Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин

Хансо владел многими домами в Осаке. Как это возможно, задумалась Сонджа.

Боковая дверь, ведущая на кухню, открылась, и оттуда выглянула Кёнхи. Она поставила ведро, которое держала в руках, у порога.

— Что ты стоишь на улице? Заходите! — воскликнула она и бросилась к Исэку, обхватила его лицо ладонями. — Я так счастлива. Ты здесь! Слава Богу!

— Аминь, — сказал Исэк, счастливый встретить Кёнхи, которую знал с детства.

Потом хозяйка дома повернулась к Сондже:

— Ты не представляешь, как долго я хотела сестру. Я была так одинока здесь среди мужчин! — сказала Кёнхи. — Я беспокоилась, что вы перепутаете поезд. Как дела? Ты устала? Вы, должно быть, голодны.

Кёнхи взяла ладонь Сонджи в свои руки, и мужчины последовали за женщинами. Сонджа не ожидала такого теплого приема. У Кёнхи было замечательно красивое лицо, глаза — блестящие, как семена хурмы, и изящный рот. Она выглядела гораздо привлекательнее и ярче, чем Сонджа, которая была на десяток лет ее моложе. Темные гладкие волосы Кёнхи закалывала деревянной шпилькой, она носила хлопковый фартук на простом голубом платье в западном стиле и походила на крепкую, спортивную школьницу, а не замужнюю даму тридцати одного года.

Кёнхи потянулась за латунным чайником, покоящимся над керосиновым нагревателем, и налила чай в четыре терракотовые чашки, а потом встала рядом с Сонджей и погладила ее по волосам.

У девушки было обычное, плоское лицо и узкие глаза. Не уродлива, но и не особо привлекательна, с пухловатым лицом и отечными лодыжками. Сонджа заметно нервничала, и Кёнхи пожалела ее, хотя и знала, что не о чем беспокоиться. Две длинные косы, лежавшие на спине Сонджи, скреплялись тонкими конопляными веревочками. Ее живот торчал высоко, и Кёнхи подумала, что ребенок будет мальчиком.

Кёнхи передала ей чай, и Сонджа поклонилась, принимая чашку обеими чуть дрожащими руками.

— Тебе холодно? Ты легко одета.

Кёнхи положила на пол подушку возле низкого обеденного стола и заставила девушку сесть там, а потом закутала ее одеялом цвета зеленых яблок. Сонджа отхлебнула горячий ячменный чай.

Внешний вид дома противоречил его комфортабельному интерьеру. Кёнхи, которая выросла в семье, где было много слуг, научилась в других условиях сохранять чистоту и уют для себя и для мужа. В Корее они владели шестиэтажным домом, и на них, как семейную пару, приходилось три просторные комнаты — неслыханная роскошь в местном переполненном корейском анклаве, где десять человек могли спать в двухместной комнате. В Осаке же они купили дом у очень бедной японской вдовы, которая переехала в Сеул к сыну, когда Кёнхи прибыла, чтобы воссоединиться с Ёсопом.

— Никогда не давай никому денег, — поучал Ёсоп, глядя прямо в глаза Исэка, озадаченного этим приказанием.

— Разве мы не можем обсуждать эти темы после того, как они поужинают? Они только что приехали, — взмолилась Кёнхи.

— Если у вас есть припасенные деньги или ценные вещи, дайте мне знать. Мы отложим их, у меня есть банковский счет и место для хранения. Каждый, кто живет здесь, нуждается в деньгах, одежде, аренде и еде; ограбив вас, они решат все свои проблемы. Да, нас воспитывали иначе, но здесь много преступников и мошенников. Вы не понимаете, что это такое. Старайтесь избегать разговоров с соседями и никогда не позволяйте никому входить в дом, — сказал Ёсоп удивленным Исэку и Сондже. — Я надеюсь, что вы будете соблюдать эти правила, Исэк. Ты щедрый человек, но это может быть опасно для всех нас. Если люди подумают, что у нас есть дополнительный доход, наш дом будет ограблен. Мы должны быть очень осторожны. Как только вы начнете давать, они не остановятся, пока не разорят вас. Некоторые люди пьют и играют; матери приходят в отчаяние, когда деньги заканчиваются. Я не обвиняю их, но мы должны позаботиться о наших родителях и родителях Кёнхи.

