Эхо войны. - Ольга Шумилова

Это мой мир. Я в нем живу. И иногда думаю, что если бы мне пришлось выбирать, то я хотела бы быть тем, кто я есть. И там, где я есть.

Хрупкая и неверная, горная тропка вилась бумажным серпантином, горным муфтаром вскакивала на уступы. Я брела мимо золотисто–красных скал, отыскивая светлые зеленые прожилки. Они тянулись из–под земли, ветвясь, переплетаясь ломкой угловатой росписью по красноватому грубому камню.

Солнце садилось, щедро расплескивая оранжевый свет, и прожилки мерцали, вспыхивая золотыми искрами.

У очередного поворота я сошла с тропы, наклоняясь к россыпи камней. Опустилась на колени, долго, вдумчиво перебирала маленькие ломкие кристаллы, два все же опустив в карман. И побрела дальше, по узкому проходу между скал.

Шаг, другой… Вот уже и скалы расступились, давая место неширокой террасе, а я все иду вперед, к самому краю, чтобы, чуть склонив голову, посмотреть вниз с захватывающей дух высоты.

И услышать за спиной тихий голос:

— Хорошо, что вы пришли. Я нашел для вас кристаллы…

Россыпь сияющих самоцветов на протянутой ладони, словно стайка бабочек, еще не успевших подняться на крыло. Миг — и они вспорхнут от едва заметного ветра. Задержи дыхание и любуйся, пока это еще возможно…

Я поворачиваюсь, отводя от лица взвившиеся на ветру пряди.

— И где ты их находишь? Мне никогда так не везет.

Стайка бабочек меняет своего владельца.

— Спасибо.

— Не за что, фарра, — говорит Коэни, Отшельник, и кротко улыбается. В больших, еще по–детски наивных глазах проскальзывает все та же улыбка. Он сидит на большом плоском камне в глубине террасы, подобрав одну ногу под себя. Широкая свободная накидка без рукавов расстегнута, накрывая полой лобастую голову, примостившуюся у сапога юноши. Из–под желтой ткани с одной стороны выглядывают настороженные янтарные глаза и усатая белая морда с большим носом, а с другой — ветвистые рога, покрытые коротким пушком. К голове прилагалось длинное четырехлапое тело в мягкой спинной чешуе и с густым подшерстком на брюхе.

— Зачем ты?… Это же опасно.

— Для меня нет, фарра, — Коэни смотрит на меня и качает головой. — Честное слово.

Он опускает руку и треплет скального оборотня по короткой мохнатой гривке.

— Мы очень неплохо уживаемся вместе, правда, Быстрый?

Широкий влажный нос осторожно принюхивается к чужому. Оборотень недовольно фыркает и трется носом о лапу.

От меня пахнет железом.

— В форте скоро ужин. Пошли? — предлагаю я, впрочем, скорее из вежливости, потому что заранее знаю ответ.

— Нет, спасибо. Я… Фарра Жиена кое–что мне собрала, — он указывает на небольшой сверток и почти беспомощно добавляет: — Вы же знаете, я не слишком… то есть, я очень люблю быть здесь.

Да, я знаю. Я смотрю на юное лицо мальчика–подростка, хотя… наверное, уже юноши, и понимаю, что чего–то недоглядела пять… десять…пятнадцать лет назад. Иначе почему мальчик, у которого ни в чем не было недостатка, вырос в отшельника, которому почти больно находиться среди нас? Даже того, из–за чего многие его сверстники замыкаются и уходят в себя — дара — у него в избытке. Сильного дара, более сильного, чем у кого бы то ни было в форте. И хорошо направленного — не в Смерть, не в Огонь. Его магия — Жизни, а она приносит только радость от общения с себе подобными. Должна приносить.

— Ну, тогда расскажи, кого ты здесь еще дрессируешь, — я сажусь рядом с Коэни, соблюдая со скальником вежливый нейтралитет. Впрочем, он считает своим долгом продемонстрировать мне верхние клыки.

— Я их не дрессирую, — Коэни пожимает плечами. Распущенные белокурые волосы, которые иногда делают его похожим на девушку, рассыпаются по широкому воротнику. — Я с ними просто дружу. Здесь их целая семья.

Его дед был ременом, но это ровным счетом ничего не значит. От него магу достался лишь цвет волос, а вовсе не отношение окружающих. Коэни любят в форте, любили с детства. Он здесь родился, вырос, и слишком любит эти горы, чтобы когда–нибудь отсюда уехать.

— Коэни, тебя ничего не беспокоит?

— Нет… Разве что… — он замирает и вдруг тихо произносит: — Как же красиво, верно?

Мальчик поворачивает голову к обрыву. Ветер, резкий и порывистый, рядом с ним затихает до легкого шепота, едва касающегося волос. Ни один камень на обрывистой горной тропе не выскользнет у него из–под ног, ни одна ветка не оцарапает лица, ни один зверь не бросится из засады. Это его мир. Он в нем живет. И, так же, как и я, не хочет быть никем и ничем другим.

Я поворачиваюсь вслед за ним, я вижу солнце… Рыжевато–золотое, с поволокой, море в половину неба. Оно отступает, уходит на запад, дождем осыпается позолота — на квадратики полей, на хрустальные горные реки, на наши лица.

Редкие деревья предгорий, тонкие полевые злаки, крыло случайной птицы, — мир пылал украденным золотом. Юркие пылинки с неба, на миг опустившиеся на наши волосы, зажегшие искры в глазах, чтобы через минуту вспорхнуть обратно на небеса — лишь потому, что солнце уходит на запад.

Мир тухнет, ветер поднимает позолоту в воздух и уносит вслед за солнцем. Не тухнут лишь глаза мальчишки напротив, янтарно–золотые, яркие, как солнечный свет. Эти глаза смотрят на мир, и видят гораздо больше, чем закат. Гораздо больше, чем старые горы.

Для него оранжевое море рассыпается позолотой по земле, в скалах зацветают прихотливо изломанные лозы, принося цветы удивительной красоты, а осторожные хищники отращивают белый мех, любопытный нос и ветвящиеся рожки.

Мир живет в нем, рядом с ним, водит его за руку. Это и есть магия Жизни.

Я смотрю на него, на хрупкие, почти детские руки, прижимающие колено к груди, на аккуратно расправленные складки накидки, падающие с недостаточно широких для нее плеч, красивое лицо с нежными чертами, на яркие глаза под ровной челкой. Я смотрю, как эти зачарованные глаза ловят каждый миг уходящего дня, как встречают наступающую темноту и бледный лунный свет.

Я смотрю на него, и вижу солнце.

— Коэни… Что все–таки случилось?

Он отворачивается от заката и сдвигает брови в искреннем огорчении:

— Извините, фарра. Просто сорвалось с языка. Ваше время не стоит моих проблем, они слишком незначительны. Извините, что заставил вас беспокоиться за меня.

— Я слишком редко беспокоюсь о ком–то, чтобы это действительно доставило мне неудобство. И… если ты называешь это проблемой, значит, она действительно есть?

Коэни беспомощно посмотрел на меня.

— Боюсь, это будет очень невежливо, если я скажу. И может затронуть чужие чувства.

— Ватар решает такие вопросы за тех, кто сомневается. Ты ведь сомневаешься? — тихо сказала я, подняв лицо к небу. — Что–то в форте?… Кто–то, кого ты… любишь?…