Полковник Коршунов - Лев Канторович

Вместе с караваном широко распространялось известие о небывалом празднике в Караколе. Двадцатого декабря исполнилась годовщина ВЧК, двадцатого декабря пограничники устраивали байгу на площади и той для многочисленных гостей. К двадцатому декабря сотни людей съедутся на праздник. Уже двинулись киргизы из Джеты-Огузского района и с берегов Иссык-Куля, из окрестностей Токмака и села Покровского, из Ак-Булуна и Зындана, и из многих других селений, аулов и урочищ.

Ехали целыми семьями, везли с собой юрты. Всякому интересно посмотреть такой праздник, такую байгу, где скакать будут все кзыл-аскеры, состязаясь в доблести друг с другом и с любым приезжим джигитом.

Так говорили караванщики.

Пятнадцатого декабря Кутан уехал из своей юрты в ауле Ак-Булун. Как всегда, он взял с собой винтовку и попрощался с матерью.

Абдумаман и Каче встретились ему на тропинке.

— Аман, аман, — сказали они.

— Куда едете? — спросил Кутан. — На охоту?

— Большого козла хотим убить, — хитро прищурился Каче.

Абдумаман промолчал.

— Поедем вместе, — сказал Кутан.

Ночью к их костру подъехало десять джигитов. Впереди всех был кузнец Гасан-Алы.

Утром еще пятнадцать джигитов присоединились к ним. Все ехали на охоту.

В полдень на дне глубокого ущелья, возле пещеры, джигиты встретились с кзыл-аскерами. Комендант верхом на своем гнедом Ваське стоял впереди.

Кутан ударил плетью коня и коротким галопом погнал к коменданту. Остановившись против него, он взял под козырек. Лицо его было серьезно и торжественно.

— Добровольный отряд прибыл по твоему приказу товарищ комендант, сказал он.

— Здравствуй, Кутан, — ответил Андрей Андреевич. — Аман, товарищи джигиты.

— Здравствуй, — хором ответили доброотрядцы.

Кзыл-аскеры сели на лошадей, и все двинулись.

Кутан ехал впереди и показывал дорогу. Шли по неизвестным тропинкам, сокращая путь и торопясь. Шли весь остаток дня и только поздней ночью остановились для ночлега.

Лежа у костра, Кутан кивнул на Каче и подмигнул Заксу.

— Видишь, Яша, этот джигит хвастал — самый большой козел убьет. Как думаешь?

Каче с невозмутимым видом подбрасывал сучья в костер. Сухие ветки с треском вспыхивали, озаряя ярким светом лица пограничников и доброотрядцев.

— При его росте, — ответил Закс, — стыдно ему будет, если самый большой козел уйдет от него.

Каче и все остальные громко захохотали.

— Тише вы! — Николаенко высунул голову из-под тулупа. — Человеку спать не даете.

— Ну, спи, спи, пожалуйста, — сказал Кутан. Он встал, отошел от костра и подошел к лошадям.

Вороной жеребец, вздыхая, положил голову ему на плечо. Кутан погладил мохнатую челку и тихо заговорил с конем. Потом, ведя коня за собой, спустился в темноте к ручью. Жеребец напился, осторожно нюхая воду и переступая ногами по скользким камням, и ушел к остальным лошадям.

Кутан еще долго сидел на камне.

Когда он вернулся к костру, доброотрядцы и Каче уже уснули. В костре догорали головешки. Один Яша Закс не спал еще. Он шевелил веткой в углях, и яркие искры взлетали на воздух.

Кутан осторожно присел на корточки.

— Яша, — шепотом позвал он. — Яша, а Яша…

Закс повернулся к нему.

— Яша, ты бывал в Москве?

— Нет, Кутан, не бывал. А что?

— Не бывал, — грустно повторил Кутан. — Но ты все-таки знаешь, какая Москва? Да?

— Конечно, знаю, — ответил Закс. — Я и читал много про Москву, и в кино видел, и фотографии…

— Тебе хорошо, — перебил Кутан, — ты читать можешь. А мне как? Как узнать про Москву?

— Что ж тебе знать нужно, чудак? — улыбнулся Закс.

— Что знать нужно? — горячо заговорил Кутан. — Все знать нужно! Понимаешь? Расскажи мне. Горы есть в Москве? Высокие горы? Снег лежит на горах?

— Нет гор в Москве. Вовсе нет. И снег на горах не лежит.

— Совсем ровная земля? — недоверчиво переспросил Кутан. — Ты наверное знаешь?

— Конечно, наверно.

Кутан помолчал.

— Если басмачи не убьют, — снова заговорил он, — если живым останусь, как банды кончим, сразу в Москву поеду. Только б живым быть…

— Конечно, будешь жив, Кутан, — сказал Закс, — что это ты перед боем загрустил?

