Боевая машина любви - Александр Зорич

Лагха тоже встал из кресла. Он был все-таки выше, пальца на два. Но не более того!

Лагха почувствовал себя до крайности двусмысленно.

С одной стороны, ему хотелось тут же, почти не раздеваясь, овладеть Звердой прямо перед камином. С другой – вежливо откланяться и немедленно уйти ночевать под забором. В его душе, непростой душе Отраженного, наперебой звенели две струны, и каждая кричала о своем.

– Ты права. Пора перейти к главному, – еле слышно сказал гнорр.

Они не тискали друг друга в глупом нетерпении, не рвали одежду, не целовались и не сопели попусту.

Лагха расшнуровал штаны, Зверда деловито подобрала свое длинное парчовое платье, развязала набедренный кушак и опустила платье на плечи.

Лагха осторожно заключил в свои ладони ее литые груди с маленькими сосками нерожавшей женщины. Зверда нежно подтолкнула Лагху в плечи, чтобы он лег на спину. Лагха не возражал.

От Зверды шел запах молодого холеного тела и земляники. Ни духами, ни благовонными притираниями баронесса либо не пользовалась вообще, либо не пожелала воспользоваться.

Лицо Зверды стало невообразимо серьезным. Лагха почувствовал, как ее горячее лоно обволакивает его черен. Лагха тоже посерьезнел.

Он не понимал, отчего ему не хочется молоть ласковую ерунду, к которой его приучила Сайла. Целоваться со Звердой ему тоже не очень-то хотелось. Заглянув в свое сердце, Лагха понял: ему страшно.

Так они и любили друг друга: почти беззвучно, без единого слова, в тягучем, исступленном сосредоточении.

Когда Зверда, едва слышно взрыкнув, откинулась на спину, Лагха проливал семя столь долго, что, думал, отдаст сейчас всю свою жизнь без остатка. Судя по экстатической дрожи баронессы, ей тоже стоило великих трудов оставаться в сознании.

ГЛАВА 8. БОЛЬШАЯ РАБОТА

«Ворожить – не сено ворошить.»

Лараф взял книгу, оделся, заткнул свою «подругу» за пояс, тщательно закрыл тайник и вышел во двор.

Он подошел к парадному входу и отворил дверь. Он проходил здесь сравнительно недавно – около часа назад.

Парадное еще не заперли на ночь, а могли и вообще не запереть.

Специального человека на дверях у них в доме не было, поскольку дом был обнесен высокой и крепкой оградой, которая хорошо охранялась. Да и делать подле их дома праздношатающемуся недругу было нечего. Все дальние подступы к Казенному Посаду находились под наблюдением Свода.

Мануфактурские же своей дисциплинированностью превосходили, пожалуй, личную охрану Сиятельной Княгини. И мастерам, и простым рабочим было запрещено покидать свои подворья и казармы с наступлением темноты. Ослушников на памяти Ларафа не случалось.

Лараф поднялся на второй этаж и прошел в женское крыло дома. Там жили его сестры Тенлиль и Анагела со своими служанками. В коридоре горели две масляных лампы, так что найти дверь в комнату Анагелы не составило труда.

Быть замеченным здесь Лараф не боялся. У него был заготовлен целый букет отговорок, начиная от прозаической «зашел за книгой» и заканчивая романтической «некому излить душу». Он и впрямь когда-то часто заходил к Анагеле то за очередным романом о непобедимом морском офицере-«лососе» Эр окс Эрре, то просто поделиться с ней своими ночными страхами. Правда, «Семь Стоп Ледовоокого» быстро отучили его от подобной ерунды.

Лараф постучал тихим-тихим узорчатым стуком, который при достатке воображения можно было принять за псевдоритмичную крысиную возню.

Долго не открывали. Лараф повторил тайную последовательность. Наконец Анагела бесшумно подкралась с той стороны.

– Кто там? – шепотом осведомилась она.

Вместо ответа Лараф, в душе посмеиваясь, повторил стук.

Дверь отворилась и Лараф мгновенно ступил внутрь комнаты, оттесняя Анагелу назад. В ее глазах Лараф прочел смесь крайнего удивления, испуга и разочарования.

Лараф приложил палец к губам, затворил дверь и только тогда прошептал: «Не бойся. Мне нужна твоя помощь».

Условный стук, на который отозвалась Анагела, Ларафу не мог быть известен. Не мог! Им пользовался молодой человек из крепости, бесшумный ночной гость, имени которого Лараф не знал и о котором едва ли узнал бы когда-либо, если б не его древняя подруга в деревянном окладе.

Анагела была шокирована и «раскололась» довольно быстро.