— Он говорит все это, потому что у меня были проблемы, — сказала Кёнхи.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Исэк.

— Я давала еду соседям, когда впервые приехала сюда, и вскоре они стали приходить к нам каждый день. Я раздавала наши обеды, и они не остановились, когда мне пришлось откладывать еду на обед вашего брата на следующий день; однажды они ворвались в наш дом и забрали последний мешок с картофелем.

— Они были голодны, — сказал Исэк, пытаясь понять.

Ёсоп выглядел сердитым.

— Мы все голодны. Они воровали. Ты должен быть осторожен. То, что они корейцы, не значит, что они наши друзья. Будьте осторожны с другими корейцами; скверные люди знают, что полиция не будет слушать наши жалобы. Наш дом грабили дважды. Кёнхи потеряла все свои драгоценности. Я никогда не держу деньги или другие ценные вещи в доме.

Кёнхи ничего не добавила. Ей никогда не приходило в голову, что отказ от нескольких обедов приведет к потере ее обручального кольца, маминой заколки для волос и браслетов. После того как дом был ограблен во второй раз, Ёсоп долго сердился на нее.

— Теперь я буду жарить рыбу. Почему бы нам не поговорить за едой? — сказала она, улыбаясь, направляясь к крошечной кухне у задней двери.

— Сестра, позвольте мне помочь вам? — предложила Сонджа.

Кёнхи кивнула и похлопала ее по спине, прошептав:

— Не бойся соседей. Они хорошие люди. Мой муж прав, надо быть осторожным. Он хорошо знает, о чем говорит. Он не хочет, чтобы мы объединялись с людьми, которые здесь живут, поэтому я этого не делаю. Я была такой одинокой. Я так рада, что ты здесь. И будет ребенок! — Глаза Кёнхи засияли. — Ребенок в этом доме, и я буду тетей. Какое это благословение.

Кухня оказалась совсем мала: плита, пара умывальников и верстак, который использовался и как разделочная доска. Здесь хватало места для двух женщин, но они не могли свободно двигаться. Сонджа закатала рукава и вымыла руки под шлангом над примитивным сливом в полу. Отварные овощи надо было очистить, а рыбу поджарить.

— Сонджа… — Кёнхи слегка коснулась ее предплечья. — Мы всегда будем сестрами.

Молодая женщина с благодарностью кивнула. Вид готовых блюд напомнил ей, как же она проголодалась в пути. Кёнхи подняла горшок с крышкой — белый рис.

— Только на сегодня. Для вашей первой ночи. Это теперь твой дом.

13

После обеда две пары пошли в общественную баню, где мужчины и женщины мылись отдельно. Купальщицы были преимущественно японками и делали вид, что не замечают Кёнхи и Сонджу. Очистившись от грязи долгого путешествия, Сонджа почувствовала восторг. Она с наслаждением надела свежее нижнее белье и вернулась в новый дом чистой и сонной. По дороге Ёсоп уверял их: да, жизнь в Осаке трудна, но все изменения будут к лучшему. Как говорится, они еще приготовят вкусный отвар из камней и горечи. Японцы могли думать о них, что угодно, но для них самих важно одно: выжить и преуспеть. Теперь их четверо — Кёнхи заметила: скоро будет пятеро, — и они станут сильнее, действуя сообща.

Ёсоп предупреждал брата:

— Не вмешивайся в политику, не вступай в профсоюзы, не делай таких глупостей. Держи голову выше и работай, не вступай в общественные движения за независимость и не читай социалистические трактаты. За такие вещи полиция посадит вас в тюрьму. Я столько раз видел все это.

Исэк был слишком молод и болен, чтобы участвовать в Движении за независимость 1 марта, но многие из его организаторов были выпускниками семинарии в Пхеньяне.

— Здесь много активистов? — шепотом поинтересовался Исэк, хотя на дороге вокруг никого не было.

— Думаю, да. Больше в Токио, некоторые скрываются в Маньчжурии. Во всяком случае, когда этих парней ловят, они умирают. Если повезет, вас депортируют, но такое случается редко. Лучше не занимайся этим под моей крышей. Я пригласил тебя в Осаку. Для тебя есть работа в церкви.

Исэк уставился на Ёсопа, который заговорил непривычно сурово.

— Ты не станешь связываться с активистами, правильно? — строго спросил Ёсоп. — Ты должен думать о жене и ребенке.