— Там Ленин жил, — не слушая пограничника, говорил Кутан. — Там, в Москве, Ленин жил…

Кутан замолчал и сидел неподвижно, задумавшись, и опустив голову.

Костер потух, и на востоке небо начало светлеть. Закс уснул, свернувшись калачиком, и с головой укрылся тулупом.

Кутан не спал до утра.

Утром, когда отряд выходил из ущелья. Кутан один ехал впереди. Он тихо пел, раскачиваясь в седле и полузакрыв глаза.

Лошадь взобралась на гребень перевала, и огненные лучи восходящего солнца били Кутану в глаза.

Высокие горы стоят, —

по-киргизски пел Кутан,

Снег на горах лежит…Лед на горах лежит…Выше снега, выше гор,Где солнце — так высоко!Где небо — так высоко!Где птицы — так высоко!Там город большой стоит…Город Москва зовут…В городе Ленин живет…Ленин всегда живет…

2

В ночь на двадцатое декабря басмачи во главе с Алы вышли из ущелья Кую-Кап. Джантай, посылая Алы и лучших своих джигитов, приказал захватить караван с товарами, угнать стада из мирного аула, а самый аул сжечь. Джантай знал, что чекисты празднуют свою годовщину, и в успехе налета был уверен.

В это время отряд пограничников и доброотрядцев спускался с перевала на другом конце равнины. Три дня люди и кони боролись со снегом и холодом на огромных высотах. Одна лошадь сорвалась в пропасть и разбилась о камни. У многих бойцов были поморожены лица и руки. Особенно тяжелой была последняя ночь, и снег оказался таким глубоким, что местами двигались по нескольку метров в час. Едва не сорвалась вся операция. Андрей Андреевич всю ночь шел впереди отряда, и к рассвету отряд дошел до спуска на равнину.

Еще никогда пограничники не заходили так далеко на сырты. Остановив отряд на склоне горы, чтоб дать передохнуть людям, Андрей Андреевич подозвал Кутана и, сверяясь по карте, всматривался в сложный лабиринт рек, лощин и ущелий, который открывался внизу. Карта врала безбожно.

Кутан молча показал пальцем по направлению к другому концу равнины.

Андрей Андреевич повернул бинокль в ту сторону.

— Мы пришли как раз вовремя, — сказал он негромко.

3

Басмачам нужно было пройти всю равнину, чтобы подойти к аулу, где стоял караван.

Алы вывел своих джигитов на середину равнины, когда слева, из-за скал, нагроможденных возле реки, раздались выстрелы. Басмачи повернули к другому краю равнины, но выстрелы раздались и оттуда. Засвистели пули. Басмачи спешились и залегли.

Андрей Андреевич ждал. Он расположил пограничников и доброотрядцев полукругом за камнями и сопками. Басмачи занимали позицию невыгодную, и их легко было атаковать, но Андрей Андреевич знал, как измучены его люди, знал, что пока возбуждение боя не овладеет ими, они будут чувствовать усталость, а басмачей было много, к это были отборные джигиты. Нужно было смять, раздавить их одним ударом. И Андрей Андреевич ждал. Он сам вряд ли мог точно объяснить, по каким признакам он догадается, когда надо идти в атаку. Старый, опытный боец, он доверялся чувству боя, какому-то необъяснимому ясному вдохновению. Никогда это чувство боя не обманывало, если только командир по-настоящему знал своих людей, по-настоящему доверял им, совершенно сливался с ними. В своих доброотрядцах и пограничниках Андрей Андреевич был уверен, как в себе самом.

Басмачи стреляли часто и беспорядочно. Пограничники отвечали изредка.

Андрей Андреевич смотрел в бинокль на склон горы. Там, прячась в кустах, осторожно пробирались двое пограничников. Лошадей они вели в поводу. Они должны были дойти до узкого, как ворота, входа в ущелье и закрыть басмачам путь к отступлению. На седле одной из лошадей был привязан пулемет.

Басмачи отползли за камни, где стояли их лошади.

Алы первым вскочил в седло. Джигиты окружили его. Размахивая винтовкой, Алы визгливо запел боевую молитву. Джигиты подхватили. Дикий, пронзительный крик повторило эхо. Басмачи вылетели из-за камней и понеслись по равнине.

Андрей Андреевич, не отнимая бинокля от глаз, смотрел на вход в ущелье.

Алы скакал впереди басмачей. Его яркий халат развевался по ветру. Припадая к шее коня, он одной рукой держал винтовку и стрелял не целясь. Басмачи были совсем близко.

Тогда вся цепь пограничников и доброотрядцев ударила залпом.

Басмачи в смятении остановились. Алы поднял коня на дыбы, повернулся и, бешено нахлестывая плетью, поскакал обратно. Джигиты помчались за ним. Раненые и убитые остались на земле.