Полгода назад Лараф, как обычно перед сном, открыл книгу и попал в Синий Раздел, на разворот, обещавший «показать ближайший секрет». Краткий рецепт требовал немедленно проколоть указательный палец, написать прямо на этой же странице кровью слова «Отворяю врата свои» и лечь спать.

На той странице уже чернели четыре надписи. Лишь в одной из них Лараф смог узнать нечто, напоминающее харренские буквы. Однако не могло быть сомнений в том, что все эти надписи означали одно и то же: «Отворяю врата свои».

Лараф повиновался.

Той же ночью врата его сознания приоткрылись и Лараф оказался в том самом знакомом до боли коридоре, который сегодня привел его к Анагеле. Лараф понимал, что должен подождать, поскольку никаких секретов пока что не видел.

Книга обладала своеобразным чувством юмора: Лараф прождал почти три часа, причем все это время по полу коридора ползала нечеткая, но, как ему казалось во сне, голодная тень. Такую тень, пожалуй, мог бы создать клоп или паучок, лазящий по стеклянному колпаку масляной лампы.

Пришлось стоять затаившись, чтобы призрачная тварь не отреагировала на движение и не присосалась к нему, ведь и сам-то он, Лараф, был всего лишь тенью. Откуда появилась мысль о том, что тварь обязательно захочет к нему присосаться, Лараф не брался судить. Однако проще было довериться этому подозрению, чем потом казнить себя за опрометчивость.

Наконец в коридоре, ступая мягче первого снега, появился некто в яловых сапожках. Вполне во плоти, вполне. Его появление сразу же спугнуло мелкую призрачную дрянь, а крупная призрачная дрянь в лице Ларафа продолжала стоять неподвижно.

Этот человек, которого Лараф видел со всей определенностью первый раз в жизни, постучал тихим семитактовым стуком в дверь Анагелы, Анагела открыла ему и… все понятно, казалось бы. Можно уходить.

Однако бесстыжий Лараф, отважившись просочиться в замочную скважину, битый час простоял в углу комнаты, созерцая альковную сцену по всех подробностях.

О том, что к его сводной сестре пожаловал именно «человек из крепости», легко было судить и по оружию, которое скрывалось под плащом, и по тому, с какой легкостью он переступал через Уложения Жезла и Браслета, нашептывая Анагеле, чтобы та ничего не боялась.

Офицер отправился восвояси не один, а в обществе Анагелы. Лараф хотел последовать за ними. Однако увиденное и услышанное, вся эта милая альковная возня и в буквальном смысле слова телячьи (собачьи?) нежности чересчур распалили его воображение. Лараф проснулся и уже не смог заснуть.

Тогда же пришел испуг: а что если Свод пронюхает о его ночной прогулке-вне-плоти? Впрочем, к рассвету Лараф уговорил себя, что это была не магия, о нет, вовсе нет – так, просто невинный сон, да и страницу со своей кровью он отыскать больше не смог, как не тщился. С книгой такое случалось: один раз открытая наугад страница куда-то пропадала, а прочитанное некогда предостережение «в хорошего друга закладки не пихают» Лараф не отважился нарушить.

Всеми этими подробностями Лараф не стал делиться с Анагелой. Он просто объяснил ей, что является ее преданным другом и не хотел бы, чтобы в одну из ночей ее застукали в обществе «человека из крепости» другие такие же «человеки». Свою осведомленность Лараф худо-бедно объяснил собственным любовным походом к Тенлиль.

– А он лгал мне, что с его появлением все в доме, кроме меня, даже против собственного желания проваливаются в глубокий сон, – всхлипнула Анагела.

– Значит, врал, – соврал Лараф. – Чтобы бабу раком ставить, надо бабе басню впарить. Хм, извини…

Анагела посмотрела на Ларафа с нескрываемой ненавистью. Странный у нее братец. Вроде бы и застенчивый, серьезный, когда хочет – вежливый и почти обходительный. Но временами совершенно несносен, хуже солдафона. Не говоря уже о выражении абсолютного превосходства, которое все чаще проступает у него на лице.

– Я не доносчик, я никому ничего не скажу, – примирительно пообещал Лараф. – Но, умоляю тебя, выведи меня из дома тем же путем, каким сюда приходит твой… друг.

И Анагела провела его, потому что понимала: запираться бессмысленно. Она еще подумает над тем, как поставить на место этого сопливого шантажиста. А пока что препирательства могут себе дороже выйти.

Все оказалось так просто, что он мог бы и сам догадаться. Впрочем, догадаться было мало. Потому что для всей процедуры требовался еще второй человек на башенке-голубятне, который вытравил бы канат обратно. В противном случае канат с хитрой кошкой-самохватом на конце так и остался бы болтаться до утра в воздухе. А значит – поутру был бы обязательно обнаружен прислугой.