такого резкого тона и попытался успокоить профессора.

— Йа саиди, Халима — хороший человек, — поспешно сказал паренек. — Она никогда бы не посмела сделать ничего дурного, иншаллах.

— Неужели? — неохотно возразил Шелли. — Если она тебя предупредила, значит, ей что-то известно. Как бы там ни было, она знает больше, чем говорит.

— Это точно, йа саиди.

— И поэтому мы должны сообщить в полицию.

— Никакой полиции, никакой полиции, — заныл Омар. — Халима — хорошая девочка.

— Но это же и в твоих интересах! — воскликнул Шелли.

Тут Омар поднялся, будто хотел придать важность своим словам, и со всей серьезностью произнес:

— Йа саиди, дайте мне пару дней, и я уговорю Халиму все рассказать. Пожалуйста!

Профессор Шелли сначала противился, пытаясь убедить паренька, что лучше привлечь полицию и надавить на девочку. Но потом, когда Омар в качестве аргумента заявил, что никто не может гарантировать, что Халима скажет полиции правду, поддался на его уговоры.

Слова слуги открыли глаза профессору. «Если и есть человек, который может заставить девочку говорить, то это Омар», — подумал Шелли.

Рано утром на следующий день Омар отправился в эль-Курну. Как всегда в месяцы дуль-када и дуль-хиджа, с пустых полей тянулся белый туман. Пахло сырым песком, а невидимые вороны и стервятники пели утреннюю песню. Точильщики уже принялись за работу, отовсюду слышался шипящий звук, возникающий от соприкосновения металла с вращающимся камнем.

Перед домом Халимы сидел старик и вырезал посох. Он не оторвался от своей работы, даже когда Омар подошел и поздоровался. Мальчик сообщил, что пришел к Халиме.

— К Халиме? — Старик, прищурившись, посмотрел на него снизу вверх и снова принялся за работу. Затем как бы между прочим сообщил: — Халима ушла.

— Ушла? Но куда?

Старик пожал плечами.

— Ушла прочь! Теперь я здесь живу.

— Но этот дом принадлежит…

— Мустафе-ага Аяту, — перебил его старик, — он сдает его мне.

— А куда ушла Халима? — настойчиво повторил Омар.

— Как тебя зовут? — поинтересовался старик.

— Омар Мусса.

Не глядя на него, старик поднялся, прошел в дом и вернулся обратно с письмом, которое молча вручил Омару. Мальчик взял его в руки и прочитал:

«Мой дорогой! Мужчина, который передал тебе это письмо, знает его содержание, потому что он записал каждое слово, которое я ему сказала. Я знала, что ты придешь, несмотря на мои предупреждения. Ты своенравный парень. Но пусть тобой не владеет высокомерие. Аллах любит только тех, кто проявляет смирение. Постарайся смиренно принимать все, что уготовил тебе Всемилостивый, и уйди из этого места, которое принесло тебе столько мучений, потому что зло все еще подстерегает тебя.

Меня ты больше никогда не увидишь. Не спрашивай почему. Есть вещи, которые нельзя знать никому. Мое сердце обливается кровью, а душа болит от одной мысли, что мне придется расстаться с тобой навсегда, но так будет лучше. Люби меня в своих мыслях, как я люблю тебя. Во имя Аллаха, Всемилостивого и Всемогущего. Халима».

Когда Омар отвел глаза от листка, старик куда-то исчез. Солнце алело в утренней дымке. С берега доносились крики паромщиков. Упрямо кричал осел, козы прыгали по грунтовой дороге. Омар отправился в путь.

На краю эль-Курны, там, где пыльная дорога разветвлялась и одна тропа вела в Дейр эль-Бахри, а другая — в Долину царей, Омар остановился. Ему показалось, что он слышит знакомый звук, слабый и назойливый, похожий на звук точильного камня. Откуда он знает его? Паренек прошел еще немного и снова встал как вкопанный. Ошибиться было невозможно: он слышал это шипение в гробнице, в которой его держали похитители.

Омар осмотрелся по сторонам. На западе начинали краснеть утесы, а на востоке, по ту сторону Нила, сквозь утреннюю дымку проступали очертания храма Луксора. Какие тайны скрывала эта суровая местность? Где — в прошлом или настоящем — находится разгадка этих странных, таинственных событий?

Глава 3

Берлин, улица Унтер-ден-Линден

Поистине, Аллах сведущ в скрытом на небесах и на земле; Он ведь знает про то, что в груди!

Он — тот, кто сделал вас наместниками на земле; кто был неверным — против него его неверие; неверие увеличит для неверных у их Господа только ненависть; неверие увеличит для неверных только убыток!

Весна в Берлине. Из гостиницы «Бристоль», что на Вильгельмштрассе, вышла эффектная, богато одетая дама. Ее короткие иссиня-черные волосы почти полностью скрывала широкополая шляпа с разноцветными перьями. Со светлым, с рюшами зонтиком от солнца, который она использовала как прогулочную трость, дама прошла к самодвижущимся коляскам, стоявшим у гостиницы. Водитель распахнул перед дамой дверцу и поддержал ее за руку, помогая забраться внутрь.

Весна в Берлине. Из гостиницы «Бристоль», что на Вильгельмштрассе, вышла эффектная, богато одетая дама. Ее короткие иссиня-черные волосы почти полностью скрывала широкополая шляпа с разноцветными перьями. Со светлым, с рюшами зонтиком от солнца, который она использовала как прогулочную трость, дама прошла к самодвижущимся коляскам, стоявшим у гостиницы. Водитель распахнул перед дамой дверцу и поддержал ее за руку, помогая забраться внутрь.

— К Адмиральскому дворцу! — холодно произнесла прекрасная дама. Судя по акценту, она приехала из-за границы.

Водитель приложил два пальца к козырьку и тут же взялся за рукоять, торчавшую спереди машины. Он резко рванул ее вверх, и автомобиль заурчал.

Этим новомодным автомобилям, которых в городе насчитывалось уже более семи тысяч, было запрещено ездить быстрее двадцати пяти километров в час. Поэтому иностранке представилась возможность любоваться городом из салона. Мимо проплывали улицы, широкие бульвары, господские дома периода грюндерства, фасады домов с массивными скульптурами и лепниной. В домах вместо парадных дверей — высокие порталы из стекла и черного кованого железа, а оконные парапеты — из сверкающей меди или даже хвастливо позолоченные. Большая пешеходная улица, когда-то самая роскошная улица в империи под названием Унтер-ден-Линден, уходила все дальше и дальше на запад к Курфюрстендамм, потом к Тауэнтциенштрассе и к району между Ноллендорфплац и Виктория-Луизе-плац, где за несколько лет, словно грибы после дождя, появились бесчисленные кафе с музыкой, бары и квартиры (иногда даже с телефонами) для так называемых актрис. Бросались в глаза столбы, на которых были расклеены афиши, предлагающие развлечения различного характера, реклама моющих средств и плакат с предупреждением о необходимости придерживаться правил дорожного движения, подписанным начальником берлинской полиции. «Дорожное полотно предназначено только для движения транспорта, — говорилось в этом оповещении. — При сопротивлении властям будет применяться оружие. Я предупреждаю зевак». Плакат адресовался прежде всего левым демонстрантам, а над фразой «Я предупреждаю зевак» в народе много шутили.