Прощальный взгляд - Росс Макдональд

— Он мне говорил. Шеперд работал в Сан-Марино, у некоего мистера Свейна. Он при вас упоминал когда-нибудь Элдона Свейна?

Мои вопросы огорчили ее. Она опустила глаза и принялась теребить юбку.

— Хотите, чтоб я вам все по правде сказала, как ребята говорят?

— Да, очень вас прошу.

— Так вот, меня это тоже не с очень-то хорошей стороны показывает. В нашем деле какая беда: с годами за деньги начинаешь делать такие вещи, за какие в молодости никогда в не взялась. Да за деньги на все пойдешь.

— Это мне известно. К чему вы клоните, Флоренс?

Она затараторила, словно рассчитывала, что от быстрого рассказа ее вина покажется мне не столь значительной.

— Элдон Свейн здесь останавливался со своей девушкой. Она Рэнди Шеперду дочкой приходилась. Вот почему Рэнди тогда, еще в первый раз, сюда и заявился.

— Когда это было?

— Дайте вспомнить. Как раз перед этой историей с деньгами, перед тем как мистеру Свейну в Мексику сбежать. Я числа плохо помню, но война уже шла к концу, это точно, — и, подумав, добавила: — Тогда велись бои за Окинаву. Мы с Вильямсом следили за боями, ведь у нас много морячков тогда останавливалось.

Я не дал ей отвлечься.

— Что произошло, когда Шеперд к вам явился?

— Ничего особенного. Покричали и перестали. Я волей-неволей их слышала, хоть и не все, конечно. Рэнди требовал, чтобы Свейн ему заплатил за дочку. Он только о деньгах и думал.

— Ну, а что вы скажете о дочке Шеперда?

— Прелестная девочка. — Глаза миссис Вильямс подернулись влагой: старой сводне были не чужды материнские чувства. — Смуглая и очень нежная. Не возьму в толк, почему такая девушка убежала с человеком вдвое старше. — Она уселась поудобнее, старые пружины ритмично зарокотали. — Ясно дело, девчонка на денежки польстилась.

— Но вы ведь сказали, что они останавливались у вас до того, как Свейн похитил деньги?

— Так-то оно так, но Свейн уже давно задумал их похитить.

— Откуда вам это известно, миссис Вильямс?

— Полицейские так говорили. Через неделю после того, как он сбежал, сюда понаехало видимо-невидимо полицейских. Вот они и говорили, будто Свейн похищение еще за год замыслил, не меньше. А мою гостиницу выбрал как отправной пункт для переправы в Мексику.

— Как он перешел через границу?

— Это выяснить не удалось. Может, перемахнул через колючую проволоку, а может, пересек границу под чужим именем. Кое-кто из полицейских думал, что он деньги поблизости припрятал. Наверное, они-то и навели Рэнди на мысль искать деньги здесь.

— Что случилось с девушкой?

— Никто не знает.

— Даже ее отец?

— Вот именно. От такого отца, как Рэнди, любая девушка постарается держаться подальше. Да и жена Рэнди так же к нему относится. Она с ним развелась, когда он в тюрьму в последний раз угодил, так что он, как вышел, сразу сюда явился. И с тех пор уезжает-приезжает, но живет здесь.

Мы немного помолчали. Зайчик на полу заметно удлинился, напоминая нам, что время идет и земля вращается вокруг своей оси.

— Рэнди сюда вернется, как вы считаете? — спросила она меня.

— Не знаю, миссис Вильямс.

— Хорошо бы вернулся. В нем много плохого. Но когда мужчина столько лет рядом живет, привыкаешь к тому, что он тут, под боком. А уж какой он там, тебе все равно.

— Да и, кроме того, он ведь ваш предпоследний постоялец, — сказал я.

— Вы откуда знаете?

— Сами сказали.

— Верно. Да, продала в я свое заведение, если б покупатель нашелся.

Я встал и пошел к двери.

— А кто ваш последний постоялец?

— Да вы его не можете знать.

— Не скажите.

— Молодой совсем паренек, Сидней Хэрроу его зовут. Только и он вот уже неделю глаз не кажет. Его Рэнди Шеперд куда-то послал, у него ведь одна затея глупее другой.

Я вынул фотографию Ника.

— Шеперд дал такую фотографию Хэрроу, миссис Вильямс?

— Может, и дал. Я помню, что Рэнди показывал мне такую карточку. Спрашивал, кого мне напоминает этот паренек.

— Ну и как?

— Ничего не могу сказать. Я лиц не запоминаю.

Глава 20

Я вернулся в Сан-Диего и поехал по Бейвью-авеню, к дому Джорджа Траска.

Солнце только что село, и все вокруг казалось багровым, словно в краски заката подмешали крови, растекавшейся по кухне Трасков.

