Пепел - Федор Березин

Исходя из последних данных, переданных спутником, который, к сожалению для атакующей стороны, не мог зависнуть над нужным местом, так как двигался в бесконечном падении с первой космической скоростью, объект для нападения спешил в сторону станции Новосокольники. Он торопился насколько это было возможно в условиях русской железной дороги, и хотя ему на всех участках давали зеленый свет, он все равно не мог гнать быстрее пятидесяти километров в час: не хватало еще свалиться под откос в собственных не полностью порубленных лесах. Однако, несмотря на громадную разницу в скорости самолета и этой новой разновидности бронепоезда, истребитель не успевал на данном участке выполнить задание, и это очень волновало стратегов. В предоставленных обстоятельствах непосредственных исполнителей устроило бы начало крупномасштабного конфликта, поскольку в этом случае поезд вынужден бы был остановиться и подготовиться к стрельбе. На раскрытие маскировочного кокона и вертикальный подъем боевых контейнеров у него уходило более пяти минут, по экстренным нормам, а этот срок вполне устраивал нападающих: воздушный хищник, идущий по следу, мог успеть за эти минуты многое, да и кроме того, цель бы полностью демаскировала себя, что сняло бы последние морально-этические барьеры, если они еще имелись. Сложность дальнейшего преследования заключалась в том, что на самой станции атака запрещалась, так как война, можно сказать, еще не началась. Вообще принято считать, что битва начинается тогда, когда открывают стрельбу, однако когда быстродействие оружия превысили человеческие реакции — это вошло в противоречие с теорией относительности, если ее рассматривать с антропологической точки зрения. Поэтому общепринятые нормировки зачета начала конфликта были одни, а вот военные ориентировались по другим, и, в общем, каждый плясал под свою дудку, но расхлебывать приходилось всем. Следующая сложность заключалась в том, что после Новосокольников у поезда имелось по крайней мере три направления дальнейшего движения, не считая поворота на сто восемьдесят градусов, а ресурс у бомбардировщика уже кончался. Имелось еще множество чисто тактических причин, в том числе не захождение в зону обнаружения ПВО, которая имела небольшие прорехи на сверхмалой высоте, чем и пользовался истребитель. В связи со всем изложенным летчикам была дана команда барражировать, ожидая новых данных разведки. Верховные стратеги имели основания надеяться, что БЖРК (боевой железнодорожный ракетный комплекс) не будет поднимать свои ракеты и делать пуски прямо со станции.

В данный момент низковысотных спутников фоторазведки над районом не было, последний унесся из сектора слежения несколько минут назад, кроме того, с юго-запада надвигался облачный фронт — это могло еще сильнее испортить ситуацию, по крайней мере для этого самолета. Те, кто проводил операцию, очень рисковали и торопились. Стратегическое наблюдение за районом велось с высотного самолета разведчика, проводящего наблюдение на предельной дальности изгиба земной поверхности относительно себя. Он сканировал местность в радиодиапазоне на нескольких частотах. В черте города он потерял цель, однако когда поезд выскочил с Новосокольников на юг в сторону Невеля, разведчику повезло. Поезд мчался с бешеной скоростью, и по пути его движения все встречные товарняки стояли. Истребитель-бомбардировщик рванулся, как гончая, почуявшая лисицу.

Он нагнал мощный дизельный локомотив, когда тот тащил свою ношу, несколько замедлив ход, следуя плавному повороту дороги, проложенной лет за пятьдесят до этого. Старинные бетонные шпалы подрагивали и, со стороны казалось, даже подпрыгивали, когда их последовательно вдавливали в наст спаренные тяжелые колеса. Истребитель вышел на цель несколько сбоку, здесь ему не мешал лес, и он парил на высоте всего лишь восемь метров над фермерскими, а может, все еще колхозными полями. Он уже фиксировал поезд своими радарами, но у пилотов была строгая инструкция поразить противника в зоне видимости, недаром они были снаряжены под завязку ракетами ближнего боя. Следуя тому же инструктажу, летчик, управляющий оружием, включил две видеокамеры, а его сосед, сидящий рядом, словно в кресле спортивного автомобиля, приподнял нос самолета вверх, увеличивая высоту. Вот теперь они увидели свою цель. Ничто не препятствовало пальнуть прямо отсюда, с восьми километров, но ничто и не мешало сблизиться еще. Они бы с радостью вообще сошлись вплотную, но скорость не позволяла выпендриваться подобно пикирующим «мессерам» времен Второй мировой войны и, кроме того, в отличие от пуль, которые в силу привычки попадают тем точнее, чем ближе мишень, ракеты имеют обратное свойство: они стабилизируются, только получив первичный разгон. А цель каждое мгновение росла в размерах, и тяжелый дизель, все еще ничего не чувствуя, слабо дымил, выпуская остатки отработанного топлива. Иллюзия пассажирского состава было полная: грязный, давно требующий покраски корпус, немытые окна, сквозь которые было абсолютно ничего не видать, восемнадцать испачканных вагонов, в коих таились высокоточные боеголовки и их носители.

Второй пилот видел цель напрямую через специальные дисплеи с высоты примерно четвертого этажа. Он произвел залповый пуск. Самолет даже не дрогнул в момент отделения от него агрессивных посланников. Когда впереди рвануло, истребитель отвернул в сторону, опасаясь сильного вторичного взрыва пороховых ракетных ускорителей ядерной ракеты. Скорость была относительно небольшой, а пилоты тренированы, и маневр удался. Они развернулись, описав всего лишь полуторакилометровую дугу, и снова вышли на цель. Несколько вагонов опрокинулось, несколько горело, в том числе все перевернутые, но упрямый дизель все еще продолжал, упираясь, тащить вперед три штуки, а последний тормозил его, высекая искры из рельсов: он более не имел задней колесной тележки. Камеры бесстрастно фиксировали происходящее, а летчик-наводчик снова следил за дисплеями, не отвлекаясь на завораживающее зрелище, хотя смотреть очень хотелось. Две ракеты воткнулись прямехонько в дизель: он был очень тяжел, этот сдвоенный монстр, и не опрокинулся, но зато сразу полыхнул и сдался, замирая. Пилоты не слышали грохота, как сталкивались оставшиеся прицепы — все покрывал вой их собственного стремительного летуна. Они снова совершили пертурбацию, на некоторое время теряя поезд из своей зоны непосредственной, визуальной видимости. Теперь они заходили спереди, вдоль состава: что-то было странно, оба обратили внимание, но не успели обменяться репликами, пока не было времени на дискуссии. Теперь горело почти все, но вот что неожиданно: отсутствовали вторичные мощные взрывы, подспорья которых они боялись. Или поверженные ракеты спасали от подрывов сложные системы предохранения, чье использование было немудрено предвидеть на подвижном комплексе, либо… Оба похолодели, потому что догадка пришла в их головы одновременно: это была не их цель, это вообще не должно было в данной операции являться целью, они ошиблись, точнее те, кто их наводил, их враг — мечта — атомный баллистический ракетный комплекс уходил, уходил куда-то в другом направлении, по другой ветке, а эту цель им подставили, ею прикрылись, и они заглотнули наживку. А бесстрастные камеры продолжали снимать. Под ними проносились сорванные вагонные крыши, а в обезглавленных вагонах дымились… Но вообще-то в огне и пламени ничего не было видно…»