Восемь дней Мюллера - Вадим Проскурин

— Да какая теперь разница, — махнул рукой знахарь. — Говорят, для профилактики чумы даже вроде полезно. Врут, скорее всего.

— Почему? — заинтересовался Мюллер.

— Будь это правдой, оно бы давно стало известно и повсеместно применялось, — объяснил знахарь. — Как в каком городе эпидемия, народ сразу начинает наркотики потреблять без разбора. А толк вышел только из одного опыта, только одна известна пара болезнь-лекарство, где польза наркотика доказана.

— А какая это болезнь? — заинтересовалась Ассоль.

— Девятидневная лихорадка, — сказал доктор. — А лекарство — обычное вино, чем крепче, тем лучше. Пока не протрезвеешь — не заразишься, это строгое правило, много раз проверено. А протрезвеешь хотя бы на час — сразу станешь уязвимым.

— А против чумы бухать можно? — спросил его Отис.

— Против чумы бухать можно, — подтвердил знахарь. — От чумы не спасет, но настроение поднимет. Однако странно, один из самых первых случаев, и уже легочная форма. Может, мальчик простудился?

— Нет, не простудился, — уверенно заявил Мюллер. — Час назад был здоров как лось.

— Не может быть, — покачал головой знахарь. — Так быстро даже чума не развивается.

— Птаагом Милосердным клянусь! — воскликнул Мюллер. — Мама, ты прости, я говорил, испачкался, потому что упал, но я наврал, я с Пепе подрался, и он совсем здоровый был совсем, не чихал ни чуть-чуть.

— Все равно слишком быстро, — сказал знахарь.

Мюллер посмотрел на него осуждающе и сказал:

— Слишком быстро — это если чума просто так одолела, сама по себе. А его не просто чума одолела, его я проклял. Он меня бьет и обижает, вот я его и проклял. И не надо так на меня смотреть! Я не сумасшедший! Сумасшедшие слышат голоса бесов, а я не слышу.

— А припадки? — спросил знахарь.

— Один раз было, — вмешалась Ассоль. — Как раз сегодня. Доктор, он не…

— Понятия не имею, — сказал знахарь. — Один шанс из четырех, что чума сделает этот вопрос бессмысленным.

Пепе тем временем закашлялся особенно сильно и стал синеть и царапать себе щеки.

— А неплохо я его проклял, — тихо произнес Мюллер. — Спасибо, Птааг.

Иногда бывает, что говоришь что-то громко, чтобы все услышали, а получается, что никто не слышит, а потом говоришь что-нибудь тихо, чтобы никто не услышал, а получается наоборот. Сейчас получился как раз второй случай.

— Ах ты колдун поганый! — просипел Отис, пахнув на Мюллера винным духом. — Да тебя на костер надо!

Он рванулся к Мюллеру и, наверное, поймал бы, если бы не запутался в вожжах. Но не поймал.

— Я бы на твоем месте начал убегать, — посоветовал Мюллеру знахарь. — Люди могут поверить, что твое проклятие обладает силой. Или что ты призвал чуму на весь город. На костре навряд ли сожгут, но побьют знатно.

Мюллер оглянулся и решил, что знахарь прав. Убегать, конечно, нельзя, убегающего сразу ловят, эта привычка что у собак, что у людей одна и та же. А вот быстро удалиться по какому-нибудь выдуманному делу — очень даже к месту.

— Спасибо за совет, господин, — сказал Мюллер и быстро пошел прочь.

Его никто не остановил. Когда Мюллер достиг места, где лазарет переходит в рынок, он вознес Птаагу молитву. Знахарь прав, Мюллер сильно рисковал, открыто признавшись в связях с богом. Раньше он в таких делах много раз признавался, и никто ему не верил, и он привык не бояться подобных признаний, но в этот раз он играл с огнем. Спасибо, Птааг, что уберег от людского гнева и помоги как-нибудь этому знахарю, будь любезен, не попусти, чтобы он помер от чумы. Он человек хороший, такие должны долго жить.

Придя домой, Мюллер вспомнил слова доктора про девятидневную лихорадку, достал из буфета початую бутылку вина и любимый Бартов кубок, наполнил доверху и выпил. В голове закружилось, и вскоре эпидемия чумы перестала волновать Мюллера.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ. ШКОЛА

1

В северной части Палеополиса, также именуемой верхним городом, у перекрестка улицы Гуго Ворона и проспекта Айгуль Открой Личико стоит большой трехэтажный дом, раньше принадлежавший Ромулу Мокроносому, знаменитому имперскому офицеру. Славный был офицер, очень достойный, если бы не погиб десять лет назад в дурацком инциденте у Роксфордского брода, был бы уже генералом. Но воинская судьба переменчива, известно множество случаев, когда офицер удачлив, талантлив, в меру суров, в меру харизматичен, все гадальщики прочат ему славную судьбу, и вдруг сбивает с коня шальная стрела, и вместо славной судьбы достается человеку скромная могила на семейном кладбище. Так вышло и с Ромулом — полковничий патент уже лежал в императорской канцелярии, ждал высочайшего утверждения, как вдруг налетели степные легионы Никодима Тушканчика, отправился Ромул на войну, да и остался там навеки. А героизм, проявленный его воинами в безнадежном бою с подавляюще превосходящим противником, так и остался тайной для широких масс, даже родственники погибших толком не знают историю той битвы, потому что выживших в том бою с имперской стороны не было ни одного. Так часто бывает, подвиги совершают одни, а награды получают другие, обычное дело.

Наследство Ромула приняла его старшая дочь Орнелла. По идее, наследовать должен был сын Бартоломей, но он отсутствовал в столице, то ли в плену был, то ли какое-то секретное задание выполнял. Злые языки поговаривают, что Ромул, дескать, лишил Барта наследства за какое-то военное преступление, то ли за насилие над гражданским населением, то ли за трусость на поле боя. В пользу этой версии говорит то, что пять лет после Роксфордского инцидента о Барте Ромулсоне не было ни слуху, ни духу, а появился он в родном доме только после чумной эпидемии, когда остальные Ромулсоны вымерли, а он остался последним в роду. Сам Барт эту версию отрицает, но что было на самом деле, тоже не говорит, намекает, что это, дескать, государственная тайна. И жена его, и сын тоже ни слова не говорят о пяти годах между Роксфордом и чумным мором, как воды в рот набрали. Может, и вправду Барт Ромулсон делал что-то тайное на благо Родины, но, видать, не слишком удачно, потому что ни на военной, ни на какой-либо другой службе он не состоит, только в таверну ходит, как на службу, наверное, скоро сопьется.

Жену Барта звали Ассолью, главной ее особенностью была невероятная страховидность, ни дать, ни взять, крокодилица в юбке, и ко всему прочему бесплодная, единственный сын у них с Бартом был неродной, он на самом деле Ассолин младший брат, она его усыновила по обычаю, когда родители умерли. Между собой Барт и Ассоль жили мирно, не ругались, но большой любви между ними не было, что неудивительно — такую страхолюдину непросто полюбить. Барт постоянно путался с шлюхами, а одно время ненадолго завел постоянную любовницу. Но с женой обращался хорошо, не бил.