На подъездной дорожке у дома Трасков стоял черный «фольксваген» с помятым крылом. Я где-то видел его, но не мог вспомнить где. У обочины я заметил полицейскую машину с сан-диегским номером. Я не стал останавливаться и вернулся в больницу.

В справочном столе мне сообщили, что Ник находится в 211 палате, на третьем этаже.

— Но к нему пускают только близких родственников.

Я все же решил подняться. В холле напротив лифта читала журнал миссис Смизерэм, жена психиатра. Через спинку стула было переброшено пальто, подкладкой наружу. Увидев ее, я обрадовался сам не знаю чему, пересек холл и сел рядом с ней.

Оказалось, она не читает, а просто держит журнал. Миссис Смизерэм смотрела на меня невидящим взглядом. В ее голубых глазах отражалась напряженная работа мысли, отчего красивое лицо ее сразу стало строгим. Сначала она только отметила, что в комнату вошли, потом узнала меня.

— Мистер Арчер!

— И я не ожидал вас здесь увидеть.

— Мне захотелось прокатиться, вот я и приехала, — сказала она. — В войну я несколько лет прожила в Сан-Диего, а потом здесь не бывала.

— С тех пор много воды утекло.

Она опустила голову.

— Я сейчас вспомнила эти годы и все с ними связанное. Но вас вряд ли интересует моя биография.

— Интересует, и даже очень. Вы были замужем, когда жили здесь?

— И да и нет. Муж почти все время был в плавании. Он служил военным врачом на конвойном авианосце, — в голосе ее звучала невеселая гордость, видно, относившаяся к далекому прошлому.

— А вы, оказывается, старше, чем я думал.

— Я рано вышла замуж. Слишком рано.

Женщина мне нравилась, и потом захотелось хоть раз в кои веки поговорить о чем-то, не имеющем отношения к убийствам. Но она вновь вернула разговор к надоевшей теме:

— Судя по последним прогнозам, Ник выкарабкается. Вопрос только, какие будут последствия.

— А что думает ваш муж?

— Ральф пока еще не может ничего сказать. Сейчас он совещается с нейрохирургом и невропатологом.

— Разве при отравлении снотворным делают операции мозга? Поправьте меня, если я ошибаюсь.

— Увы, у Ника не только отравление, но еще и сотрясение мозга. Он, должно быть, ударился затылком при падении.

— А может, его ударили?

— И это возможно. Кстати, как он попал в Сан-Диего?

— Не знаю.

— Муж говорил, что в больницу его привезли вы.

— Верно. Но в Сан-Диего я его не привозил.

— Где вы его нашли?

Я промолчал.

— Не хотите сказать?

— Совершенно верно. Родители Ника здесь? — не слишком ловко переменил я тему.

— Мать дежурит около него. Отец скоро прибудет. Ему ни вы, ни я ничем помочь не можем.

Я встал:

— Мы могли бы пообедать.

— Где?

— В здешнем кафе, если не возражаете. Кормят тут прилично.

Она скорчила гримаску.

— Я по горло сыта больничными обедами.

— Я думал, может, вам не хочется заходить далеко, — фраза прозвучала двусмысленно: мы оба это заметили.

— Отчего бы и нет? — сказала она. — Ральф освободится не скоро. Почему бы нам не съездить в Ла-Джоллу?

— Вы там жили во время войны?

— От вас ничего не скроешь.

Я подал ей пальто; серо-голубая норка выгодно оттеняла седую прядь. В лифте она сказала:

— Ставлю одно условие: не спрашивайте меня о Нике и его семействе. На некоторые вопросы я не могу отвечать — так же, как и вы, так что не стоит портить друг другу настроение.

— Я не собираюсь портить вам настроение, миссис Смизерэм.

— Меня зовут Мойра.

За обедом она рассказала, что родилась в Чикаго и окончила университетские курсы по психиатрии для работников социального обеспечения при мичиганской больнице. Там она познакомилась с Ральфом Смизерэмом, который заканчивал ординатуру по психиатрии. Потом его призвали во флот, он получил назначение в санд-иегский военно-морской госпиталь, и она переехала в Калифорнию вслед за ним.

— Мы жили здесь, в Ла-Джолле, в стареньком отеле. Отель был не из лучших, но мне он нравился. Я хочу после обеда сходить посмотреть, не снесли ли его.

— Мы можем сходить вместе.

— Я пошла на риск, вернувшись в эти края. Вы не можете даже представить, какая здесь была красота. Я в первый раз увидела океан. Когда на заре мы приходили в эту бухточку, я чувствовала себя Евой в раю. Такое тут было приволье, таким все казалось свежим и новым. Не то что здесь.

И она пренебрежительно обвела рукой зал: пошлый псевдогавайский интерьер, официантов в черных фраках, ретрансляторы, из которых лилась музыка, — обязательный гарнир к пятнадцатидолларовым бифштексам.

— Да, эту часть города не узнать, — согласился я.

— А вы помните Ла-Джоллу в сороковые годы?